Я феминистка от рождения. Сколько я себя помню, я всегда придерживалась феминистских взглядов, даже когда не знала, как именно это называется. Я никогда не понимала, почему в политбюро одни мужчины, почему начальники одни мужчины, почему жена в браке берет фамилию мужа, а не наоборот. Почему ребенка записывают на фамилию отца, почему глава семьи муж, а не жена.
Становясь взрослее, я не понимала и не принимала, почему мужчина может позволить себе много партнерш и до, и после свадьбы, а женщина обязана сохранять невинность. Почему женщины подвергают себя пластическим операциям, пилингам, ботоксам, а мужчина может себе позволить любую внешность.
Это и многое другое привело меня к феминизму.
Само слово «феминизм» я услышала классе в восьмом, в «Международной панораме». Я прочитала в политическом словаре его определение. Там было написано, что это буржуазное движение за уравнение прав женщин с мужчинами. В то время не было Интернета, и найти какую-либо информацию о феминизме было практически невозможно. Приходилось самообразовываться.
Несмотря на то, что права женщин и мужчин формально равные, ни о каком реальном равноправии полов речи не идет
Несмотря на то, что права женщин и мужчин формально равные, ни о каком реальном равноправии полов речи не идет. По сути, способность женщин к деторождению превратилась в наше проклятие. Именно эта способность делает женщину нежеланным и бесперспективным работником.
Женщин во власти почти никто не представляет. Доля женщин-депутатов в Госдуме ниже среднемирового уровня. Число женщин-губернаторов можно пересчитать по пальцам одной руки. Монополия на власть находится в руках у мужчин, и войти во власть большему количеству женщин при нынешнем избирательном законодательстве не представляется возможным. Проходные места в партийных списках парламентских партий закреплены за мужчинами. На женщин — перспективных политиков — фабрикуют уголовные дела, чтобы «закрыть» нас понадежней. А по убийствам женщин-политиков Россия впереди планеты всей.
В быту, в СМИ навязывается культура насилия, вторичности роли женщины и объективации женского тела
В быту, в СМИ навязывается культура насилия, вторичности роли женщины и объективации женского тела. Именно поэтому феминизм должен стать мощным политическим движением. Потому что кроме нас нас защитить некому. Феминизм— это равноправие мужчин и женщин. Феминистки — это женщины с развитым уровнем собственного достоинства и женской солидарности. Мы не принимаем и не признаем навязанных патриархальных догм, рассматриваем женщину как субъект, а не как объект.
Разные феминистки придерживаются разных взглядов и могут углубляться в разные проблемы. Кто-то акцентирует внимание на проблеме домашнего насилия, кто-то на проблеме дискриминации на работе. Кто-то является веганкой, кто-то нет. Феминистки могут быть лесбиянками, асексуалками, би и гетеросексуалками. Однако это не мешает нам делать общее дело и понимать, что враг у нас общий — патриархат.
Белла Рапопорт, журналистка, феминистка:
Белла РапопортФото: Настя Головенченко
Я не считаю, что кто-то кем-то может являться с рождения: феминисткой, математиком, еврейкой… Это все — социальное. Я думаю, что феминисткой становятся исходя из какого-то опыта или прочитанных книг. Можно, наверное, стать спонтанно феминисткой, даже не зная такого слова, но я не уверена.
У меня было много опыта в жизни, который накопился. Я стала систематизировать свой опыт личных отношений, отношение к моей работе, я начала думать о том, как меня общество заталкивает в гендерную роль и говорит, что я до 30 лет должна выйти замуж и родить ребенка, иначе я вообще не человек.
Я читала много статей и не очень много книг на феминистские темы. Довольно сильно на меня повлиял «Второй пол» Симоны де Бовуар. Сейчас я считаю, что это морально устаревшая книга, но тогда она позволила мне посмотреть под неожиданным углом на расстановку сил в обществе.
