Я не знаю, лежал ли у вас когда-нибудь кто-то из близких в больнице. У меня лежала мама. В первый раз ее привезли и тут же положили на хирургический стол. Врач до операции честно предупредил, что не знает, чем все закончится. После операции, которая прошла удачно, он мне сказал, что взял образцы на биопсию и не берется предсказать результат. Биопсия оказалась удачной. Нам везло все время. Мама попала в отличные и к тому же дружеские руки врачей. У нее была отдельная палата с туалетом и душем. Нянечки ее полюбили (не бескорыстно, но все же). Я приходила каждый день и приносила правильную и вкусную еду. У нее были книги и музыка. Мой сын притащил телевизор, видеоплеер и кучу фильмов. На тумбочке стояли цветы. Рядом под рукой лежал мобильник.
И вот в один прекрасный день я заехала и увидела, что вторая постель в палате застелена. Пошла к врачу узнать, кого к нам подселяют. Он налил мне кофе, пододвинул печенье и сказал: «Поживи с ней тут у нас, и увидишь: через неделю мы ее выпишем. Она совсем другая, когда ты рядом. Ей не хорошо одной. Нет, она не жалуется, потому что не жалуется вообще. Но я вижу, как она скисает, когда ты уходишь. Хочешь, я позвоню главному редактору? Не уходи».
Она совсем другая, когда ты рядом. Не уходиТвитнуть эту цитатуЯ осталась, хотя мама все время пыталась меня выгнать. Я сказала ей, что мне нужен отпуск, а заодно врачи поделают мне всякие полезные процедуры. Короче, я врала, не краснея.
Когда я сказала вполне уже взрослому сыну, что поживу неделю с бабушкой в больнице, он кивнул головой, но что-то такое мелькнула на его лице…
—Что такое?
—Ничего, это правильно. Я просто вспомнил, как ты ушла, когда мне удаляли аденоиды. И это было совсем не правильно.
Ему было три или четыре года. Он помнил?! Нет, он помнил совсем не правильно, но важно то, что помнил именно так.
Я привезла его в больницу, вместе с ним вошла в палату. Устроила на кровати его матерчатого слоника, с которым он не расставался. Операция была плановая. Пришел дивный, добродушный доктор огромных размеров. Спокойно рассказал ему, что будет дальше. Мальчик тоже спокойно, как мне казалось, выслушал. Потом повернулся ко мне и неожиданно протянул мне руку. Как взрослый мужчина. Не бросился на шею, не заплакал, не поцеловал, а пожал мне руку и пошел с доктором в операционную. В дверях обернулся.
Я ждала в коридоре. Доктор вышел сказать мне, что все прошло хорошо, что ребенок спит. Я зашла в палату, он спал. Поцеловала и пошла дожидаться утра в коридоре. Не знаю почему, но мне не хотелось уходить. Ночью он заплакал во сне, я хотела зайти, но сестра меня остановила. Зашла, дала воды и в который раз попыталась отправить меня домой. Мне, наверное, было важно, чтобы утром он открыл глаза и увидел меня. И так и случилось. Днем после обхода я забрала его домой.
Мне и в голову не приходило, что все эти годы он был уверен, что я сдала его врачу, а потом просто приехала забрать. Более того, как оказалось, в его воспоминаниях он был в больнице вечность, а меня с ним эту вечность не было. И это стало болезненным воспоминанием его детства.
Много лет спустя в той же больнице, где лежала мама, ему оперировали правую руку после травмы, пытаясь срочно и почти без надежды сохранить двигательные функции пальцев. Была глубокая ночь. Ему приготовили койку, врач сказал, что оставит его дней на пять. Когда парень пришел в себя после наркоза, он, как маленький, спросил, где мама. Я, разумеется, была в коридоре. Меня впустили.
—Мам, забери меня домой, — тихо сказал мой юный мужчина ростом метр восемьдесят пять.
Я повернулась к врачу: «Доктор?»
Доктор: «Ему нужны перевязки каждый день. А потом гимнастика. Вы же понимаете все риски?»
Я вышла с врачом в коридор. «Я могу его привозить каждый день на перевязки. И вообще я буду делать все, что вы скажете. Но мне кажется, ему будет лучше дома». Доктор, спасший руку моему сыну, без тени улыбки сказал: «Ему будет лучше с мамой». То ли соглашался, то ли издевался. Отпустил нас домой. Я потом, спустя время, спросила сына, почему он так рвался домой. Пять дней в больнице — не биг дил, можно и полежать, не маленький же уже. Все чужое, сказал он, какое-то вдруг чувство опасности появляется и одиночества.Больница — место одиночества, особенно для стариков и детейТвитнуть эту цитату
Больница — место одиночества, особенно для стариков и детей, чьи реакции, как мы знаем, схожи. Лечение может быть правильным, врачи — прекрасными, но это место боли, неуверенности в себе и беспомощности. И хуже всего в больнице тем, у кого нет близких. Тем, к кому никто не придет, не погладит, не поможет встать, есть, не обнимет, не скажет важных слов, не расскажет на ночь сказку.
В России около 80 тысяч детей-сирот. И еще около полумиллиона детей-сирот находятся на воспитании в семьях. Каждый из этих пятисот тысяч перед помещением в детское учреждение был направлен на обследование в больницу, где был совершенно один. К каждому из 80 тысяч, что сейчас живут в детских домах, некому будет приходить, если он заболеет и попадет в больницу. Каждый из них останется один на один со своей болью, страхами и беспомощностью. И некому будет заплатить живущим своей нелегкой жизнью нянечкам, чтобы они их полюбили.
Зато для нескольких сотен детей ситуация совсем другая. С 2013 года в Калининграде действует программа «Больничные дети-сироты» фонда «Верю в чудо». За прошлый год 320 детям помогли нянечки. Они получают зарплату от фонда и работают в двух больницах, где лечатся сироты. Там лежат и груднички, и дети двух-трех лет, и более взрослые, которым не меньше нужны поддержка и забота. Работа сотрудников фонда не может и не должна прекращаться ни на секунду, и на это нужны деньги, деньги на оплату тяжелого, повседневного и важного труда нянечек. Этих денег у фонда «Верю в чудо»нет.
Давайте соберем деньги и дадим их тем, кто может и готов заменить этим детям мам, пусть только в больнице, пусть на время. Пусть десять, пусть пятьдесят, пусть сто рублей, но давайте не пройдем мимо этой просьбы. Давайте закроем глаза и попробуем представить, что это – наши дети, наши груднички, наши двух-трехлетки, и им нужна помощь. Давайте просто точно поймем, что им некому сказать: «Мам, забери меня домой», потому что у них нет ни мамы, ни дома. И давайте хоть так, совсем немного, облегчим этим детям жизнь, которая начинается с одиночества.