Я хорошо помню столик кафе, за которым сидела утром 7 января 2015 года, — солнце в окно и оглушающие сообщения о теракте в редакции «Шарли Эбдо», которые начали падать в ленту Facebook. Сначала это казалось неправдоподобным: вооруженные люди в масках врываются в редакцию маленькой сатирической газеты в центре города и в упор расстреливают пожилых карикатуристов, собравшихся на летучку. Потом стало просто больно.
Про «Шарли» я знала, что это сатирическая газета, которая выходит раз в неделю по средам, и которую мало кто из моих знакомых французских журналистов читает регулярно. Знала, что редакцию несколько лет назад поджигали из-за карикатур на пророка, и что из-за этих самых карикатур на издание подавали в суд многочисленные мусульманские ассоциации. Сама я покупала пару номеров, заранее зная, что там есть заметки про Россию. 7 января, когда лента Facebook заполнилась портретами расстрелянных карикатуристов и историями моих друзей о том, что они выросли на детской телепередаче одного из них — Кабю, я вдруг увидела историю поколения: анархистов, леваков, участников Мая 68-го, идеалистов и антиклерикалов. Ломающих буржуазные установки, смеющихся над всем и вся и над собой тоже.
Через четыре дня я шла в миллионной толпе в центре Парижа. Пожилые буржуа, которые всегда презирали «Шарли Эбдо», шагали бок о бок с молодыми леваками и старыми экс-маоистами. С белыми розами, карандашами и карикатурами. С надписями «Я Шарли», приклеенными к детским коляскам, одежде и французским флагам. Французы, которые на других митингах относятся к полиции весьма недоверчиво, в тот день стражам порядка аплодировали. Подходили, обнимали и благодарили. Полиция в тот день была с народом и была «Шарли». Такого единства и сплоченности, такой Франции я не видела никогда.
Первое время после теракта выжившие сотрудники «Шарли Эбдо» работали в редакции дружественной левой газеты Libération. Туда приезжали журналисты со всего мира и делали сюжеты о том, как «Шарли» продолжает жить. Через пару месяцев воодушевленные и проникновенные тексты сменились новостями о начавшихся в редакции разногласиях. Связанных в том числе с деньгами — около 30 миллионов евро — которые газета, до терактов едва сводившая концы с концами, получила после них в виде пожертвований и волны новых подписчиков. Некоторые из оставшихся в живых авторов уволились. Покидая «Шарли», карикатурист Люз объяснял в интервью Libération, что ему необходимо прийти в себя после случившегося, «выбрать из валяющихся на земле обломков свои собственные и собрать этот паззл». «Я больше не буду “Шарли Эбдо”, но я всегда буду “Шарли”», — сказал он.
Осенью редакция переехала в новое секретное место с пуленепробиваемыми окнами на юге Парижа. Журналистов туда уже не пускали. Редкие интервью назначались в других тайных местах. Большая часть сотрудников «Шарли» после теракта живет под постоянной охраной полиции. Некоторые из них рассказывали в СМИ о поступающих им угрозах, другие отказывалась от каких-либо комментариев.
На этом фоне постоянные обиды представителей российской власти на карикатуристов выглядели нелепо. Когда живешь, оглушенный смертью половины редакции, меньшее, что тебя волнует, — это оскорбленные чувства сенатора Валентины ПетренкоТвитнуть эту цитатуКогда живешь, оглушенный смертью половины редакции, когда делаешь газету (с карикатурами на смерть самих себя, убийство Бориса Немцова, Марин Ле Пен, Путина, Меркель и ИГИЛ), продолжая получать угрозы, находясь под постоянным полицейским наблюдением и глядя в пуленепробиваемое окно, меньшее, что тебя волнует, — это оскорбленные чувства сенатора Валентины Петренко.
Почти все из оставшихся или ушедших из «Шарли», к кому я обратилась с просьбой об интервью, вежливо отказались или просто не ответили ни по одному из каналов связи. Впрочем, те двое, кто согласился (хотя и не сразу) поговорить, — блестящая французская карикатуристка Камий Бесс и давний колумнист газеты, известный эксперт по крайне правым Жан-Ив Камю, мне кажется, предельно внятно разъясняют суть «Шарли Эбдо».
Камий Бесс
33-летняя карикатуристка перестала сотрудничать с «Шарли Эбдо» через несколько месяцев после терактов
Сегодня я работаю сразу для нескольких изданий, но свою первую карикатуру я опубликовала в «Шарли Эбдо». Мне было 25 лет, и я только закончила учебу. Пока я училась, то думала, что хотела бы заниматься политической карикатурой, но не была в этом уверена. Поэтому я решила написать дипломную работу по этой теме, чтобы разобраться, нужно мне это или нет. Первый раз я пришла в редакцию «Шарли» брать у них интервью для диплома. Когда я написала диплом, то снова зашла к ним — показать свою работу. Им понравилось то, что я сделала, и они предложили мне рисовать для газеты.
