«Я никогда, в общем-то, ничего сама не решала»

В принципе, мы жили хорошо. Просто так получилось, что мама с отчимом разошлись, и мама начала пить. Начались постоянные проблемы. И один раз мама с братом выпили, и мама спала. А у брата… Не знаю, как точно сказать, в общем, у него случилась белая горячка. Он взял табуретку и стал налетать на бабушку. Ему тогда было семнадцать. Он, когда пошел учиться, связался с компанией наркоманов. Он сам не наркоман, слава богу, просто алкоголик. И сестра — она же мелкая тогда была, только во втором классе, — закричала, а соседи-то слышат — вот и вызвали, и за нами приехали. Мама с отчимом разошлись, и мама начала пить. Начались постоянные проблемыТвитнуть эту цитату Нам сказали собрать все необходимые вещи и отправили в больницу. Я сама точно не знаю, почему кого-то сначала отправляют в больницу, а кого-то — нет. Наверное, это только тех, кого в «Астарту» шлют. Но может и нет.
В тот день было страшно, — не потому что отправляют, а из-за того, что дома случилось. Больше всего было страшно за бабушку. Это она меня вырастила. Мама после родов долго болела и только меня кормила, а все остальное время — спала, и я находилась с бабушкой. Но детство у меня было хорошее, я многое увидела. Детство у меня удалось. Ире в этом плане меньше повезло, но все равно она до девяти лет была дома, так что тоже ничего.

Вообще, к нам из опеки приезжали изначально, чтобы нам помочь. Чтоб не насовсем забрать, а на время в центр реабилитационный. Чтобы мама могла найти работу, и мы бы дальше нормально жили. В итоге я год жила без мамы.
Из больницы нас забрали в «Астарту» — реабилитационный центр для несовершеннолетних. Поступила я 22 ноября, а 29 ноября мне исполнилось тринадцать. Дети редко живут в Центре больше года. Постоянно приходят, постоянно уходят, — кто обратно в семьи, кто в детские дома. Мне в принципе там нравилось, хотя возраст такой был… подростковый. Я и психовала, и проблемы со мной были, в общем — менялась.

Потом нас отправили сюда. Маму тогда ограничили в правах, но не лишили, с условием, что она устроится и нас заберет обратно. Но она не устроилась. И мы остались здесь.

Детство у меня было хорошее, я многое увидела. Детство у меня удалосьТвитнуть эту цитату Мне сначала здесь меньше понравилось, чем в центре. Меньше было контроля. Во-первых, я здесь старше, чем там, и за мной так уж особо не следили, и сейчас не так уж следят. Во-вторых, тут тогда вообще мало контролировали детей. Это потом директор поменялся, и стало совсем по-другому. Намного лучше.

А тогда, конечно, было тяжело. Хотя я целый год провела в «Астарте», и у меня уже был опыт, но все-таки я только первый год провела без родителей. И к тому же это Руза, где меня все знают. Одноклассникам моим учителя сказали, что я уже в детском доме, хотя я тогда была еще только в центре. Мне тогда прислали много писем, меня там жалели, но осуждали мою маму, писали, что это она во всем виновата. Я тогда все очень всерьез восприняла, и было просто жутко обидно. Потому что какая бы мама ни была, я не позволю, чтоб ее кто-то обзывал, осуждал. Хотя я сама с ней сейчас не общаюсь. Просто она буквально в этом году сказала одну вещь, после которой мне больше не хочется с ней общаться. «Мне деньги важнее детей, и никаких детей у меня нет». Общаюсь только с тетей, она мне помогает, я к ней езжу на выходные и на каникулы.

На работу мама так и не устроилась, только все обещает: щас, щас. Но даже если устроится, это все ненадолго. До первой зарплаты, максимум — до второй.

Какая бы мама ни была, я не позволю, чтоб ее кто-то обзывал, осуждал. Хотя я сама с ней сейчас не общаюсьТвитнуть эту цитату У меня теперь уже есть свое жилье. Мне в ноябре исполнилось восемнадцать, и мне вручили ключи от квартиры. Я не знаю, как объяснить, где она, мы сами заблудились, когда ездили туда смотреть. В общем, это в Санаторке. Я так решила ориентироваться: когда выезжаешь на Санаторку, то там по правую руку такой столб серый, а на нем то ли памятник, то ли не памятник, дальше еще надо ехать, дальше остановка… Нет, не могу так сейчас объяснить. Это однушка в новом доме, хотя говорили вроде, что дом не новый, а перестроенный. Но там нормально. Пусто, конечно, но там уже есть стенка и диван. Только с кухней проблемы, кухни пока нет. Нормально: я одна, я маленькая, мне много места не надо.

