Текст написан в соавторстве с Дмитрием Сидоровым
Высокие книжные полки в московском офисе борцов с психиатрией заполнены рядами специальной литературы, на корешках видны имена светил психологии и смежных наук, популяризаторов и исследователей рубежей человеческого сознания — мелькает и фамилия профессора Томаса Саса. В 1968 году он вместе с Церковью саентологии основал Гражданскую комиссию по правам человека (ГКПЧ) — уже почти 50 лет она считается флагманом движения антипсихиатрии.
Отдельное место на полках отведено фильмам: «Незримый враг», «Чудовищный блеф психиатрии», «Эпоха страха», «Психиатрия: индустрия смерти» — похоже на названия хорроров, хотя эти ленты сняты в жанре документального кино. Книжный шкаф венчает надпись крупными буквами: «ЛСД».
«Вы знали, что ЛСД изобрели как лекарство? И только потом, через много лет, признали, что это наркотик, что он разрушает тело и душу», — поясняет надпись президент ГКПЧ Татьяна Мальчикова. Офис международной организации притаился за православной церковью в скромном бизнес-центре около метро ВДНХ. В этом тихом месте с трудом верится в ужасы, о которых идет разговор: принудительная госпитализация, лошадиные дозы галоперидола, муки в застенках карательной психиатрии и пожизненная инвалидность.
«Любая психиатрическая больница создает инвалидов. За пятнадцать лет я не видела ни одного человека, который вышел из психбольницы и сказал бы: «Я вылечился»», — утверждает Мальчикова.
Поле битвы активистов и психиатров поистине обширно: в РФ свыше миллиона «инвалидов с психическими расстройствами» — это данные XVI съезда психиатров России, прошедшего в сентябре 2015 в Казани. На учете стоят более четырех миллионов россиян, а в психиатрической помощи нуждается не менее 14% населения — свыше 20 миллионов человек. Это уже слова главного психиатра Минздрава РФ Зураба Кекелидзе на открытии Пятого национального конгресса по социальной психиатрии.
«Препараты убили ее мать»
«Людей, которые упорно сидят на психотропах (лекарствах-нейролептиках — прим. ред.), я не считаю полноценными членами общества. Это наркоманы, — с сожалением говорит Мальчикова. — Он может пройти мимо, а может и броситься! Психбольницы плодят наркоманов. Я как-то на одной конференции спросила у женщины из института Сербского статистику вылеченных психиатрией людей. Она поинтересовалась: «Девушка, а вы врач?» Я честно ответила, что нет. «Это смешно говорить о статистике вылеченных, ее нет», — таков был ее ответ».
По мнению активистки, не вся психиатрия плоха, есть и хорошие специалисты — они отличаются тем, что не практикуют повальное назначение психотропных препаратов.
«Я вам пример приведу, это было несколько лет назад — девушку принудительно поместили в психо-неврологический интернат. Ее мать была лишена родительских прав, и ее тоже лишили дееспособности. Там девушку начали накачивать препаратами. Когда человек под ними, он мало что осознает, может подписать любую бумажку. Есть разные категории людей: кто-то становится агрессивным, кто-то спит, а есть те, кто раскачиваются на одном месте, и с ними невозможно разговаривать, даже ответа нельзя добиться», — рассказывает Мальчикова.
Вместе с парнем этой девушки юристы ГКПЧ добились ее выписки из интерната: «Но там она была под большими дозами галоперидола и аминазина — это тяжелейшие нейролептики. Мы ее направили к психиатру, который постепенно снимал зависимость, как от наркотика, — с помощью снижения доз и замены препаратов на более легкие. Только врач это может сделать, у самого человека никогда не получится».
От некоторых историй, рассказанных главой ГКПЧ, становится не по себе. Вот она вспоминает историю дочери, чья мать скончалась в психлечебнице.
«Пожилая женщина приходит в больницу своими ногами, а через десять дней умирает — ее дочь врач, и она начинает разбираться, что ее матери давали и в каких дозах. Она была в полном шоке от того, что обнаружила, — выписанные в тех дозах препараты буквально убили ее мать», — вспоминает Мальчикова случай трехгодичной давности. Она связывает трагическую смерть с вечной бедой российских больниц — был период праздников, и за женщиной не проследили.
