Подработка премиум-класса — беззаботные выходные в пятизвездочном номере: бесплатное питание, свободное время и вечерние знакомства включены. Проглоти таблеточку синего цвета и сдавай кровь каждые 15 минут. Развлечение рассчитано на ближайшие 48 часов, после — приятный бонус в виде денежного вознаграждения.
«Аттракцион» называется клинические исследования. Попасть туда довольно просто: запрос в Google: «работа_подработка_клинические исследования», выбор подходящей организации, регистрация на сайте и ожидание смс-оповещения о наборе добровольцев. Заработная плата и «испытательный срок» варьируются. Утренний круиз по городским станциям сдачи крови может продолжаться до 30 дней — тогда твой заработок составит около 40 тысяч (столичные «командировки» обещают даже до 100 тысяч). Средний «работодатель» предлагает двухдневную госпитализацию, несколько визитов к «доктору» для сдачи анализов и гонорар не более 10 тысяч.
Все легально и конфиденциально. На выходе: полный анализ крови и лист диагностики состояния здоровья до приема препарата и после.
Казалось бы, такие заработки рассчитаны на маргиналов. Риск развития раковых клеток, бесплодие и неизвестные побочные эффекты не страшны только тем, кому уже нечего терять. Однако публика на подобных мероприятиях далека от тех, кто ночует на вокзале или в подъезде. Недостаток медицинского образования или желание легких денег — у всех своя мотивация. У некоторых совсем уж нетрадиционная.
Я нашла подработку для студентов на «Авито», область: медицина, фармацевтика. Серьезный голос по телефону объявил, что «вакансия» только для мужчин, и набор уже закрыт. На следующий день мне позвонили и предложили пройти скрининг. Что это и зачем — обстоятельно объяснила приятная девушка и посоветовала найти группу VK с более подробной информацией. «Зачем проводят данные исследования», «F.A.Q.», «Добровольное соглашение» — тематика обсуждений и пять тысяч подписчиков вызывают доверие.
На следующий день я стояла в бахилах в регистратуре специализированной клиники. Коридор добровольцев с баночками для анализов в туалет. Испуганные студенты, дредастые «просветленные», деловитые мужчины лет сорока, вульгарно накрашенные женщины — желающих провести выходные с катетером оказалось неожиданно много. По разговорам я узнала, что здесь есть завсегдатаи: «С этим лежали на Черной речке… О, а этот всю ночь шаркал своими резиновыми тапочками по палате, спать не давал». Педантичный доктор в кабинете задает вопросы: «Наркотики? Злоупотребляете ли алкоголем? Есть ли вероятность беременности?» Мои ответы довольно однозначны, но так ли они важны на деле — неизвестно. За дверью один из бывалых рассказывает о том, как «выжрал» бутылку коньяка перед скринингом, и «ничего».
Петру Николаевичу всегда хотелось коньяка с пятью звездочками. Но зарплата дворника не для дорогих удовольствий. Поэтому он берет отгул, сдает анализы — схема работает уже не первый год. Дрожащими, похожими на сухие ветки руками он подает обходной лист в окошко регистратуры. «Кормежка здесь как в армии! По расписанию!» — то ли хвастается, то ли флиртует с медсестрой Петр Николаевич. Доброволец он ответственный — служил в морфлоте. Распорядок дня действительно напоминает профилакторий: 12.00 — завтрак, 16.00 — обед, 18.00 — осмотр врача, 20.00 — ужин, 22.00 — отбой и стакан кефира на ночь.
Через неделю раздается звонок:
— Результаты положительные, ваша кандидатура одобрена. Госпитализация группы 17-го в 20.00. Возьмите, пожалуйста, все необходимые вещи и документы. Сможете подъехать на 20 минут раньше?
17-го я с большим рюкзаком оказалась на другом конце города. Тапочки, две книжки по философии, наушники — все необходимое для «командировки».
На крыльце сталкиваюсь с длинноволосым худощавым юношей. Его зовут Андрей, он художник и хотел бы съехать из съемной комнаты на Уделке, — тараканы уже не создают творческую атмосферу, а личная жизнь соседей громче, чем собственная. С собой у него деревянный планшет и пастель, — скоро вступительные в Репина. «Патологоанатомическое отделение. Прозаично», — не ясно, нравится ли Андрею пейзаж из окна. Для него все происходящее — больничный пленэр. Сидя на кушетке у палаты, он делает наброски, вглядывается в лица «пациентов». Своей отстраненностью Андрей напоминает рисовальщика из метро: через два дня он выйдет на своей станции, словно его здесь и не было.
20.00 Стойка ресепшн, регистрация. Заполняю анкету, забираю ключи от палаты. Сестра-хозяйка вручает три черных непрозрачных пакета для вещей. Их нужно сдать вместе с обувью. В обмен — красный бумажный браслет. Его закрепляют, и теперь меня зовут №15, а живу я в палате №6. Белые обои для релаксации, кровать на колесиках и портрет Павлова над головой.
