Мы делаем вид будто этого нет

Партнерское насилие – насилие между близкими людьми, часто вообще выпадает из ряда преступлений. И дело, как всегда, не только в законах. Многие люди уверены, что семейная иерархия в принципе оправдывает физический и сексуальный абьюз. Иногда общественное мнение экстраполирует понятие «семьи» чуть ли не на весь круг общения жертвы: ее друзья, ее знакомые, ее коллеги вдруг наделяются правом распоряжаться телом другого человека. Под этим давлением жертва сама начинает сомневаться в своей невиновности, ведь когда-то она впустила насильника в свой круг общения (неважно, что на лбу у агрессора не написано, на что он способен). Ей становится мучительно сложно преодолеть психологический барьер и признаться, что насилие было совершено родным/знакомым человеком.

В баталиях между психологами, социальными работниками, государством и обществом голоса самих жертв почти не слышны. Мы поговорили с теми девушками, которые нашли в себе силы и смелость рассказать о самом страшном. Их истории объединены не только похожими проблемами, но и колоссальным опытом выживания — выживания в любых, самых страшных, условиях.

Вера, 27 лет

Мне было 19. У меня были сложные отношения с родителями, и некоторое время мне пришлось ночевать в магазине, где я тогда работала. Там у меня было два друга — мои коллеги, с которыми я уже полгода очень хорошо общалась, доверяла им. С одним из них, Сашей, мы даже занимались кэндо.

В тот день у нас был корпоратив. Все знали, что я никуда не поеду, останусь ночевать. Когда все разошлись, Саша остался. Я все время намекала ему, что уже поздно, и метро вот-вот закроется… Он несколько раз повторил, что сейчас уйдет, а потом подошел ко мне и попытался поцеловать. Я ему спокойно объяснила, что между нами ничего не может быть. Потом решила уйти. Когда я встала, он схватил меня за ногу, я упала, и мы начали драться.

Я была уверена, что смогу дать отпор. Когда не получилось, я начала ругаться, потом уговаривать его. Я до последнего старалась не упрашивать, но в конце концов сломалась. Мне надо было орать — тогда бы люди услышали меня. А я не могла. По какой-то невероятной причине я не закричала ни разу за целую ночь. Я очень боялась, что кто-нибудь придет, и мне будет стыдно. Боялась осуждения. Я не закричала, даже когда он сказал, что убьет меня после всего.

Я понимала, что любой человек способен проявить агрессию, но ведь это был мой друг, которого я, как мне казалось, хорошо знаю. Я верила, что все-таки смогу его остановить, и использовала все возможные средства. В какой-то момент я поняла, что у меня не осталось инструментов воздействия. Было такое неотвратимое чувство, словно передо мной стена или волна — и ничего нельзя сделать. Я потеряла сознание, а когда я пришла в себя, уже в другом конце зала, обнаружила, что раздета. Было чувство, что я уже не принадлежу к миру нормальных людей.

Родители, когда узнали, дали мне понять, что они не хотят об этом говорить. Друзья поначалу вели себя одинаково, жалели меня, обещали навещать, а потом уходили и больше не возвращались. Никто не навещал меня в больнице, хотя я пролежала там около года.

Есть какой-то механизм вытеснения. Родители смущаются, не знают, как об этом говорить. Напрямую меня никто не обвинял кроме бабушки, которая сразу сказала, что я шлюха, и в таких ситуациях женщина всегда виновата. Я знаю, почему женщины так об этом говорят: они хотят верить, что есть способы не допустить этого. Нам внушают, что мужчины в принципе не могут себя контролировать, поэтому надо думать, как ты одета, как ведешь себя… Я уверена, что это какой-то навязанный общественный стереотип. И именно он рождает то чувство вины и стыда, которое было у меня.

Из-за того, что я пролежала ночь на холодном полу, у меня были большие проблемы с почками, с женскими органами, была инфекция. В какой-то момент начались галлюцинации: я снова видела насильника. Только потом психологи сказали мне, что это часть посттравматического стрессового расстройства. Я была уверена, что схожу с ума, но никому не говорила, потому что боялась, что меня отправят в психушку.

Я обратилась к психологу, и она мне помогла. Потом у меня появилась подруга, которая тоже перенесла насилие. Постепенно в мою жизнь приходили люди, которые, узнав о случившемся, не пугались, а продолжали общаться со мной. Потом появился молодой человек, который очень меня поддерживал: он подстраивался под меня и мои реакции, прислушивался ко мне и был готов к тому, что я могу вести себя по-разному. Многие люди выбирали какую-то одну позицию — агрессию по отношению к насильнику или жалость ко мне, но никто не пытался понять меня, задуматься, что я чувствую, и как мне помочь в данный момент. Окружающие постоянно говорили, что я веду себя неправильно, не так, как мне положено. А он принимал меня такой, какая я есть, постоянно повторял, что будет меня защищать. С ним я чувствовала себя в безопасности.