Единственная больница, из которой не выпускают по собственной воле, — это психиатрическая, говорит активистка. Ее возмущает, что человека могут удерживать без решения суда или обвинения в преступлении. «Я не говорю о помещенных на основании судебного указания, но часто люди сами туда приходят — спасаясь от несчастной любви в психушку попала моя подруга. Через три дня ей стало хуже, и она захотела выйти, но уже не выпустили. Мы два дня писали заявления, я общалась с главврачом, и нам ее отдали. Но, как видите, человек сам туда приходит, а выйти уже не может», — сердится она.
Как вылечить невидимую болезнь?
Около десяти лет назад в ГКПЧ обратились друзья молодой женщины, пытавшейся броситься под машину. После разговора с активистами они решили не обращаться в психбольницу, а поместили девушку на даче за городом.
По словам Мальчиковой, там девушка провела один месяц — за ней постоянно смотрел человек с медобразованием, чтобы она себе не навредила. Ей кололи глюкозу и давали легкие успокоительные для хорошего сна. Через месяц ее отвели в медицинский центр, где у нее обнаружили гормональное отклонение и прописали терапию, которую она проходила несколько месяцев.
«А если бы ее поместили в психбольницу, что бы с ней там сделали? Привязали бы к кровати, потому что она агрессивная, а что еще? Затем долго кололи бы препаратами, курс психиатрии — это примерно месяц-полтора. И дальше она бы постоянно принимала эти препараты, периодически случались бы приступы, и ее клали бы на месяц в психушку — так бы она прожила всю оставшуюся жизнь», — уверена президент ГКПЧ.
По ее мнению, надо искать реальную медицинскую проблему, а не «залечивать» человека лекарствами. «Психиатрия стала областью с коммерческим интересом. Например, можно поставить диагноз человеку, просто потому что он мешает. Он может быть нормальным, но его уже не будут воспринимать таковым, если у него есть диагноз», — полагает она и приводит случай с оппозиционеркой Ларисой Арап.
В июле 2007 года Арап принудительно направили в мурманскую психбольницу после обращения к психиатру за справкой для продления водительских прав. Ее соратники по «Объединенному гражданскому фронту»(общественное движение, основанное Гарри Каспаровым — прим. ред.) обвинили врачей в мести и применении карательной психиатрии. Ранее в местной прессе появилось интервью с Ларисой, в котором она описала свое нахождение в психбольнице города Апатиты в 2004 году.
«Наш представитель ездил в Мурманск, и, как оказалось, никаких оснований для ее закрытия не было. Были подключены адвокаты, была широкая огласка от СМИ. Благодаря резонансу, Арап вскоре освободили, но она успела получить медикаментозное лечение. Возможно, именно поэтому она прекратила свою общественную деятельность».
«Первая остановка — палата смертников»
Смог от горящих торфяников, неудачи дома и на работе, постоянный стресс — 2010 год был для Елены Романовой (имя и фамилия изменены по ее просьбе — прим. ред.) сплошной полосой неудач. Последней каплей стал фильм «Елки»: экранное счастье главных героев показалось слишком несправедливым — сразу после титров Елена открыла окно и выпрыгнула с седьмого этажа.
Несмотря на тяжелые травмы Елена пережила падение и попала в Боткинскую больницу. Спустя некоторое время после операции на костях таза лежачую пациентку отвезли на каталке в местное психиатрическое отделение.
«Когда все вокруг счастливы, а ты — нет, попытка поменять одну реальность на другую вполне логична»,— объясняет она свой поступок.
Первой остановкой Елены стала «палата смертников» — прозвище придумали сами пациенты, вернее, те из них, кто мог разговаривать. В этой палате лежат суицидники, много возрастных и не приходящих в сознание пациентов. «На второй день мне стало очень плохо, я задыхалась, у меня болела голова», — ежится она от воспоминаний. «Тетка, я все понимаю, ты метеочувствительная, но там снаружи -20, я не могу открыть тебе окно. Вот тебе таблеток от головы», — сказал ей дежурный медбрат и принес несколько таблеток цитрамона. На следующее утро у Елены диагностировали инфаркт.
Лечение «отклонений» Романовой состояло исключительно из таблеток и уколов. «Альтернативные терапии выглядели так,— с усмешкой отвечает Елена на вопрос о них. — Ты лежишь, не можешь встать, с уткой, которую должны убирать. Раз в сутки или двое появляется медсестра, которая ставит руки в боки и громовым голосом орет на тебя: «Почему ты все время ссышься и срешься?» Вот такая альтернативная терапия».