Конечно, страшно, как будет дальше. Я ведь уже выпускаюсь, всего две четверти осталось. Больше всего страшно одной ездить. А мне придется оттуда ездить, если сейчас не смогу поступить в институт с общежитием. Я просто не понимаю, как. Ну вот, допустим, найду я эту остановку, а куда дальше? Очень страшно заблудиться. Тут-то я хожу только в школу, а школа вон, во дворе. И в Москве я ни разу сама не была. Ну и вообще, придется ведь самой принимать решения. В магазин я сходить смогу, готовить меня может научить тетя, самое простое — пельмени сварить, макароны, это я смогу. А вот в целом… Надо же будет за квартиру платить, там какие-то квитанции, самой за себя все решать, а я никогда, в общем-то, ничего сама не решала.

Если бы вот сейчас волонтеры мне не стали помогать, я бы так и сидела и плакала, и потом, наверно, пошла в колледж на парикмахера. А они просто по сути пришли и сказали: хватит реветь, мы поможем тебе подобрать ВУЗ, найдем тебе репетиторов (я сейчас с тремя репетиторами занимаюсь), ты все сможешь. Я сама бы даже не смогла понять, в какой ВУЗ какие ЕГЭ нужны. Просто у домашних детей всем этим занимаются родители, наверно, а у нас воспитатели не могут же за всех все проблемы решить… Надо же будет за квартиру платить, там какие-то квитанции, самой за себя все решать, а я никогда, в общем-то, ничего сама не решалаТвитнуть эту цитату

Хочется не повторить ошибок моей мамы. Нужно образование. У мамы есть образование, она какая-то там швея, но она отучилась и даже ни дня не работала по профессии. Хочу учиться, хочу два образования, экономическое и потом еще, может быть, педагогическое. Не то что я так сильно люблю детей, я просто смотрю на воспитателей здесь, и они вот понимают, для чего они работают, зачем они здесь… Но, может, еще передумаю.

Наверно, семью тоже хочется. Но только когда я полностью поставлю себя на ноги, когда я не буду ни от кого зависеть. Ни от мужа, ни от кого. Я просто не верю, что бывают такие мужчины, от которых не страшно зависеть. Может, и бывают, но только как какое-то чудо, как исключение. А рассчитывать надо только на себя.

Андрей

Меня зовут Андрей, мне пятнадцать лет, я учусь в девятом классе.

Я в детском доме с четырех лет. Я чуть-чуть помню, как я жил в «Астарте», реабилитационном центре для детей. А как нас забирали, совсем не помню. Я третий с конца по возрасту из всех братьев и сестер. Нас всего семеро. Всех сразу забрали: Оскара, Раджу, Кассандру, Настю, меня и еще маленьких — Артура и Романа. Я не помню жизни до центра и детского дома, но когда я еще был маленький, мне постоянно сон снился: лес, поляна, на поляне деревянный дом, какие-то козочки, и мы все там, и мы идем, и видим на поляне качели, и начинаем на них качаться. А старшие мне потом рассказали, что так и было на самом деле, только я еще был совсем маленький и качаться не мог.

Папу я тоже совсем не помню, он уже умер. Мне говорили, что он к нам приходил, когда мы еще в Центре были, но я не помню. Говорили, что он был небольшого роста и в белом костюме. Настя вроде говорила, что он был цыганский барон. Мама говорила, что он был похож на Джеки Чана. А Оскар говорил, что он обычно приходил пьяный домой и бил их ремнем — и детей, и маму. Но нас, наверно, забрали не из-за этого, а из-за жилья. Я видел свой дом, — там для детей никаких условий нет, ну и вообще для людей. Маму лишили прав, и нас привезли в «Астарту», я там два года прожил.