20.30 На постели «маршрутный» лист, напоминающий сетку теории вероятности: 7.00, 7.20, 8.00, 8.15, 8.30…2.15. Двадцать пронумерованных столбцов числовых комбинаций с разницей в две единицы — это время сдачи крови каждого добровольца. Следующий день начнется с крика: «Номер один!..», а завершится около трех ночи хриплым голосом медбрата: «Семнадцатый, вам катетер снимать, или вы здесь спать собираетесь?»
Расчехляю «снаряжение» — домашние тапочки и зубную щетку. В палате я пока что одна, но на подоконнике лежат увесистые тома Кастанеды и Политической истории. В открытую дверь заглядывает сестра-хозяйка и удивляется, что я тут делаю, — в холле собрание.
21.00 Поднимаюсь на второй этаж: в центре сектантского круга стульев — мужчина в белом халате. Рядом на кушетке — «Маньчкин» и «Монополия», чтобы «больные» не скучали.
— Все ознакомились с правилами? Есть вопросы?
Новички ерзают на стульях, «опытные» поднимают руки: сколько сигарет в день, можно ли покидать территорию, и, конечно, на сколько задерживают выплату.
Последний вопрос задает женщина лет сорока. Дешевая яркая помада, густо накрашенные ресницы. У нее два кредита. Один — за машину, другой — за путешествие в Турцию с детьми. Если «больничные» придут в срок, еще месяц можно прожить спокойно. До визита судебных приставов.
21.30 По коридору колесят тележки с гранеными стаканами — столовское советское питание, но после потери двух литров крови это мало кого заботит. Впрочем, есть смельчаки, атакующие ночью кофейный автомат. При фиксированном объеме выпитой в день воды и угрозе исключения из «проекта», если уровень сахара в крови вдруг подскочит, — это, конечно, подвиг.
22.00 За окном — дождь, на окне — решетки, я читаю, а медбрат обходит палаты и предупреждает о подъеме в семь утра. На соседней кровати — открытый де Сад.
Разрешенные «до 10 сигарет в день» — это в местном эквиваленте чуть больше пачки. Следят не так пристально, особенно в «свободное время» и после 22. У Даши, почитательницы де Сада, моей соседки «по камере» — пачка синего Голуаза, а с ней — палитра ощущений самого едкого вкуса.
Она оставила театральное в Москве и ушла в творческий отпуск, пытаясь воплотить сценические роли в реальности. «Нужно вначале пережить то, что ты должен сыграть, — так я глубже чувствую», — Даша пришла сюда не ради восьми тысяч, а ради уколов и пробирок с кровью.
Поиск ощущений не ограничился «клиническим» мазохизмом: «Если у тебя есть потребность в беспорядочных половых связях — это не проституция, а воплощение своего Я, иного для других. Все, что угодно, лишь бы оно было подлинным, главное — его слышать».
«Записываюсь сюда и каждый раз надеюсь, что сдохну через месяц. И все никак»Твитнуть эту цитатуЗдесь она слышит его в иглах и стеклянном стуке пробирок — громче, когда игла входит под кожу и оставляет тоненький след, тише — когда темнеет в глазах. А еще Даша носит с собой швейную иглу, но не для ниток, а для «интересных чувств».
Через полгода ее ждет труппа авангардного театра, а пока белые стены палаты, голубые бахилы и катетер в кисть. «Художник по эмоциям» не проходила тест на психическое здоровье, да и вряд ли захотела бы расстаться с такой «особенностью», даже если ее признают патологией.
7.00 В коридоре появляются силуэты «пациентов». Кто-то пошел чистить зубы и умываться, кто-то еще лежит в постели — до «старта» 10 минут. На парте у кабинета 20 пронумерованных пластиковых стаканчиков и 20 разноцветных мензурок с препаратом. «Что-то давление у вас подскочило, покурили, что ли? Жалобы есть? Возьмите градусник», — вначале первичный осмотр медбрата, кабинет №5. Затем запускают конвейер.
«Первые пять! — у «лечащего» врача в руке секундомер. — По моей команде запиваем препарат водой, одним глотком». Скачок секундной стрелки — синяя таблетка под языком моей соседки. Она задумчиво ощупывает языком рот. «Хвост позже появится», — медбрат шутит, но соглашение добровольца говорит, что проявление побочных эффектов индивидуально. Трясущиеся руки (то ли от недосыпа, то ли от непонимания, где ты), сползающие очки, кто-то пролил стакан воды и свалился в обморок в первый час — за это, конечно, не исключают, но внимательно наблюдают за «пациентом».
«Веса у него не достает, вот и падает, — ворчит медбрат. — Зато Достоевский лежит на тумбочке, эстет». Бритая голова, худое лицо, вытянутая шея, толстая цепь с крестом. Шорты в желтую полоску, белая майка, черные резиновые тапочки. «Эстет» недавно переехал из Тулы — к девушке на ПМЖ. Продал бабушкину квартиру, бросил все, а тут его выставили за дверь. Хостелы, вписки у знакомых, деньги закончились. Найти работу и съемное жилье в короткие сроки не так просто. Теперь, хлопая большими голубыми глазами, Ваня жалуется на «продажных» женщин и собирается устроиться охранником в аквапарк.