«Ты там овощ, тебя ни о чем не спрашивают,— продолжает она. — «Так, ручки вверх, ножки врозь, пошевелила пальчиками! О, хорошо, пальчики шевелятся»». Елена попала в больницу 21 января 2011 года и вышла через месяц — ее первым диагнозом стал «острый психоз». Уже через год она вернется в психбольницу вновь.
«Страшнее динамита»
Елена уверяет, что ее гражданский муж безгранично верит официальной психиатрии: «Психологами он никогда не интересовался, а психиатры — официальные медики, и он как-то убедил себя, что я неизлечимо больна». Бытовая ссора из-за ремонта загородного дома привела к новой госпитализации — в психбольницу №13. Оттуда ее выписали через две недели с диагнозом «параноидная шизофрения» — о нем Елена узнает гораздо позже, с помощью ГКПЧ получив выписку из архива.
За второй госпитализацией последовала и третья, снова после ссоры с мужем. На этот раз ее забрали санитары. Как говорит Елена, любой знающий телефон «перевозки» может по одному звонку упечь ее обратно в больницу. «Хотите, вместе их вызовем? — смеется она. — Приедет сюда отряд реагирования, знаете, как будет прикольно? Тот, кто набрал номер перевозки, тот и прав — если есть прецедент предыдущего попадания, тебя просто забирают как тушу».
Для Елены воспоминания о психбольнице сродни ночным кошмарам: «Скотоприемник принимает тела на первом этаже, а дальше тушки уже на лифте везут на нужные этажи». В стандартной палате 25 койко-мест впритык. Половина больных страдает акатизией (побочный эффект нейролептиков, неспособность сидеть на одном месте — прим. ред.) — люди постоянно встают и ходят по палате. Таблетки и уколы обязательны — нерадивым пациентам ставят пометку в медкарте. «Я пыталась откосить — прятала их за щеку, тихо выплевывала. Меня живо на этом изловили и каждый раз проверяли. У них инструкция смотреть везде. Если введут новые правила, то будут проверять и анально», — искажается гримасой лицо женщины.
Сейчас Елена называет это лечение «медленной, пошаговой эвтаназией». Через две недели лечения ее начало крючить, она перестала спать, не могла нормально ходить и даже сидеть. «Когда ты не спишь три дня, потом пять дней, потом неделю, потом десять дней — становится настолько плохо, что ты начинаешь сотрудничать со следствием. Признаешь, что твое сопротивление было частью психоза»,— с горечью вспоминает Елена. Первое, что она сделала, выйдя наружу, — выкинула свой медполис — без страховки в больницу попасть сложнее.
Сейчас Елена с помощью ГКПЧ пытается оспорить в суде свой диагноз «параноидная шизофрения». Женщина выглядит старше своих 47 лет, ее руки постоянно лезут за документами, будто она забывает в них что-то важное, речь ее сбивчива и не всегда последовательна, но она не производит впечатления буйно помешанной.
«Когда тебя туда помещают и принудительно колют психотропными препаратами, ты автоматом попадаешь на учет и в наркологический диспансер, и повторно мне, скажем, оформить водительские права теперь будет невозможно. Повезло, что брат мужа сохранил документы, пока я была в больнице», — поясняет Елена.
«Я псих на воле — страшнее динамита, — вдруг смеется наша собеседница. — С вами тут сидит человек, преследуемый призраками. Параноидная шизофрения — это когда кажется, что видишь чудеса, слышишь голоса».
— А вам так кажется? — задаем мы ей резонный вопрос.
— Ребята, это кажется психиатрам.
На игле
«Ко мне ежедневно заходил психиатр. В силу того, что он молод, я ему не особенно доверяла. Сначала выслушал историю моей жизни и заявил, что я бодро и весело живу. Затем интересовался моим самочувствием. Проблема в том, что мне никак не могли подобрать антидепрессанты: у меня были кошмарные сновидения после вальдоксана и амитриптилина; после миртазапина были скачки настроения и неадекватное восприятие пространства. Почти каждый день приходила психотерапевт: «Людмила, а знаете писателя Дмитрия Быкова, которого я бы охарактеризовала как синтоноподобный шизоид?»» — пишет Людмила Зонхоева в своей нашумевшей статье о добровольной госпитализации в психбольницу.
