«Я наркоман. В 15 лет начал употреблять еще и алкоголь, но алкоголиком себя не считаю. В 16 попробовал героин, принимал его где-то полтора года. Потом перешел на более тяжелые стимулирующие наркотики — первитин. С героина я слез. В скором времени я совершил кражу и сел — всё из-за употребления. Дали мне три года. В колонию не поехал, не захотел воровской жизнью жить, оставили меня на рабочке уборщиком. Отсидел я полтора года, вышел по УДО. Спустя год где-то, не зная о своей болезни (я химически зависимый человек), начал опять употреблять. В основном экстази и амфетамины».
В поселке Ерино, что под Подольском, есть храм Покрова Пресвятой Богородицы. Белоснежный, строгих очертаний, очень ухоженный. Светлый и просторный внутри. Убранство аскетичное: ни фресок, ни позолоты – стены просто побелены; на немногочисленных иконах нет окладов. Стенд при входе рассказывает о местном святом – протоиерее Николае Агафонникове, настоятеле храма, расстрелянном на Бутовском полигоне в 1937-м.
Двое мужчин, которые привели меня сюда, — пожилой и молодой — крестятся на паперти, прежде чем войти. Я без платка, но они просят не стесняться и подводят меня к амвону, чтобы показать изнутри старинный купол. Евгений Николаевич Проценко — так зовут старшего мужчину — рассказывает, что храму без малого четыреста лет, разве только колокольня поновее.
Евгений Николаевич — психолог, основатель благотворительного фонда «Старый свет», чей реабилитационный центр для наркозависимых работает на территории храма. Когда я спрашиваю его, почему центр решено было открыть именно здесь, он отвечает, что вырос в Ерине, а этот храм застал еще в руинах. Разрушенную церковь возвращали к жизни долго, терпеливо, на голом энтузиазме.
Примерно то же самое Евгений Проценко делает со своими подопечными — теми, о ком принято и даже почти прилично говорить: «Это уже не люди». «А ведь уже давным-давно устоялось в научном сообществе представление о зависимости как о болезни, возникновение которой никак не связано с силой воли, — объясняет Проценко. — Это особенность функционирования организма и обмена веществ, с которой человек рождается, и которая может при неблагоприятных условиях привести к развитию алкоголизма или наркомании. Она генетически предопределена: известно, что у некоторых северных народов склонность к алкоголизму распространена почти на сто процентов».
Зависимость — это болезнь, возникновение которой никак не связано с силой воли.
Психолог убежден, что любой алкоголик и наркоман на самом деле — заблудившийся искатель истины. «Чаще всего это люди, чью волю никак нельзя назвать слабой, — говорит Евгений Николаевич. — Стоит посмотреть, сколько они усилий пускают на то, чтобы что-то себе раздобыть. Позавидовать можно их целеустремленности!»
Он предлагает своим подопечным направить целеустремленность в другое русло — нацелиться на труд, веру, понимание, любовь. Или просто делает так, что времени для праздных размышлений не остается.
— А почему именно «Старый свет»? — спрашиваю я.
— Ну… хотелось назвать как-то небанально. Мы работаем с 1992 года, и тогда много появлялось всяких «Возрождений», «Воскресений»… Сначала мы в это никакого особенного смысла не вкладывали. Это потом уже появились разные коннотации. Например, «Старый свет» — это родина христианства. Хотя система, по которой мы работаем, пришла из «Нового света».
Программа «Старого света» берет за основу известную американскую систему «12 шагов», по которой еще с 1930-х работают сообщества анонимных алкоголиков (АА). 12 шагов — это путь, который должен пройти зависимый человек, решивший вернуться к нормальной жизни. Первый шаг — это принятие факта своей зависимости. Затем серьезная внутренняя работа над собой; возмещение вреда, нанесенного близким в результате алкоголизма или наркомании. И наконец, — это обязанность любого, кто выздоровел, — помощь другим зависимым.
Программа «Старого света» берет за основу известную американскую систему «12 шагов», по которой еще с 1930-х работают сообщества анонимных алкоголиков.
На основе «12 шагов» была создана «Миннесотская программа», подразумевающая участие профессионального психотерапевта, — ее принципы в «Старом свете» тоже учитывают. Но методика, которую применяют в Ерине, — это еще и личный исследовательский и практический опыт Евгения Проценко, который начал работать в наркологии еще в советское время. Он хорошо знает, что ни чисто медицинскими, ни психотерапевтическими, ни исключительно «духовными» и уж тем более шарлатанскими способами вроде кодирования вернуть наркомана к жизни невозможно.