«Записываюсь сюда и каждый раз надеюсь, что сдохну через месяц, — делится со мной Даша. — И все никак». Препарат для ВИЧ-инфицированных проверяют на «биоэквивалентность» — всасываемость в кровь, а не на активные компоненты — так что шансы моей «сокамерницы» малы. Участвовать можно не чаще двух раз в год, только спустя цикл очистки крови.
12.00 Через три часа у Даши синеет вена. Приятного действительно мало: вдруг катетер войдет не с первого раза, не войдет в правую — подставляй левую, если не повезло – в нескольких местах. Даша просит проколоть ей кисть – опытная. Ее кожа настолько тонкая, что просвечивают капилляры. Бледное лицо, большие черные глаза, такие же синяки под глазами.
15.00 Лежишь, читаешь, ходишь по коридору — когда заканчивается марафон по сдаче крови, день тянется медленно. Выходишь на улицу. Прохожие с опаской поглядывают на твои бахилы. Свою обувь ты увидишь только завтра утром, поэтому остается курсировать вокруг «Скорых» и вдоль здания. Села на подоконник. «Девушка, у нас немного другие правила поведения, это клиника», — проходит мимо сестра-хозяйка.
17.00 Свободное время. Пациенты воодушевленно играют в крокодила. Взрослые люди чувствуют себя здесь как в детском лагере. У них появляется какое-то нездоровое оживление и азарт — чувство запретного приключения подстегивает надзор «воспитателя» в белом халате. В курилке спорят, выплатят ли вовремя, и жалуются, что «на Черной речке в прошлый раз месяц ждали».
Даша читает в палате, к ужину не выходит. У нее здесь немного другие мотивы — она же ищет чистое чувство, нельзя отуплять едой духовное. В это время мужеподобные тетки в спортивных штанах заедают кексом столовский борщ — крови много потеряли, нужно восстановить силы.
К одной из них, 26-летней Кате, пришла бритая почти налысо «дама сердца». Принесла пакет с едой на ночь — надо морально поддержать подругу. Катя носит растянутую белую футболку, трико и шлепанцы на босу ногу. На руках до локтей — заметные шрамы. Кто-то из очереди на сдачу крови спросил, откуда столько ожогов. «Это я мелкая была, резала себя, когда мамки дома не было», — честно признается Катя.
17.30 «Кулачком работаем!» — покрикивает медсестра. У кого-то не идет кровь — новое отверстие в вене.
18.00 По коридору курсирует медбрат с тележкой пронумерованных пробирок – доставка в лабораторное отделение. 20 + 20 +20 … 7.00, 7.30, 8.00, 8.15 — «комбинаторика» подходит к концу. Номер восемь вышел из строя и покинул проект, не дождавшись утра. Номер 11 отлеживается в палате — после обморока поднялась температура, но «давление нормальное, утром еще анализы сдадите и последний забор возьмем». А Даша на крыльце курит Голуаз и ищет новых смыслов, пристально всматриваясь вдаль.
23.00 «Дверь входную закрывайте, когда выходите!» — орет вахтер. «Курилка» выходит на улицу и днем приходится пробираться через очередь нормальных пациентов в регистратуру. Держишь руку полусогнутой — кажется, что на ней гипс. По ощущениям так и есть, особенно после полуночи, когда носишь катетер уже больше 12 часов.
На крыльце сидит Катя, говорит с подругой по телефону. У Кати много проблем: кредит за стиральную машину нужно выплатить, в ТСЖ сходить — телефон за неуплату отключили, «Балтики-7» с подругой выпить.
7.00 «Номер один! Номер один! Спит что ли?» — будит уже традиционный крик санитарки. Натягиваю свитер, выхожу в коридор — последний визит в кабинет. Брюнетка в очереди за мной листает каталог IKEA на айфоне и решает судьбу будущих денег — Винадльшё или Эпларо?
Медбрат затягивает у предплечья Даши красный жгут — крови нет. Она чуть подается назад.
— Туго? Жмет?
— Нет, можно и крепче.
Санитар, конечно, не садист, но у Даши хорошая фантазия и низкий болевой порог. Возможно, у девушки есть суицидальные склонности, но немного артистизма, и они становятся дополнением к сценическому образу. Уж очень она хочет донести трагедию своего мировосприятия до зрителя.
«Во мне это с детства: на меня часто кричали родители, а я сразу плакала — при этом оставалось какое-то особенное чувство, я их не слышала, мне нравилось плакать. Потом меня бил муж — это мне нравилось еще больше», — Даша курит и рассказывает мне о своих «удовольствиях». Любовь для нее передается через боль, — так чувство острее и чище, как игла катетера в ее руке.