Если говорить о России, то поменяться должно все вообще. Это мачистская страна, тут уважают право сильного
Раньше у меня было более конкретное представление о том, что такое феминизм. Сейчас я даже не знаю, как объяснить человеку, что значит феминизм для меня, потому что есть много феминизмов. Я считаю, что это нормально, когда в российском феминизме существует множество направлений, и что многие в чем-то не сходятся и ругаются.
Мой феминизм — это сложное хитросплетение и борьба вообще со всеми видами дискриминаций, которые все имеют одну и ту же природу: патриархат. Доминирование сильных.
Идеальное общество я вижу как социальное государство, в котором у всех равный доступ к ресурсам. Общество, где вследствие дискуссий и позитивной дискриминации все пришли бы к тому, чтобы мужское или белый цвет кожи, или гетеросексуальность и так далее — не понималось как общечеловеческое. Должно исчезнуть само понятие нормативности. Если говорить о России, то поменяться должно все вообще. Это мачистская страна, тут уважают право сильного.
Должны произойти дискуссии. До «телочкогейта» не обращали внимания на то, что к женщинам относятся не очень. Люди должны заметить, что у нас ужасно ксенофобная страна. Люди должны начать замечать ксенофобию в себе и окружающих. Когда люди шутят про Обаму и банан, а потом говорят, что они не расисты, а им просто не нравится Обама как президент, нужно, чтобы люди понимали, что это — расизм, и что расистскими взглядами гордиться не принято.
профессии, куда женщины не допущены якобы по причине того, что слишком тяжелы для женщин, часто оплачиваются гораздо лучше
Конечно же, должны меняться законы, которые сейчас дискриминируют женщин и не дают им занимать определенные должности. Особенно учитывая то, что все разговоры о защите женского здоровья довольно лицемерные. Их ведут, потому что воспринимают женщину как ресурс, инкубатор для рождения детей. Женщины работают на вредных химических предприятиях, переворачивают тяжелых обездвиженных больных, моют полы с первого по десятый этаж в бизнес-центре и получают за это копейки, а профессии, куда женщины не допущены якобы по причине того, что слишком тяжелы для женщин, часто оплачиваются гораздо лучше.
Перечень из 400 с чем-то профессий, которые женщина не может занимать, должен быть уничтожен. Никто не должен покушаться на право женщины на аборт. Пока мы не живем в мире, где полностью исключено неравенство, должны быть приняты законы о домашнем насилии. Должны быть приняты законы о проституции, такие, как во Франции или в Швеции. Комплексные — криминализирующие клиента, декриминализирующие продажу секса, с комплексом мер по помощи выхода из индустрии. Такие законы важны прежде всего потому, что смещают фокус на тех, кто порождает такое явление, как проституция — на клиентов.
Мария Арбатова, писательница, общественная деятельница:
Мария АрбатоваФото: Анна Салынская/ИТАР-ТАСС
Осознанной феминисткой я стала после международного съезда писательниц-феминисток, проведенного Зоей Богуславской в конце 1991 года. До этого почти все мои пьесы были запрещены цензурой, видевшей в них антисоветский контекст. После 1991-го цензуру отменили, на сцену попало все, вплоть до пьес, написанных одним матом, но завлиты по-прежнему маркировали мои тексты словом «гинекология». Это прекратилось только после моих успешных западных премьер. Встретившись на съезде с европейскими и американскими писательницами, я осознала, что такое сексистская литературная цензура.
Впрочем, жизнь строила меня «по-феминистски» и до этого. Как большинство девочек, я сталкивалась в школе с тем, что получала четыре за то, за что мальчикам ставили пять. Когда поступила на философский факультет МГУ, услышала, что никто не возьмет замуж умную. Когда сталкивалась с сексуальным насилием, получала вместо защиты и сочувствия «сама виновата». На первом курсе Литературного института родила сыновей-близнецов, и руководитель творческого семинара — драматург Виктор Розов — отказывался читать мои пьесы и ставить зачет, приговаривая: «Разберитесь, кем вы хотите стать, многодетной матерью или драматургом?»
