Я расскажу про одну мою коллегу.
Она наверняка всегда была слишком живой. С самого детства. Она показывала фотографии. В глазах — черти. Худющая, с острыми коленками и локтями. И когда она в очередной раз задыхалась от несправедливости, у нее, конечно, выступали такие красивые ключичные косточки. Она никогда не болела. Даже аппендикс не вырезали. Ну, простуды не в счет.
Ей сейчас слегка за 30. Ругается матом. Работает круглосуточно. Всегда говорит, что думает. Ссорится с редакторами. Сильная очень. Пробивная. У нее репутация сложной, стервозной и очень требовательной истерички. Но кажется, что все эти косяки ей прощают. Потому что она громче всех смеется. Быстрее всех живет. Как будто торопится. Последний день что ли?
Иногда она падает без сил. Иногда срывается, убегает куда-то ненадолго и возвращается с покрасневшими глазами. Но потом все равно улыбается. И что-то очень смешное шутит про то, что не умрет при всех, а отползет в сторонку. И то только потому что боится, что циничные коллеги надругаются над ее бездыханным телом… Шутит.
Свой диагноз она, конечно, называет матерной конструкцией. Что-то вроде большой неведомой фигни в головном мозге, — и никогда не произносит самого названия болезни. Она давно и тяжело лечит ее. И теперь у нее большие проблемы с сердцем. А еще с сосудами. А еще с мышцами. А еще с гормонами и обменом веществ. Она давно не видела своих ключичных косточек. А еще она состригла свою длинную косу. Потому что волосы от лекарств стали слабыми и тонкими.
Недавно она решила, что не будет больше лечиться. Проживет столько, сколько сможет. Чем дальше — тем труднее. Препараты дороже. Реабилитация сложнее. Во всех фондах ей отказали. Государственные программы могут, конечно, помочь ей. Но только ей очень хочется жить, а не лежать кабачком в реанимации, без сознания.
И ей пришлось самой где-то искать огромные деньги. Нереальные. А свой пробный шар она уже пыталась закатить. Написала в благотворительные фонды. Но у нее же такой диагноз, большая неведомая фигня в головном мозге, на котором не специализируется ни один фонд.
И тогда она описала свою историю от третьего лица в благотворительной группе в «Одноклассниках». И указала сумму. Двести тысяч рублей. Если бы это был корм для котиков, она собрала бы хоть 500 тысяч — люди любят жертвовать на котиков, они ведь такие милые. Но она не котик.
За четыре месяца она собрала (тут звучит тревожная музыка) 93 рубля. Девяносто три. Это не опечатка. Даже не сто. На эти деньги она могла бы купить себе пластырь. Чтобы заклеить на локтевом сгибе синяк от капельницы. Но пластырь ей не нужен, потому что на сами капельницы собрать не удалось.
Если бы это был корм для котиков, она собрала бы хоть 500 тысяч — люди любят жертвовать на котиковТвитнуть эту цитатуИ под этой статьей от третьего лица ей писали добрые люди с красивыми лицами. Чтобы пошла да заработала. Что не похожа на больную. Что жопа толстовата для умирающей. Что может, пардон, и насосать на лечение. Что есть кредиты. Что можно что-нибудь продать.
«Поток унижений — и всего за девяносто три рубля и тридцать две копейки! — она говорила, как в рекламе. — Только сегодня и только у нас!» — она засмеялась, и хохот постепенно превратился в истерические рыдания… Я впервые видела, чтобы такая сильная женщина так рыдала.
Когда она перестала плакать, то опять пошутила: «Люди оказались просто людьми».
Нам с вами ничего не стоит оказаться другими людьми. Настоящими. Нам ничего не стоит скинуться по чуть-чуть, да хоть по сто, по триста рублей и помочь одному из нескольких фондов в России, который не отказывает взрослым. Им для того, чтобы функционировать, нужно меньше двух миллионов рублей в год, это включая аренду, крошечные зарплаты, налоги, расходы на транспорт и связь, просто для того, чтобы иметь возможность помогать таким как моя коллега — работать, чтобы находить им возможности лечения, реабилитации и достойной жизни.
И тогда я отправлю ее в благотворительный фонд «Живой», и ей там помогут. Даже само название кричит, что ей нужно именно туда. Она же слишком живая, чтобы взять и умереть от большой неведомой фигни в головном мозге в возрасте чуть за 30.