Артура и Романа потом забрали в семьи. Романа я вообще не помню, никогда его не видел, только когда на фотках его потом увидел, сразу понял, что свой человек, просто по его лицу. Романа тогда забрали в семью, и он до сих пор с ними живет, вроде все хорошо, но я точно не знаю. А с Артуром была такая история, что его забрали в семью, потом увезли в Испанию, он там четыре года побыл, а потом его вернули, но уже в другой детский дом. И сейчас его снова взяли в семью батюшка с матушкой. Мы его с детства никогда не видели, только фотки, а потом кое-что случилось, когда он уже обратно из Испании вернулся. Мы поехали на выступление в Никольское, и там была небольшая дискотека, и я пошел танцевать. И я танцую и смотрю, – какой-то мальчик сидит. И я понял, что это наш брат. Мы-то знали, что у нас там есть брат, а он вообще не знал, ему никогда не говорили и не хотели нас знакомить. Не знаю, почему, наверно, они боялись, что мы как-то в его жизнь влезем все. И он тогда просто в шоке был, даже сначала не поверил, думал, мы врем. Я на него смотрел и смотрел, смотрел и смотрел, даже вопросов ему не задавал. Я просто не понимал, как он не понимает, что мы его брат и сестра. Сейчас-то мы уже нормально с ним общаемся, – и я, и Настя.

Нас с Настей поначалу много раз хотели усыновить. Настя на год меня старше. Мы были активные, плавать любили, выступали везде, ну и маленькие еще, когда хорошо усыновляют. И я, конечно, тогда очень хотел в семью. Приезжали семьи, старались нас увидеть и договориться, чтоб нас забрать. Но нас было нельзя усыновить без согласия старших, им уже было больше десяти лет, когда уже спрашивают, разрешают ли они разделять их с братьями или сестрами. И наши старшие были против. Мне тогда было семь-восемь, только в первый класс пошел, и я не понимал еще того, что они тогда понимали. Ну просто, что я их брат. Сейчас бы я тоже, конечно, никуда бы не отдал своих братьев и сестер маленьких. А тогда они осознавали то, что я сейчас осознаю: что, может быть, они меня больше никогда не увидят, что мы не вырастем вместе, и они мне это говорили, а я не понимал и обижался, и плакал. Сейчас-то вообще никуда не хочу, ни в какую семью, даже если будут звать — не пойду.

Мама — хорошая. Я этого раньше не понимал, ну приезжает и приезжает, что такогоТвитнуть эту цитату С мамой мы общаемся. Она здесь недалеко живет, и некоторые наши сотрудники с ней вместе ездят в маршрутке и ее знают. Она нам приветы передает, иногда звонит по телефону. Мама — хорошая. Я этого раньше не понимал, ну приезжает и приезжает, что такого. А сейчас понимаю, что мама есть мама, какой бы ни был хороший детский дом. Все-таки она мне дала жизнь, даже если и не она меня воспитала. Я, конечно, тоже на нее обижаюсь, понимаю, что это она виновата. Но я рад, что сюда попал. Просто из-за людей здесь.

Мы ничем не отличаемся от городских детей. Только если в лучшую сторону. Мы, конечно, не можем просто пойти погулять с друзьями, с теми, с кем в школе общаемся, нет такой свободы, как у городских. Зато за нами следят, все нам дают, что нужно. Даже одежду стараются заказывать разную. Раньше, когда мы были маленькие, то ходили в основном все в одинаковом, а сейчас уже такого нет. Бывает, что люди приезжают, привозят одежду, бывает, что магазины становятся спонсорами. Вот у нас например спонсор — ЦУМ. И за границу мы ездим много, и у многих есть телефоны, планшеты. В школе даже завидуют.
Но Жанна Геннадиевна, наш директор, следит, чтобы просто так у детей не было подарков там, поездок. Ты должен стараться, хорошо учиться, выступать, например, чтобы тебе дали планшет. Вот мы, например, сейчас на праздники летали в Египет, это нам тоже спонсоры подарили поездку, — и туда совсем не всех взяли. Надо потрудиться, чтобы что-то получить, а просто так ничего с неба не свалится.

Сейчас я почти перестал бояться за будущее. Я все-таки здесь с дошкольного возраста, и у меня не так много шансов потом пойти по плохой дорожке. А мой самый старший брат был уже большой, когда сюда попал. Тут раньше все было совсем по-другому, при старом директоре. И он тут связался с плохой компанией, и я сейчас с ним не общаюсь. А с другим братом мы общаемся, он живет в Москве, он на двух работах работает, нам часто звонит, приезжает иногда, подарки дарит на праздники. А Кассандра только в том году выпустилась, училась на ветеринара, тоже сейчас работает, — что-то связанное с лошадьми.