Как большинство девочек, сталкивалась в школе с тем, что получала четыре за то, за что мальчикам ставили пять
Позже от меня, как от матери близнецов, избавились на работе, проведя сложные манипуляции сливания и разливания отделов с сокращением именно моей должности. И, пока сыновья не выросли, о трудоустройстве не было и речи. Когда стала вести «феминистскую колонку» в «Общей газете» Егора Яковлева, меня обвиняли в разрушении традиционной семьи. Когда работала в телевизионном ток-шоу «Я сама», пресса утверждала, что я пропагандирую разврат за западные деньги. Когда в 1999 году баллотировалась в Госдуму от СПС с программой, акцентированной на правах женщин, черный пиар против меня базировался исключительно на сексистских провокациях. С тем же я сталкивалась в трех других политических партиях, даже при том, что в двух из них была сопредседательницей. Это оттолкнуло меня от публичной политики и вернуло в общественную деятельность.
Что касается идеологов, то самой важной для России фигурой мне видится Александра Коллонтай, сформулировавшая задачи женского движения на долгие годы вперед. В нашей стране с тех пор не появилось лидерши женского движения ее уровня. А западные персонажи считаю факультативными, поскольку феминизм, как любое общественное движение, надевается на национальную историю и на национальный характер.
Мое определение феминизма цитирует Декларацию прав человека: «Ни один человек не может быть дискриминирован по половой принадлежности». И потому меня интересует исключительно формирование общественного мнения и лоббирование законопроектов, способствующих равноправию. 25 лет тому назад я организовала свою первую общественную организацию — Клуб психической реабилитации женщин «Гармония» — и за эти годы успела побывать с феминистскими идеями на всех этажах общества — от подвала с тренингами до президентской дачи, где писала в 1996 году куски предвыборной программы Ельцина о правах человека. Посему неплохо представляю себе, как работает власть, и как ее заставить включать в свои ряды женщин и «женскую повестку».
Если говорить о России, то разные сегменты женского движения, действительно, по-разному видят и многие проблемы, и собственное место в обществе. Одни хотят менять реальность и ищут участки, на которых можно и нужно сотрудничать с властью, другие принципиально занимают маргинальные ниши. И это нормально, поскольку на обломках тоталитаризма гражданское общество создается медленно, болезненно и неровно.
РПЦ, нарушая конституцию, регулярно заходит на государственное поле, пытаясь проконтролировать как образ жизни женщин, так и их репродуктивные права
Печально не то, что все разные, а то, что в российском женском движении нет консолидации по вопросам, которые все видят однозначно. Например, сегодня необходимо общим фронтом выступить против декриминализации побоев и истязаний, против выхода абортов из ОМС, за выведение обвинения в бытовом насилии из частного в публичное. Ведь власть обратит внимание на права женщин, только увидев, что за этими требованиями стоят миллионы. А в обществе сегодня нет большого запроса на феминистский контекст, потому что с девяностых женским движением проведена огромная работа — из зоны молчания выведены бытовое и сексуальное насилие, стало меньше дискриминации женщин на рынке труда, женщины начали легче попадать в структуры власти и возглавлять бизнес. Многим это кажется достаточным, и они не задумываются, что, нарушая конституцию, РПЦ регулярно заходит на государственное поле, пытаясь проконтролировать как образ жизни женщин, так и их репродуктивные права. Что в унисон с РПЦ ведут себя кавказские регионы, и все это вместе не может не настораживать.
Мир будущего должен быть совершенно равноправным и социально ориентированным. Такой мир мы отчасти видим сегодня в скандинавских государствах. К сожалению, не факт, что он устоит под напором миграции из консервативных стран. Так же как есть опасения, что демографическая ситуация приведет к засилью мигрантов и в России. А в Москве мы уже не первый год наблюдаем, насколько понизился в связи с ними уровень прав женщин, и какой огромный процент бытового и сексуального насилия приходится на приезжих. Короче говоря, «Четвертый сон Веры Павловны» несложно спугнуть, что мы видим на примере Афганистана и Ирана.
