Калининградскому благотворительному центру «Верю в чудо» семь лет. Приблизительно столько же его программе «Больничные дети-сироты» — это когда няни ухаживают за детьми, которые попали в больницу из детских домов. Няни делают все, чтобы одиноким детям стало менее одиноко: держат за руки после операции, ходят на процедуры, играют, гуляют, читают, разговаривают. У персонала больниц на это нет времени. А больше к детям никто не приходит. Через некоторое время их обратно увезут в детский дом. Таких нянь называют «СуперМамами», и их всего пять. В 2014 году они «заменили матерей» тремстам двадцати детям. Центру «Верю в чудо» на зарплату для пяти нянь, которые будут посменно круглосуточно ухаживать за детьми в течение 2016 года, надо 1 989 810 рублей. Каждая няня получает за более чем полный рабочий максимум 16 тысяч рублей.
Анна Маркина , 29 лет
Я начала в кардиологическом отделении Детской областной больницы полгода назад, моим подопечным был двухмесячный мальчик: мама не с первого раза приехала забрать его из кардиоцентра, где ему после рождения сделали операцию. Тогда она клялась, что не попытается снова оставить сына, но клятву не сдержала, судя по тому, что к нам в больницу его снова привезли после того, как нашли в каком-то подъезде. Я меняла ему подгузники и делала все остальное, в чем нуждается двухмесячный ребенок. Потом его увезли в Дом малютки.
Что наша забота нужна совсем маленьким детям или детям-инвалидам, на которых у штатного персонала больниц почти всегда нет времени, несомненно. Но как психологу мне интереснее с детьми постарше, которым мы, по-моему, нужны даже больше.
Весной я провела две недели с Валерой. Ему десять, он из неблагополучной семьи, несколько раз сбегал, в больнице, где его оформляли в детский дом, вел себя ужасно: шумел, хамил, матерился. Меня предупредили, чтобы готовилась к худшему. Первое, что я ему сказала — чтобы обращался ко мне «на ты». Он быстро почувствовал, что я готова ему доверять, и в итоге я не услышала от него ни одного грубого слова. Наоборот, он стал моей правой рукой. Везде ходил со мной, помогал ухаживать за детьми: выбирал вместе с ними одежду; одевал их, если надо было; собирал на прогулку и даже руководил этими сборами; в игровой, где одновременно примерно семь детей, следил, чтобы никто не ушибся — например, когда один кувыркается, чтобы рядом не стоял другой, которого тот, что кувыркается, может задеть. В нем я увидела столько ответственности, сколько есть, кажется, не в каждом взрослом.
Маме он звонил каждый день. Ему мама не позвонила ни разуТвитнуть эту цитатуМы подружились. Собирали пазлы, в шашки играли. Когда он оставался один, смотрел мультики, в «Вконтакте» сидел, какой-то рэп слушал иностранный. О личном мы много не говорили. Он отвечал односложно.
— Почему ты здесь?
— А сама как думаешь?
— Мама пьет?
Кивает. Маме он звонил каждый день. Спрашивал, как дела, как она себя чувствует. Ему мама не позвонила ни разу.
Расставаться было очень тяжело. Когда ему сказали, что заберут завтра, ходил грустный весь день. На следующий день мы вышли гулять. Знали, что заберут с прогулки, но не знали точно, во сколько. Когда приехала машина, он подбежал, обнял и, уезжая, тоскливо смотрел в окно. Мы вдвоем провожали — я и мальчик, с которым они ближе всего подружились. Тот был старше на несколько лет и полная Валеры противоположность: тихий, любил компьютеры, боялся высоты. Его мама умерла. Из детского дома, где он потом оказался, пытался сбежать.
С Валерой мы сейчас переписываемся, договорились, что я скоро приеду. Обязательно ему пазл привезу, он только с изображениями автомобилей собирает.
Ирина Логинова, 36 лет
Это было в Детской областной больнице, в декабре, за неделю до начала 2014 года. Я узнала у сестер, в какой палате Вася З., вошла — там был мальчик: крошечный, худенький; сказать, что инвалид, — почти ничего не сказать. Вернулась к сестрам. Сколько месяцев? Пять лет.
Вася не мог сидеть, не мог говорить, мог лежать, но не мог повернуться. Руки, ноги были согнуты и не разгибались. Из болезней у него были, кажется, все, и все на фоне центрального паралича с замедленным развитием тела и внутренних органов. Он помещался в боди для грудничков.
Вася не мог сидеть, не мог говорить, мог лежать, но не мог повернуться. Из болезней у него были, кажется, всеТвитнуть эту цитатуЯ работала в детском саду, в санатории, видела разных детей, но такого как Вася — первый раз. Мне не стало страшно, стало его очень жалко. Я не могла осознать, почему случилось, что человек родился таким.
Тогда в декабре его положили с подозрением на пневмонию. Оказалось — бронхит. Вылечили бронхит — вернули в интернат. Через две недели привезли обратно, теперь в неврологию. Так прошел год. Его лечили, увозили и возвращали каждый раз в новое отделение: педиатрию, первую хирургию, неврологию, вторую хирургию, реанимацию. Весь этот год я была с ним.