Я не чувствую себя цыганом. Разве что моя любовь к танцам… Я вообще не могу не танцевать, это просто моя жизнь. И будущее я очень хочу связать с танцами, но не просто быть танцором, а скорее актером. Актеры же тоже танцуют на сцене? Я люблю выступать, люблю, когда люди смеются, хлопают, радуются. Мне кажется, я в прошлой жизни был каким-то насекомым, муравьем или стрекозой. Я сейчас заканчиваю девятый класс, и надо идти в колледж. Я мог бы пойти на какого-нибудь механика или повара, но я не хочу. И в десятый класс я не пошел, потому что не люблю умственно думать, мне больше нравится что-то делать собой — танцевать или в футбол играть. Может быть, удастся поступить в театральный колледж, но для этого нужно много работать, стараться.

Самый большой выбор, который я делал в жизни сам, — я выбрал подарки  сестре и другу. Еще я сам могу, например, выбрать: купить чипсы или шоколадкуТвитнуть эту цитатуСамый большой выбор, который я делал в жизни сам, — я выбрал подарки на Новый год сестре и другу. Еще я сам могу, например, выбрать: купить чипсы или шоколадку. Вот когда нужно будет уже жить самому, там я не смогу покупать себе чипсы, потому что нужно будет покупать уже полезную еду, овощи какие-нибудь. А здесь нам все готовят, поэтому мы можем есть чипсы иногда.

Я думаю, что нужно в первую очередь помогать приемным семьям, чтобы дети попадали туда. Хотя очень многие берут детей из-за денег. У нас был один случай, когда приехал мужчина в детский дом и хотел усыновить мальчика. У этого мужчины дочка погибла в автокатастрофе, и он хотел взять сына такого же возраста, как была его дочь. И он случайно увидел в коридоре Сережу и сразу сказал: это мой сын. Он реально хотел его воспитать как родного, все ему дать. Но Сережа в итоге к нему не попал, его взяла одна женщина, она раньше была сотрудником детского дома. Мы, конечно, точно не знаем, может она и не из-за денег, просто у нее уже десять приемных детей, и в результате Сережа почти все время сидит с самыми маленькими и ничего такого особенного не видит. Как тот же детский дом. А у того мужчины он был бы как в настоящей семье. Так что никогда не знаешь заранее, что там будет за семья. Мне-то уже никакой не нужно, – ни богатой, ни бедной, ни в какую не пойду.

Я себе хочу и жену, и детей. Мальчика и девочку. Сначала девочку, а потом мальчика. Девочка будет расти и помогать маме, моей жене, будет уже хозяйка расти. А мальчик в дальнейшем будет сестру свою защищать и расти мужчиной. Я им буду защитой и опорой, а моя жена — верной женой и любящей мамой. Красота мне не так важна, главное, чтоб в семье была любовь. У нас будет большой деревянный дом на поляне, во дворе — машина, и еще будут качели.

Инна

Я Инна, мне шестнадцать лет.

Я с детства жила с прабабушкой, потому что мама была наркоманкой, а папа пил. Я маму последний раз видела, когда мне было семь лет. Сейчас она в тюрьме. За наркотики на шесть лет, кажется, посадили. Говорят, она еще много братьев мне нарожала, но я никого из них никогда не видела. А папу я иногда видела, два-три раза в месяц, и то мы с ним выпивали. Ну, он мне пиво покупал, сигареты там. У него другая семья, и его новая жена меня как-то эпизодически то любит, то ненавидит прям до дрожи. А жила я с прабабушкой с года где-то.

Классе в седьмом я подружилась с одной плохой компанией и начала пить, тусить, не ночевать дома… И бабушка уже поняла, что не способна со мной справляться. Я тогда еще курила, пила, один раз сожгла свою дачу. Просто мы тусили там, и один кричит: «Смотрите, фокус! Это файер-шоу!» — и банка керосина летит к печке. Я стою такая, вся комната горит, мы давай тушить это все, чуть сами не сгорели. В общем, зажигали хорошо. Я была Рапунцель, которая прыгала в окно и кричала, что мои волосы спасут мир, и так три раза, пока не упала об какой-то камень… Так и тусили.