Нужно понимать, что для карикатуриста работать в «Шарли» — это как найти Грааль. Люди, которые делали эту газету, были самыми лучшими политическими карикатуристами во Франции. Шарб, Кабю, Тинюс, Оноре (знаменитые французские карикатуристы, убитые в результате теракта 7 января. — прим. ТД), — для меня они были Мэтрами. Я восхищалась их работами. К тому же «Шарли Эбдо» — единственная газета политической карикатуры во Франции. Ведь даже в «Canard Enchaîné» (французская сатирическая газета. — прим. ТД) рисункам отведена лишь часть полос, но там карикатуристу особенно не разойтись. Есть только одна газета, которая может себе позволить оставить карикатуристам целый разворот, и это «Шарли».
Попадая в «Шарли», молодой карикатурист долго не мог прийти в себя,— ведь он вдруг оказывался в окружении своих кумиров. Новенькими в редакции обычно занимался Тинюс. Он был ужасно добрым, простым и открытым.
Но моим ментором был Шарб. Я называла его «папой». И, наверное, не я одна. Он был очень левых взглядов, а я выросла в семье с левацкими традициями. Так что он был мне близок. И к тому же он все-таки был лучшим карикатуристом в этой газете, хотя на этот счет есть разные мнения.
Для меня «Шарли Эбдо» — это единственная газета, у которой есть концепция абсолютной свободы словаТвитнуть эту цитатуДля меня «Шарли Эбдо» — это единственная газета, у которой есть концепция абсолютной свободы слова. В то время как другие уступили некоему негласному предписанию соотносить свои материалы с тем, что подумают в остальном мире, ведь теперь опубликованная карикатура может в считанные минуты облететь весь мир через Интернет. А «Шарли» продолжает говорить: «Да пошли они, когда мы публикуем карикатуру, мы адресуем ее читателю «Шарли Эбдо», а не всему миру». Только так можно защитить свободу слова.
Реакции на карикатуры на пророка Мухаммеда меня, к сожалению, больше не удивляют, хотя вначале мне казалось, что это чересчур. Что же касается реакции в России, меня это очень удивляет, но я ничего не знаю про русскую культуру, поэтому мне сложно понять, что там происходит. Ведь чтобы понимать карикатуры, нужно уметь их читать. Рисунок как текст. Когда ты неграмотен, это не значит, что ты — идиот, просто тебя не научили читать. То же самое с рисунком, — если ты не умеешь его прочесть, это не значит, что ты идиот, просто тебя не научили читать рисунки.
Это и не всем французам доступно. Когда я рисую для «Шарли Эбдо», то делаю это для читателя «Шарли Эбдо», а не для всей остальной Франции. И Мне не хочется думать о мировых последствиях, потому что если я буду об этом думать, то просто должна буду перестать заниматься своей профессиейТвитнуть эту цитатумне тем более не хочется думать о мировых последствиях, потому что если я буду об этом думать, то просто должна буду перестать заниматься своей профессией.
Читатель «Шарли» — это человек левых взглядов, защитник окружающей среды, феминист, антирасист. А еще у него должно быть хорошее чувство юмора. Потому что я, например, феминистка, а в «Шарли» есть чудовищные карикатуры на женщин, но меня они только смешат. Я — антирасистка, а в «Шарли» есть чудовищные карикатуры на меньшинства, и меня они тоже смешат. Потому что я знаю, что мы смеемся не над ними, не против них, а вместе с ними.
«Шарли» — это еще история целого поколения. «Шарли» — это история моих родителей. Для меня это газета сексуального раскрепощения, начала экологического активизма, прихода к власти левых. Это история французских левых, история французских экологов, история французского феминизма. Это газета, неразрывно связанная со всеми социальными достижениями последних сорока лет.
Жан-Ив Камю
57-летний французский ученый, специалист по крайне правым и «Национальному фронту», последние 25 лет каждую неделю пишет политические колонки в «Шарли Эбдо»
Я не журналист, но я стал публиковаться в «Шарли Эбдо» в начале 1990 годов и с тех пор делаю это каждую неделю. Я ничего не могу сказать вам про то, чем была для меня газета «Шарли Эбдо», когда я был маленьким. Я из консервативной и католической семьи правых взглядов, где никто не читал ни «Шарли», ни «Canard Enchaîné». Меня воспитывали скорее на газете «Фигаро» (правая французская газета. — прим. ТД), а это, согласитесь, совсем другая история. Поэтому для меня словосочетание «Шарли Эбдо» не значило абсолютно ничего до того дня, пока эта газета сама не обратилась ко мне с предложением делать для них колонки. Сначала они предложили мне писать про «Национальный фронт», потом это переросло в еженедельные политические колонки про внутреннюю или внешнюю политику.
Что мне сразу в них понравилось и продолжает нравиться — так это способность сочетать настоящие журналистские расследования с рисунками. Кто-то находит эти карикатуры чрезмерными и вульгарными, среди них есть некоторые, которые мне самому не нравятся, но это не должно заставлять забывать о сути.