За лечение девушка платила более пяти тысяч рублей в сутки. Она сама согласилась с необходимостью лечения и готова его продолжать: «Ряд препаратов мне придется принимать на протяжении шести месяцев, плюс должна вестись параллельная работа с психиатром и психотерапевтом. Должно пройти время, чтобы можно было выяснить, выздоровела ли я до конца».
Одно из центральных мест в системе взглядов ГКПЧ и их сторонников — существование многомиллиардной психиатрической индустрии, подсаживающей своих «клиентов» на нейролептики, а уже эти препараты превращают нездоровых людей в инвалидов.
«Когда психиатр назначает препарат просто, потому что его надо назначить, не сообщая человеку о последствиях и не давая ему выбора —это мошенничество. А психбольницы? Сколько людей там лежит, столько бюджета им и выделяют? Могут ли они быть заинтересованы в том, чтобы человек там дольше находился или нет?» — настаивает Мальчикова.
«Абсолютная власть над человеком»
— Малоподвижное лицо, сидит с прищуренными глазами, вяло реагирует на собеседника, с большим трудом улыбается, можно заподозрить в целом ряде болезней: аутизме, шизофрении, депрессии. —диагностирует корреспондента ТД известный психиатр и врач-нарколог Александр Данилин. — Я так не считаю, но никакими другими методами диагностики современная психиатрия не пользуется.
— Это же наука, должны быть объективные методы определения болезни!
— Современная отечественная психиатрия отличается от любой другой медицинской науки тем, что она используют исключительно субъективный метод диагностики и никакой другой. Если вы психиатр, то должны быть талантливым человеком, способным написать поэму или книгу, создать портрет человека, которого видите перед собой. Сейчас подход в мире постепенно меняется. Например, в Италии прошли серьезные реформы: там врач учитывает много разных точек зрения на человеческую душу и ее состояния. В центре нынешней итальянской психиатрии — не психиатр, а психотерапевт и психолог.
— Какой подход лучше – итальянский или медикаментозный?
— В глубине человеческой души сохраняется образ нормального человека, и это ощущение можно поднять. Часто пациенту кажется, что он придет к врачу, и тот даст ему магическую таблетку, которая его вылечит. На самом деле для того, что быть нормальным человеком, надо затратить усилия своей души на созидание самого себя. Прилагать усилия — этого в нашей стране очень не любят. Проще пожизненно назначить лечение препаратами.
— Почему же врачи так любят их прописывать?
— Диагностика через прищуренный взгляд психиатра стала предельно примитивной технологией власти. Есть один диагноз «шизофрения» с разными вариантами и полтора десятка лекарств — кто же от этого откажется? Это право поставить вам диагноз и назначить таблетки дает абсолютную власть над человеком.
Норма приема психоаналитика — два-три человека в день, а психиатр принимает сорок человек, ставит похожие диагнозы, приходит домой, выпивает и садится смотреть сериал, пока его пациент получает свои drugs. От этого способа получать деньги отказываться не хочется, иначе врачам придется изучать психоанализ, глубинную психологию, экзистенциальную, перелопатить гору литературы.
— По статистике у нас миллионы больных, почему же до сих пор не возникла система корректной реабилитации и ресоциализации?
— Психическая болезнь, к сожалению, выгодна всем. Сорокалетние мужчины-хикикомори сидят при мамах, пьют водку с диагнозом «шизофрения», как единственным оправданием социальной пассивности, слабости, нежелания работать. Те, кому не выгодно, идут к психологам, психотерапевтам, в ГКПЧ — таких людей не более 5-7% из тех, кто обращается в психбольницы. Большинство населения у нас — потомки крепостных крестьян. А что от них требовалось? Подчинение и пассивность. Кто нас лечил? Тот же барин с помощью порки. Сейчас в обществе действует главный принцип — давайте попроще сделаем, тяп-ляп, украдем немножко денег, а чудо случится само по себе.
Поле битвы: психиатрия
Когда корреспонденты ТД начинали работу над репортажем, не было сомнений, что антипсихиатры такие же опасные конспирологи, как и отрицатели ВИЧ и СПИДа. Более близкое знакомство с ГКПЧ показало, что некоторые их утверждения имеют здравое зерно.