Самое лучшее, что можно и нужно сказать жертве насилия, — главное, что ты выжила. Если бы я услышала эту фразу хоть от кого-то, она бы очень меня поддержала. Я могу составить длинный список последствий, которые меня преследовали, и поставить даты, когда они исчезли. Сейчас я гораздо счастливее, чем даже до того, как это случилось. Люди должны знать, что это возможно — со временем снова стать полноценным человеком. Я смогла это сделать. Спустя несколько лет я приняла буддизм, и это заставило меня увидеть все в более адекватном свете. Я перестала делить мир на нормальных людей, незатронутых бедой, и на искалеченных, таких, как я. Спустя еще какое-то время я снова начала рисовать, это стало моей профессией и поддержкой, сейчас это постоянный источник моего счастья. В какой-то момент ты вспоминаешь о том, что было значимо для тебя когда-то, еще до того, как это произошло. Вспоминаешь то, что делало тебя счастливой, и осознаешь, что ты сама можешь приносить другим счастье — это важнее, чем твоя ненависть к тебе и твое чувство стыда. Ради этого стоит пытаться жить дальше.

Светлана, 33 года

В моей семье насилие не было секретом. Моя мать почти не предпринимала попыток защитить меня от посягательств своего мужа, хотя она довольно быстро узнала о происходящем. Поэтому я долго не могла понять, что со мной совершают страшные вещи, за которые существует уголовное наказание. В 18 лет я ушла из дома. Тогда моя мама решила посоветоваться с тетей. Тетя подтвердила ее мнение, что все мужики — козлы, и для них такое поведение — норма. Мой дядя также обо всем узнал и призвал меня все забыть и жить дальше. Меня в основном воспитывала бабушка, которая тоже что-то замечала, но закрывала глаза, я сказала ей напрямую только в 24 года. Однако все мои родные продолжали дружить с моим отчимом, чтобы не разрушать семью. После того, как я несколько раз уходила из дома и возвращалась, потому что мне некуда было идти, у меня произошел нервный срыв. Тогда я еще не знала, что это называется ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство). Я рассказала о своих психических проблемах, и мне ответили, что это моя вина. К врачам я не ходила, опасаясь дополнительных обвинений. Я обратилась за помощью только в 30 лет, когда жила в другом городе.

Мое состояние тогда… Прежде всего это нелюбовь к себе. Если со мной такое сотворили, значит, я плохая. Любить меня не за что, поэтому попытки сближения со мной вызывали отвращение и агрессию. Я привыкла, что отделена от других своим прошлым. Я полностью отключила эмоции, чтобы не испытывать постоянных переживаний. Поэтому я не умела дружить — дружба предполагает тесный эмоциональный контакт. Я не хотела быть женщиной — быть женщиной означало быть униженной.

Часто жертвам требуется психиатр. Сами психотерапевты далеко не всегда имеют представление о работе с психическими травмами в результате насилия. Таким образом, человек, который хочет реабилитироваться, сталкивается с проблемой недостатка в ресурсах — как литературы, так и грамотных специалистов. Российские специалисты полагаются на устаревшие теории, практикуют обвинение жертв, способствуют обострению травмы и остаются безнаказанными, потому что нет системы, напоминающей американскую — лишение лицензий за неадекватную помощь, регулирование отношений клиента и психотерапевта законом. Я на своем примере столкнулась с несколькими непрофессиональными психотерапевтами. Самый яркий случай — психотерапевт местного кризисного центра, которая позиционировала себя как феминистку, опытного специалиста в области психотерапии жертв насилия. Она оказалась убежденной фрейдисткой, руководствовалась теорией виктимности и теорией «истероидности» жертв инцеста, характеризуя это понятие, как склонность к вызывающе сексуальному поведению. Инцест она рассматривала как использование детской сексуальности взрослым, причем ребенок, обладая сексуальностью, принимает участие в своем совращении. Соответственно, работу строила на исправлении этого «дефекта личности». Такой взгляд, сам по себе устаревший, явился для меня чрезвычайно травматичным. Следующим неудачным примером был психиатр. Прежде всего, он отрицал роль травмы в формировании моего психического расстройства (панических атак), фокус уводился в сторону решения неких «более актуальных» проблем — работы, учебы, личной жизни.

Я завела блог в Facebook «Прервать Тишину», который до сих пор существует как информационная площадка. Там можно найти историю моего личного опыта пережитого насилия, исцеления, а также моих рассуждений на эту тему. Я получаю иногда отзывы благодарности, и это своего рода часть моего собственного исцеления. К тому же блог ни к чему не обязывает участников, они могут комментировать по своему желанию, а могут просто читать.

Как помочь жертве насилия — это не то, о чем нам рассказывают в школе, мы не читаем об этом в книжках, мы делаем вид, будто этого нет, хотя это имеет характер эпидемии. Это не осмыслено, как часть нашего коллективного опыта. Никто не выбирает быть жертвой, но ей приходится проделывать большую работу над собой, чтобы выбраться из мрака. Стать экспертом по своей травме — вот что советуют специалисты.