Каждую неделю вечером в субботу или в воскресенье я отправляю в «Шарли» свой текст. Иногда — но это обычная практика в журналистике — редактор меняет заголовок. К тому же, я — ученый, а не журналист и не умею придумывать газетные заголовки. Но в том, что касается сути текста, мне ни разу не исправили ни одной запятой.
В «Шарли Эбдо» запрещена только одна вещь — публиковать расистские и антисемитские тексты или рисунки, потому что это противоречит французским законам. У нас есть границы. Мы никогда не будем печатать карикатуры, изображающие педофилов или насильниковТвитнуть эту цитатуУ нас есть границы. Мы никогда не будем печатать карикатуры, изображающие педофилов или насильников.
Карикатуры на пророка Мухаммеда мне, если честно, не особенно нравятся. Среди них были такие, которые показались мне по-настоящему оскорбительными. Тогда я даже на некоторое время ушел из «Шарли Эбдо», потому что политика редакции была, на мой вкус, слишком либеральной и проамериканской. Главным редактором тогда был Филипп Валь, он потом ушел к Николя Саркози (в 2009 году после процессов по иску мусульманских организаций в отношении «Шарли Эбдо» Филипп Валь ушел из газеты, и экс-президент Саркози назначил его главой государственной радиостанции France Inter. — прим. ТД).
Можно сказать, что это газета, которая время от времени шутит непристойно. Но, во-первых, это французская традиция. А во-вторых, «Шарли» не щадит никого. Они публиковали карикатуры на русских, на американцев, на мусульман, на папу Римского и на евреев. Я сам еврей. Мне никогда особенно не нравились карикатуры на евреев, которые появлялись в «Шарли Эбдо», но это никогда не мешало мне спать. Но публиковать бестактные карикатуры— это одно. А стать жертвой террористов только потому, что ты публикуешь бестактные карикатуры, — недопустимо.
А потом я считаю, что карикатуры, которые выходят в «Шарли», куда менее лукавы, чем те рисунки, которые публикует уважаемая мейнстримовская пресса. Некоторые карикатуры на религиозных евреев, которые печатала газета «Монд», шокировали меня гораздо сильнее, чем карикатуры на евреев в «Шарли».
Читатель «Шарли» — это, разумеется, не тот человек, который во всем на меня похож. Он остается привязан к анархистским ценностям, к ценностям Мая 68-го. Он гораздо более левых взглядов, чем я. К тому же я — практикующий иудей. В редакции «Шарли», где все же есть тенденция смеяться над всеми религиями, моя религиозность делает из меня инопланетянинаТвитнуть эту цитатуВ редакции «Шарли», где все же есть тенденция смеяться над всеми религиями и быть ярыми антиклерикалами, моя религиозность делает из меня инопланетянина. Но в то же время в «Шарли» уважают чужие ценности, и именно из-за этого я там работаю. Все знают, что я не печатаю свои колонки по субботам, что я не работаю в дни еврейских праздников, что я не ем все подряд. И мне кажется, что одно только это является доказательством настоящей открытости, которая не так уж часто встречается. Особенно во Франции.
«Шарли» — это альтернативная газета. Мы никогда не занимали общую линию, свойственную французским СМИ. Мы публиковали карикатуры на пророка Мухаммеда, когда другие боялись это делать, мы выступали против ядерной энергетики, против соглашения о свободной торговле между ЕС и США или против французского вторжения в Ирак.
«Шарли» невероятно повезло, потому что это газета, которая принадлежит тем, кто ее делает. Это одно из редких во Франции изданий, которое не является собственностью какой-то финансовой группы или компании, а это значит, что нет никакого вмешательства акционеров в редакционную политику. Для нас очень важна эта независимость. А кроме того, это газета, куда каждый приходит со своими идеями и своим видением мира. Летучки, на которых я присутствовал, всегда были очень оживленными, прямо скажем, хаотичными и иногда конфликтными. Но разве это не единственный способ делать газету?
Что касается России, то тем, кто считает, что это антироссийское издание, я, конечно, не могу сказать: «почитайте, что я там писал», это будет нескромно. Но это, вероятно, одна из редких французских газет, в которой после истории с Крымом была опубликована статья, где я написал, что Украине необходима федерализация. Мы в «Шарли», и в особенности я в своих колонках, никогда не занимали позицию, доминирующую во французской прессе.
На днях исполнился год со дня терактов, и мы стараемся не зацикливаться на поминовении. Мы хотим пережить эту годовщину, не делая из нее какой-то большой мемориальной истории. Потому что «Шарли» — это газета, которая реагирует на актуальные события, зубастая газета, и нет ничего более противоречащего духу «Шарли», чем каждый год устраивать большие памятные церемонии. Это вовсе не значит, что мы постоянно не думаем о том, что произошло, о тех, кто погиб. Но мы далеки от поминального культа. Мы продолжаем жить.