«Иногда были какие-то периоды воздержания, но болезнь всё равно прогрессировала, я не выздоравливал. Шесть раз терял работу; достаточно хорошие должности занимал, а потом срывался. Как начинал употреблять, не понимаю: упускал момент, когда во мне начинал работать этот механизм. В каких-то снах, ярких воспоминаниях болезнь давала о себе знать. Только сейчас я понимаю, что ничего не мог сделать, не знал, не умел своей зависимостью управлять. И рушил всё, что созидал.
Потом я женился, три года не употреблял. За время “чистоты” у меня родился сын. И так получилось, что я сорвался. С зимы с женой не живу, ребенка не воспитываю. Помогал, пока мог, потом уже стало всё равно на всех. На первом месте у меня было употребление.
Наверное, дно — это когда я продал машину отца. Это всё, что мне оставалось. Там, где я жил, мне были не рады, денег уже не было. Сумму, вырученную за отцовскую машину, я потратил на употребление. Достаточно приличные деньги были…»
По обеим сторонам светлого храмового пространства за двумя столами сидят люди. За левым – в основном мужчины. За правым – преимущественно женщины в платках и без. Они тихо беседуют и пьют чай.
По воскресеньям в обеденное время в храме работают группы взаимопомощи, сразу две: одна — для алкоголиков и наркозависимых, вторая — для их родственников. «Мы проводим лекции, практикумы по аддиктологии (наука о зависимом поведении — прим. “ТД”) для тех, кто столкнулся с зависимостью в своей семье, — рассказывает Евгений Николаевич. — По большому счету у многих родственников проблема та же самая, что и у самих наркоманов. Только вместо вещества у них — близкий человек». Пока одни заполняют свою душевную пустоту химической эйфорией, вторые делают это при помощи гипертрофированной заботы и контроля; наркотиком для них становится служение больному или, наоборот, власть над ним. «Это, конечно, усугубляет состояние зависимого, ведь это не решение проблемы, а иллюзия решения, — говорит основатель центра. — У нас есть история одной мамы, которая долгое время ходила в группу взаимопомощи. Ее сын был хроническим алкоголиком, наркоманом. Однажды, выйдя из метро, эта женщина увидела лежащего поперек дороги человека — он, видимо, отдыхал на тротуаре — и узнала в нем своего сына. Она рассказывала потом, что творилось в ее голове: первая мысль, конечно, поднять, забрать домой, всячески обиходить. Сделать всё, что она делала уже много-много раз. Но она перешагнула и пошла дальше. Сын потом начал сам искать решение своей проблемы, у него стало получаться».
Вероятно поэтому в реабилитационном центре действует железное условие: пациент должен прийти сюда сам. Истории о родителях, за уши притаскивающих сына в «наркологичку», чтобы его там пристегнули ремнями к кровати, совсем не про «Старый свет». Более того, далеко не любого из обратившихся сюда возьмут. Для новичков есть двухнедельный испытательный срок, в течение которого они должны доказать свою готовность меняться. Если не докажут, осуждать их никто не станет.
Покинуть центр можно в любое время: и до, и после начала двухлетней программы. Но, по словам Евгения Проценко, отказ доводить программу до конца ничем хорошим обычно не заканчивается. Например, по статистике центра, выпускники первой, годичной фазы реабилитации (сюда относятся и алкоголики, и наркоманы) сохраняют трезвость в половине случаев. Из тех, кто прошел полную реабилитацию и ресоциализацию, занимающие два с половиной – три года, употреблять наркотики и алкоголь прекратили все. Если взять только алкоголиков, прошедших в «Старом свете» полную программу, то 76% живут в устойчивой ремиссии длительностью от нескольких лет. Среди тех, кто оборвал процесс на середине, уже только 70% не употребляют алкоголь более года.
Из тех, кто прошел полную реабилитацию и ресоциализацию, занимающие два с половиной – три года, употреблять наркотики и алкоголь прекратили все.
Проценко и его подопечный, 32-летний Алексей (художник и искусный плотник с большим стажем алкоголизма) показывают мне свои не слишком обширные владения вокруг храма. Кузницу, столярную мастерскую, где реабилитанты делают репродукции икон и с недавних пор двери на заказ; маленькую типографию, остов будущей конюшни. Повсюду здесь признаки бурной хозяйственной деятельности: стройматериалы, доски, сараи и фургоны, инструменты, фрагменты кованых чугунных решеток.