Говорят, она еще много братьев мне нарожала, но я никого из них никогда не виделаТвитнуть эту цитату И бабушка начала звонить в опеку, жаловаться на меня, как я себя плохо веду, и чтобы меня забрали. Меня сначала забрали в больницу, — туда всех сначала отправляют, проверяют, нет ли у детей СПИДа или там еще чего-то. Кого-то лечат непонятно от чего. Это, в общем, подготовка к поступлению в детский дом. Из больницы я сбежала сразу. Потом вернулась на следующий день, и меня сразу же выписали. Я позвонила двум своим подружкам, говорю: «Мне надо срочно отсюда валить». Они пришли, я им скинула одежду со второго этажа. А потом пришла такая добрая женщина, сказала, что ко мне пришли, и отвела меня на первый этаж. Ну и только она отвернулась, я в открытое окно прямо в тапках  — и все, и в лес. После чего начались там в больнице проверки, но это не важно…

В общем, я гуляю, тут раздается звонок: «Это опека, если вы сейчас не явитесь домой, мы вас будем с милицией искать». Встретили меня и отвезли уже в другую больницу, тут недалеко. Но я оттуда опять сбежала. Снова выкинула одежду в окно и опять ушла. Они мне вслед кричат: «Мы сейчас милицию вызовем!» А я им такая: «Ага, давайте, вызывайте». Ну я такая была, своеобразная. У меня еще тогда боевой раскрас был. Дерзкая. Я вообще все помню, что со мной тогда было, даже слишком. Лучше б не помнила. Мне психолог сказал, что обычно дети не помнят, что там с ними было до детского дома, а я вообще все всегда запоминаю.

Я просто поняла, что если не завязать с этим всем, то просто стану как моя мама, и всеТвитнуть эту цитату В конце концов меня сюда привезли, и вот тут начался полный ад. Я решила: все, я в тюрьме, начинается ад. Мне еще бабушка говорила: «Детский дом — это тюрьма, и никакого будущего у тебя не будет, будешь там как бомжара, сопьешься там и все». Было море слез: телефон забрали, подстригли еще очень коротко, такое каре. По углам хожу, страдаю. В школу пришла новую, тоже как-то противно. Учителя так смотрят, типа: «Бедные детишки, надо их жалеть, они там у себя ничего не делают, и домашки у них вечно нет…» В общем, поначалу было реально плохо. Потому что я вообще не могла смириться с тем, что надо перестать курить, пить, ездить домой, вообще ничего нельзя, учись хорошо, ля-ля-ля… Я раньше училась с тринадцатью тройками, а сейчас у меня только четыре четверки. Не курю, не пью, не крашусь, не ругаюсь матом практически. У меня реально случился переворот полный. Не могу точно сказать, когда. Примерно конец, точнее, начало, ну, ближе к середине так пятнадцатого года. Когда я просто поняла, что если не завязать с этим всем, то просто стану как моя мама, и все. Я серьезно думаю, что если бы она в моем возрасте попала в такой детский дом, как этот, то может, и у нее все было бы по-другому.

Я думаю, что самый важный выбор в жизни, который я сделала сама, а не воспитатели или там бабушка, — это мое решение как угодно так сделать, только чтоб не вернуться к той жизни, которой я жила. Не обращать внимания на все соблазны, не пить, не бухать и учиться. Сначала меня подгоняли, конечно, говорили: «Ты можешь лучше», просто потому что я сама в это не верила. А потом поверила и как-то уже понеслось.

 Мне кажется, меня особо не парит, что я не с мамой росла. Я же никогда с ними и не жила, мне не о чем тут париться. Был момент недавно, я как-то вдруг стала ее жалеть, думала, может ей позвонить как-то, поговорить. А потом подумала: да ну нафиг. Потому что я точно знаю, что если родичи и появятся в моей жизни, то им нужно будет только проживание и деньги.

Идеальная семья — это, наверное, полянка, пикничок, море, озеро, вода какая-то… Не знаю. Я просто никогда не видела идеальную семью. И я сама не жила с родителями вообще никогда, поэтому не знаю.

Когда я уже вырасту, если у меня будет выбор, кому помогать, я бы выбрала детский дом. Потому что, например, часто берут детей в семьи только ради денег или из-за квартиры. А некоторых берут и потом возвращают, потому что не понравился. Я понимаю, что есть семьи хорошие, но все равно в детском доме лучше. Есть минус, конечно, что нет родителей, но это все-таки не такой уж большой минус. У нас зато есть воспитатели, и вот Владлена Сергеевна, например, она нам все равно как мама. Так что у меня практически есть мама.

Чем родители отличаются от воспитателей? Я даже не знаю… Ну, чем-то же они должны отличаться, да?