Комментарии психологов

Любовь Кроткова, директор центра «Рассвет души»

Сразу после изнасилования реакция жертвы может быть совершенно разной. Многое зависит от адаптивных возможностей психики. Например, если мы берем человека, у которого уже была предрасположенность к психологическим проблемам, то наслоение такой травмы может привести к посттравматическому стрессовому расстройству. Это бывает часто, но вовсе не значит, что так будет в каждом конкретном случае.

Первое, чего делать категорически нельзя, — это обвинять человека. Это связано с тем, что жертва сексуального насилия в первую очередь сама себя обвиняет. Ей нанесли жесточайший удар по самоценности и самоощущению. Поэтому, когда близкие наваливаются с дополнительными обвинениями, это наносит жертве еще одну травму.

Второй момент: человек, которого изнасиловали, ощущает потерю контроля не только над своим телом, но и над собственной жизнью. И очень важно этот контроль не забирать еще и после события. Здесь не уместны указания «я знаю, что ты должен делать». Например, если родственники считают, что нужно подать заявление в полицию, то это может быть очень мягко предложено вместе с помощью в этом деле, но ни в коем случае не в форме требования.

Можно попробовать приобнять человека или погладить по руке, но если этот телесный контакт будет отвергнут, не надо настаивать. Здесь важно показать возможность получения поддержки. Близкий должен стать тем, кто транслирует следующую информацию, вербальную или невербальную, — я здесь, я готов тебе помочь, я тебя не оставлю. Такие вещи кажутся простыми, но в кризисной ситуации их бывает очень сложно воплотить. Людям хочется действовать, защищать, как-то исправлять ситуацию, но надо помнить, что главная задача — помочь пережившему насилие человеку.

Что касается профессиональной помощи, то существуют разные методики реабилитации жертв насилия — зависит от того, какой метод использует психотерапевт. Нельзя сказать, что один подход эффективнее другого. Важнее найти грамотного специалиста, профессионала в этой области, работающего с кризисными ситуациями, с травмой. У нас сейчас есть центры, в которые можно обратиться после случившегося: центр «Сестры», который помогает жертвам именно сексуального насилия. Поддержку можно найти и в Интернете: например, на специализированном форуме Survivorsresource.com.

Развитие травмы можно сопоставить с процессом горевания. Например, когда умирает близкий человек, мы это сначала не принимаем и отрицаем, потом злимся, страдаем и погружаемся в свое горе. И спустя время, если мы проходим все эти этапы, начинается этап завершения — «я об этом помню, я никогда об этом не забуду, но этот опыт больше не влияет на мою жизнь». Это тот вариант развития событий, к которому нужно стремиться.

Людмила Николаева, психолог, сотрудник «Московского городского психо-эндокринологического центра»

Нормальная реакция человека на опасность — бежать либо сопротивляться. Если не получается, у жертвы может возникнуть ощущение, что она ничего не сделала, чтобы спасти себя. Но это не так. Многие описывают, что в момент насилия были абсолютно бесчувственны. И это тактика спасения: таким образом человек мог сохранить какую-то важную часть себя, своей самоценности, не позволив ее разрушить. Важно дать ему осознать эту стратегию. А после приступить к разрядке нереализованных импульсов бегства и активной обороны.

Этот опыт должен быть проработан, иначе он будет влиять на всю жизнь человека, включая последующие отношения. Здесь нельзя давать готовые рецепты: сообщать об этом новому партнеру или нет. Понятно, что в идеальном случае, если партнер мудрый, целостный, для него это не станет препятствием. А если для него важен образ идеальной женщины, важна некая неуязвимость, то он вряд ли сможет с этим справиться. Но было бы странно требовать от людей зрелости. В конце концов, исцеление травмы насилия — это сложная, глубинная соматическая и экзистенциальная работа с трагическим аспектом жизни. И требуется много мужества и мудрости, чтобы решиться на нее».

***

90% жертв насилия не обращаются в правоохранительные органы. Только у каждой пятой принимают заявление. И только 3% всех принятых дел доходит до суда.

Центр «Сестры» помогает людям, пережившим сексуальное насилие. Это один из первых кризисных центров на территории бывшего СССР. Центр помогает получить качественную психологическую помощь и помогает дойти до суда и выступать в суде всем, кто этого хочет. Все это делается абсолютно бесплатно вне зависимости от пола, возраста, прописки и гражданства.

В Москве пережившие сексуальное насилие могут получить анонимную и бесплатную психологическую консультацию по телефону доверия центра — 8 499 901 02 01 (с 10 до 20 по будням).

Центр «Сестры» существует исключительно на частные пожертвования, которых сейчас не хватает. Еще недавно у центра была огромная задолженность по аренде, из-за которой «Сестрам» грозило выселение,  сотрудницам не выплачивалась зарплата. С помощью программы «Нужна помощь» и ваших пожертвований эта часть проблемы была решена.

Фонд «Нужна помощь» собирает деньги на то, чтобы центр «Сестры» продолжал свою работу: эти деньги пойдут на покрытие долгов и на поддержание деятельности центра в течение следующих 12 месяцев. Каждые сто, пятьсот рублей пойдут на помощь людям, которым больше некому помочь. Даже самое небольшое регулярное пожертвование станет огромным вкладом в работу центра.