Ровно в два часа дня — здесь живут по строгому расписанию — мы возвращаемся в двухэтажный деревянный дом, где живут реабилитанты. Навстречу Евгению Николаевичу из будки бегут два дворовых щенка-подростка, и он задерживается, чтобы их накормить. По тропинке между участками идут трое молодых мужчин с большими мешками мелких яблок и груш. Все они — обладатели крепкого спортивного телосложения; в них почти невозможно заподозрить никакой болезни. К слову, о своем недуге здесь никто не говорит в прошедшем времени; первое, что уясняют реабилитанты, что алкоголизм и наркомания — это болезни хронические и часто рецидивирующие. Просто перестать употреблять — недостаточно для выздоровления, а исцелиться полностью — невозможно, потому что нельзя победить врожденную склонность. Но это не значит, что невозможно начать жить здоровой, осмысленной, счастливой жизнью.
Мы идем по коридору мимо тренажерного и компьютерного залов и входим в большую комнату; посередине – обеденный стол, в одном из углов – что-то вроде импровизированного иконостаса. На стене – белая пластиковая доска, на ней посередине написано одно английское слово – willingness.
— Как бы ты его перевела?
— Воля? Целеустремленность?
— Желание меняться.
Мы располагаемся вокруг овального стола. Мужчины разворачиваются к красному углу и нараспев читают молитву; за ними со стены строго наблюдает портрет патриарха Кирилла, трогательно украшенный новогодней мишурой. Трое реабилитантов присаживаются обедать, четвертый продолжает суетиться на кухне. Сегодня борщ и макароны с сосиской.
За обедом обсуждают тонкости приготовления выпечки; приходят к выводу, что дрожжевое тесто гораздо вкуснее бисквитного. По коленям реабилитантов скачет черный с белыми лапами котенок Бармалей. Забота о животных — важная часть реабилитации, поясняет Евгений Проценко.
Просто перестать употреблять — недостаточно для выздоровления, а исцелиться полностью — невозможно, потому что нельзя победить врожденную склонность. Но это не значит, что невозможно начать жить здоровой, осмысленной, счастливой жизнью.
А потом они рассказывают мне свои истории. В них то и дело встречается одно и то же слово, общее для всех — «дно». Любое дно, как известно, обладает характерной особенностью: оттолкнувшись от него, можно выплыть. И всё же, невозможно даже представить себе, сколь малому количеству утопающих удался этот толчок.
«Вскоре я лег в наркодиспансер, пришел в себя. Но там лечили медикаментозно, никаких психологов нет; я понимал, что особенной помощи мне не окажут. Я понимал, что нужно двигаться в какую-то другую сторону. Пока лежал, приходили ко мне из группы анонимных наркоманов. Агитировали лечь в какой-то платный реабилитационный центр, но я был так накачан всякими таблетками, что ничего не понял.
Потом я совместно с родителями, которые меня поддержали, поехал в Москву. Там главврач распределял на реабилитацию. Я попросился куда-нибудь подальше, и направили меня в подольский реабилитационный центр. Не этот, другой. Очень отзывчивый персонал, внимательные психологи. Там по вечерам проводят группы такие же зависимые, как и я, но с большим стажем трезвости. Был Алексей, 14 лет трезвости, Александр, три года… Глядя на них, я понял, что, во-первых, я болен. А во-вторых, что можно стать выздоравливающим. Благодаря тому центру у меня открылись глаза. Но я понимал, что, выйдя из него, не смогу начать жить: курс очень маленький, всего две недели.
От консультантов я узнал, что есть центр в Ерине. Он бесплатный, для меня это было принципиально: не хотел, чтобы родители деньги платили, а своих средств у меня нету. Я позвонил, договорился, где-то две недели ждал; пока ждал, стал ходить в группу анонимных наркоманов у нас в Химках, просто, чтобы было, чем себя занять. И я понял, что что-то хорошее со мной происходит в этих группах. Я чувствовал себя гораздо лучше, о тяге вообще не думал. Потом меня пригласили сюда.
Здесь я одиннадцать дней. Впечатления хорошие. Мы много работаем, общаемся каждый вечер, если что-то у меня накапливается, я могу ребятам высказать. Я знаю, что я в правильном направлении иду, и работы много, я в самом начале. Вот такая у меня судьба».
Фонд «Старый свет» существует только на частные деньги. Маленькие производства в реабилитационном центре едва ли смогут вывести его на самоокупаемость. Иногда фонд получает гранты — в прежние времена часто помогали христианские организации зарубежья. Российские власти помогают реже.
Средства нужны фонду еще и для того, чтобы реабилитационный центр мог работать в полную силу. На год требуется 600 тысяч рублей — это все платежи, питание и прочие текущие расходы. А собрано меньше ста тысяч… В результате при расчетной «мощности» в 12 подопечных в Ерине живут лишь четверо. А значит, в России есть как минимум восемь молодых, сильных, способных людей, которые могут никогда не получить шанса на долгое, здоровое, счастливое будущее.
Помочь им оттолкнуться от дна — в наших с вами силах.