Колокола собора Парижской богоматери разрезают вечерний воздух. В воскресенье вечером перед собором толпа людей, несколько тысяч человек. Во Франции чрезвычайное положение, собрания запрещены, но парижане все равно пришли. В 18.30 здесь начинается месса по погибшим во время пятничных терактов. В Нотр-Дам уже не зайти, об этом предупреждают полицейские, но люди не расходятся. Они так и простоят здесь до конца литургии — просто включат прямую трансляцию на смартфонах. Чинные пожилые парижане и парижанки в шляпах и шелковых шейных платках будут трогательно заглядывать друг к другу в экраны, петь молитвы, сначала совсем тихо, а потом все громче, и вместе читать «Отче наш».
На площади Республики уже другие люди. В основном, совсем молодые. Они могли бы быть детьми прихожан, молившихся перед Нотр-Дам.
Юноша кладет под ворох букетов фотографию улыбающейся девушки. Садится на корточки и не отрываясь смотрит на портретТвитнуть эту цитату «Я не думала, что вернусь сюда через несколько месяцев», — говорит девушка своему другу. Никто не думал. Десятки букетов цветов заткнуты за литые барельефы колонны в центре площади. Вокруг нее — сотни свечей. Бутылка вина. Пластмассовый еж. Портрет Шивы. Запах лилий и воска. Записки на всех языках. Paris is alive. No pasaran. Même pas peur. Nous sommes la République. Nous sommes la liberté («Нас не запугать», «Республика — это мы». «Свобода — это мы»). Люди стоят и не расходятся. Здесь уже без «Отче наш». Большинство курят и молчат. Кто-то плачет. Кто-то приходит с цветами. Юноша приносит и кладет под ворох букетов фотографию улыбающейся девушки. Садится на корточки и не отрываясь смотрит на портрет.
Это «Нас не запугать» — везде. На асфальте, большим полотном на колонне, фломастером на листах бумаги, пришпиленных к ограде на бульваре. Еще слова любви — просто LOVE большими буквами или «L’amour vaincra» («Любовь победит»). Paris je t’aime, te amo, I love you. Вся эта часть города, где в пятницу убивали, в воскресенье состоит из островов свечей и цветов. Можно переходить от одного острова к другому через ноябрьскую темноту улиц и бульваров, останавливаться перед каждым, смотреть на свет, лица людей рядом, читать записки, надписи на асфальте или распечатанные кем-то слова Imagine Леннона и Марсельезы. Видеть, что в кафе напротив ужинают, пьют и смеются. И есть жизнь.
Конечно, в том, чтобы писать мелом на асфальте «нас не запугать» и петь Леннона, взявшись за руки, есть что-то от наивного магического заклинания. Но заклинания, без которого сегодня никак. Несколько дней спустя после массовых расстрелов не может не быть страшно. Но все стараются держаться вместе, звонить и писать другу друг чаще, чем раньше, ужинать на по-прежнему переполненных террасах любимых кафе и планировать походы в кино и на концерты. Мы не знаем, что будет дальше, но сегодня мы стали ближе.
На первой полосе понедельничной Libération — толпа молодежи на площади Республики в воскресенье вечером. Подпись — «Поколение Батаклан». Каждому поколению — свое событие. Было поколение дела Дрейфуса, поколение Мая 68-го. Теперь есть «поколение Батаклан».
Именно по этому Парижу стреляли террористы. Космополитическому, свободному и толерантному Твитнуть эту цитату«Поколение Батаклан» — это очень точно. «Поколение Батаклан» — это мои друзья. На концерте калифорнийской рок-группы Eagles of Death Metal в «Батаклане» были двое моих коллег, один из них погиб. Мы не были знакомы. Его звали Матье Ош. Он работал оператором на входящем в наш холдинг телеканале France 24. Ему было 37 лет, и у него остался девятилетний сын. В «Батаклане» был хороший друг одного из моих близких друзей. Он, к счастью, не пострадал и даже вынес из клуба раненую девушку. Там были журналисты, пиарщики, дизайнеры, музыканты, университетские преподаватели, студенты. Много студентов. В пятницу вечером все звонили друг другу как сумасшедшие. В «Маленькую Камбоджу» постоянно ходят ужинать мои друзья. Мы выпиваем на улице Шаронн, сидим в кафе La Belle Bière на улице Фонтен-о-Руа, ходим по бульвару Вольтер, устраиваем пикники на канале Сен-Мартен и танцуем на улице Оберкампф. Это наша часть Парижа — хипстерского, богемного, грязного и очень этнически смешанного. С кебабными, лавками дешевых хозтоваров, халяльного мяса и поддержанных айфонов, с азиатскими забегаловками, модными винными барами и арабскими ночными магазинами. То, что здесь принято называть словом «populaire» («народный») — в противовес буржуазному левому берегу. Именно по этому Парижу стреляли террористы. Космополитическому, свободному и (так ненавистным некоторым слову, но что поделаешь) толерантному. Открытому для хиджабов, секс-шопов, супов фо, гей-баров, африканских парикмахерских, рок-концертов, фесок и гашиша.
Этот Париж стоит мессы. Тихих молитв тысяч людей у Нотр-Дам и еще той, исключительно парижской веры, о которой пишет в своей карикатуре художник Сфар: «Наша вера — в поцелуи, радость и шампанское. Париж — это про жизнь». Образ шампанского как базовой ценности подхватывают журналисты расстрелянной в январе редакции «Шарли Эбдо». На новой обложке написано: «У них есть оружие. Да пошли они к черту, ведь у нас есть шампанское!»