К примеру, ошибки судебной психиатрии, когда опасные преступники выходят на волю, и диагноз становится удобным способом избежать наказания — большая и сложная тема.
И все же сложно забыть, что саентологи разделяют многие из предубеждений антипсихиатров. Основатель Церкви саентологии Рон Хаббард был активным противником психиатрии, а его последователи в разное время утверждали, что психиатрия стала причиной Первой мировой войны и ряда других, прихода к власти Сталина и Гитлера, а также теракта 11-го сентября 2001 года. Якобы за нападением на башни-близнецы стоял личный психиатр Усамы бин Ладена, который промыл мозги «террористу №1» с помощью препаратов и гипноза.
Исследователь современного сектантства Александр Дворкин в разговоре с ТД отзывается о деятельности ГКПЧ в резко негативных тонах. «ГКПЧ — одно из подразделений единой саентологической структуры, специально созданное для борьбы с психиатрией и психологией. Такая задача была поставлена еще Хаббардом, имевшим ряд психических идиосинкразий. Они ведут борьбу с психиатрией как по идеологическим, так и по коммерческим причинам, пытаясь уничтожить конкурента — саентология претендует на излечение всех психических болезней», — сказал Дворкин.
«Как и все, что делает саентология, их деятельность абсолютно деструктивна — это мнение разделяют многие специалисты. Саентологи запрещают своим адептам принимать психотропные лекарства, что приводило к обострению у больных людей и заканчивалось даже смертью. С российским ГКПЧ таких случаев вспомнить не могу: по счастью они у нас весьма маломощны. Но надо понимать, что саентологическая структура крайне централизована, самостоятельные действия ни в одном из ее административных или территориальных подразделений невозможны», — добавил эксперт.
Татьяна Мальчикова отрицает связь с Церковью саентологии, оставляя право за волонтерами организации исповедовать любую религию. О какой-либо пропаганде саентологических идей через ГКПЧ достоверно неизвестно — это отрицают Данилин и другие врачи, которым приходилось сотрудничать с комиссией. Вместе с тем Елена Романова в беседе вспоминала о прохождении процедуры «одитинга»(общение один на один с членом ЦС — прим. ред.) у саентологов и показывала корреспондентам книгу Рона Хаббарда «Дианетика» со своими пометками.
Ряд известных психиатров обвинял ГКПЧ в необоснованных нападках на врачей, прежде всего, в связи выставкой «Психиатрия. Индустрия смерти» — музей с таким названием находится в Лос-Анджелесе, но волонтеры комиссии организуют выезды по всему свету. Выставочная коллекция состоит из инфопанелей, на которых во всех красках с помощью текста и фотографий доказывается порочность современной психиатрии.
«Общество Рона Хаббарда отпочковало три организации: саентологию, для нас это квази-религия, она признана религией; это дианетика — квази-наука; наконец, Гражданская комиссия по правам человека — это квази-правозащита, потому что она сведена к концентрату антипсихиатрии (…) Как ни парадоксально, мы сплошь и рядом выступали защитниками этих организаций. Потому что для нас та же ГКПЧ, собирающая по всему миру компромат на психиатров, занимается санитарской функцией. А мы сторонники того, чтобы «сор выносился из избы»», — отмечал президент Независимой психиатрической ассоциации России Юрий Савенко.
Светлое будущее
— Это вопрос конкуренции, больше ничего. Не мы с ними боремся, а они с нами. У них есть деньги, а у нас денег нет. Откуда у них деньги? Из славных Соединенных Штатов, — высказывает ортодоксальную точку зрения председатель Московского областного общества психиатров и психиатров-наркологов Валерий Евтушенко.
—Активисты ГКПЧ говорят, что в психиатрии нет статистики вылеченных людей.
— Неправда! Вылечиваются больные также, как от насморка, ревматизма или язвенной болезни. Но не все, бывают случаи, когда болезнь оказывается сильнее. В психиатрии бывает, что больные плохо лечатся, известны и побочные эффекты лекарственной терапии — но это есть в любой области медицины, это не значит, что ее надо признать человекоубийственной наукой. Психиатрии немногим больше 200 лет, она только становится на ноги, те же средства лечения появились каких-то 60 лет назад. Впереди нас ждет светлое будущее и радостные перспективы — я в этом убежден.