Одно дело ухаживать за ребенком, который бегает, играет, прижимается к тебе, с которым ты ведешь себя, как со своим. Другое — когда ребенок лежит, не шевелится и нуждается в твоем внимании непрерывно. Вася плакал, если хотел есть. Кряхтел, если сходил в туалет. В точности как новорожденный. Ел из бутылочки; для этого мне приходилось усаживать его на самую большую подушку. Но не реагировал больше почти ни на что: немного на погремушку и не с первого раза на свое имя, когда я звала его, держа на руках. Взгляд мог сосредоточить с трудом и совсем ненадолго. Со временем у него перестало получатся и это.
Помню, ему стало плохо. Подскочила температура, началась лихорадка. Я бегала вызывать реанимацию, собралась почти вся больница. Думали, не переживет. Пережил.
В этом году меня перевели в городскую больницу. В областной я продолжала бывать по делам, и стало традицией всякий раз спросить, здесь ли он сейчас, и зайти проведать, если здесь. Так я спросила в феврале. Мне ответили, что Вася умер по дороге в больницу в машине «Скорой помощи». Должен был лечь опять, но не доехал.
Наталья Николаева, 40 лет
По специальности я — педагог. Десять лет работала в детском саду. Дети, которые там, — они из обычных семей, у них часто есть все, порой даже больше. Со временем я поняла, что хочу заботиться о других (о тех, у кого труднее жизнь, об оставшихся без родителей или оставленных ими) и пришла в «Верю в чудо». В мае 2013 года был мой первый день в Городской детской больнице.
Сюда привозят детей, которых органы опеки забрали у родителей с вредными привычками, — пьющих, наркоманов. Такие семьи называются асоциальными. Дети здесь проходят обследование, ждут, когда им сделают документы — многие поступают без свидетельств о рождении, паспортов. Потом их увозят в детские дома или дома малютки.
Когда я пришла, были брат с сестрой из одной семьи и брат с сестрой из другой: мальчикам около десяти лет, девочкам меньше. И еще один малыш, трехлетний. Леша. У меня с собой были книги и настольные игры. Через несколько дней сотрудники больницы заметили, что в отделении стало тихо. До этого ведь дети — когда были без присмотра — сами себя развлекали. Чаще просто по коридорам бегали. Сейчас у нас уже есть игровая комната.
В больнице детям бывает страшно, скучно, больно и одиноко. К детдомовским детям в больницу не приходят мамы, зато приходят СуперНяниТвитнуть эту цитату Тех пятерых я узнавала не сразу, постепенно, наблюдала за ними: старшие — братья — были жестоки к своим сестрам, к Леше. Сначала он был замкнутым, а со временем оживился, стал тянуться к нам, ко взрослым, приходил, пытался что-то взять, а те его прогоняли, толкали, угрожали и даже пытались побить. Меня это удивило. Я старалась выяснить у обидчиков, почему они так себя ведут — им ведь пора уже знать, что если ты старше и сильнее, то младшего надо не обижать, а защищать. Им нечего было ответить. Они не понимали, что к малышу можно испытывать любовь, и не испытывали ее. Эти черты — приобретенные детьми в той среде, где они росли, — их сразу не искоренишь, за то короткое время, что мы вместе в больнице, не успеть. Но того, что все-таки успеть удается, возможно, достаточно. Еще всегда надо помнить, что дети не виноваты, так складывается их жизнь, и это несправедливо.
Не забуду, как мы в первый раз пошли гулять все впятером. Дети были в восторге — прежде ведь с ними некому было выйти. Мы шли, и вдруг они стали обсуждать побег. Я спросила: а вы подумали, что случится, когда вы сбежите? Меня уволят. Еще кого-то уволят. Будет плохо людям, которые стараются, чтобы вам стало хорошо. Они тогда оторопели: а мы, говорят, не знали, что так может быть, не задумывались даже об этом. Говорили это совершенно серьезно, не притворяясь. У мальчиков до десяти лет не было повода задуматься, что их действия влекут какие-то за собой последствия.
А куда бежать? Домой. Они никуда больше не хотят. Все их мечты — о путешествиях, которые кончаются дома, через несколько улиц или в каком-нибудь городе области. Там, где их мама и папа, которые пьют, но все равно они хотят быть рядом с родителями. Так прямо и говорят: если бы мама с папой не пили, было бы все хорошо.
Братьев и сестер забрали родители. А Лешу увезли в детский дом.
В больнице детям бывает страшно, скучно, больно и одиноко. Им хочется, чтобы их развлекали, утешали и держали за руку, чтобы не было так страшно. К детдомовским детям в больницу не приходят мамы, не приходят даже воспитательницы из детского дома. В Калининграде придумали специальных больничных нянь. Круглосуточно одна из пяти нянь держит за руку, читает, обнимает и гладит детей, чтобы им было чуть менее страшно, чуть менее больно и одиноко. Чтобы они могли продолжать делать это весь следующий год, им нужно платить зарплату. Даже небольшая сумма поможет оплатить некоторое время этой непростой работы. Вы можете сделать небольшое регулярное пожертвование — это правда поможет.