«Каталась на карусели, а потом занималась сексом с папой»
Однажды к нам в фонд обратилась семья, в которой росла приемная девочка лет девяти. Ее хотели вернуть в детский дом, потому что в какой-то момент она стала приставать к приемному папе с нехорошими вещами: приемные родители думали, что таким образом у нее проявляются «гены проститутки». Мы предложили им не отдавать девочку, а попробовать поработать с нашими специалистами, и они согласились. В итоге оказалось, что виной всему были не «гены проститутки», а насилие над девочкой со стороны родного отца. Своими действиями она просто проявляла любовь к новым родителям — по-другому выражать свое чувство она просто не умела. После этого случая мы решили прицельно заниматься психологической помощью травмированным детям.
Мне всегда хотелось кому-то помогать — наверное, у меня это в характере. А лет восемь назад меня очень заинтересовала проблема абортов. Нет, даже не абортов, а глупости людей. С одной стороны, я видела женщин, которые делали аборты, а с другой — тех, кто лечился от бесплодия и кто в свое время также прибегал к абортам. Поэтому сначала «Сохраняя жизнь» было волонтерским движением — мы просто объясняли людям последствия их действий. Но нас стали сильно критиковать — мол, намного хуже, когда рожают ненужного ребенка и сдают его в детский дом. Именно из-за этой критики я сама впервые и оказалась в детском доме и поняла, насколько там действительно много проблем.
И мы с мужем решили удочерить девочку. Было это четыре года назад, и мы тогда немало намучились. Когда впервые приходишь в опеку, тебе кажется, что, раз ты решился на такой важный шаг, сейчас тебе все бросятся помогать. Но в опеке нас тогда встретили очень неласково: сразу сказали, что мы не подходим. Я решила бороться, пошла разбираться и изучать законы. Стала много времени проводить на форумах, где люди рассказывали, что они тоже пришли в детский дом за ребенком, а их отправили домой. Но не все приемные родители бойцы. Хорошей маме совершенно не обязательно быть хорошим бойцом с системой. Многие просто смирились: «Наверное, нет у нас миллионов и дворцов для ребенка, поэтому мы и не подходим». Но ведь по закону этого не требуется! Тогда мы и начали вести просветительскую деятельность: рассказывать людям о том, какие надо собрать документы для усыновления, какие критерии отбора приемных родителей существуют. Тогда мы и организовали фонд, который назвали так же, как и волонтерское движение.
в какой-то момент она стала приставать к приемному папе с нехорошими вещами
Когда мы с мужем занялись удочерением, нам самим очень не хватало общения с профессионалами, которые были бы «в теме». Помимо каких-то организационных моментов, нужна была просто моральная поддержка. У нас, как и у многих родителей, были сомнения, опасения и свои представления о детях в детских домах. Понимаете, мне просто до безумия хотелось девочку — с бантиками, платьицами, куклами. Наверное, это неправильный мотив для удочерения, но так было. Мы, конечно, как и многие, ждали, что найдем чудесную девочку с бантиками, карими глазами (как у нас) и темными волосами. Но когда начали искать, оказалось, что нет таких девочек: либо внешность не подходит, либо у ребенка со здоровьем серьезные проблемы. В конце концов мы взяли девочку неславянской внешности. Мы подумали: вот есть маленький ребенок, которому нужна мама, и я могу ею стать. Кроме того, наш старший сын относился к появлению нового ребенка с опаской, но, когда я прислала ему mms с фотографией Аси, он посмотрел и сказал: «Нормальный ребенок — надо брать». Так и взяли.
Асе не было и года, когда мы ее наконец забрали, весь процесс удочерения занял ровно девять месяцев. Она совершенно не такая, как я себе напридумывала. Мы все очень спокойные, а она активная — постоянно куда-то бегает, прыгает. К тому же оказалось, что у нее не все идеально в плане здоровья и развития — ей уже почти пять лет, а она очень плохо разговаривает и во многих вещах отстает от сверстников. Возможно, это отставание так и останется, но мы ее любим такой безо всяких ожиданий. У нашей дочки есть другие таланты. Например, я думаю, что из нее получилась бы настоящая чемпионка по художественной гимнастике — она такие пируэты выделывает, какие не каждая гимнастка делает на соревнованиях. К сожалению, у нас в городе нет такой секции, поэтому мы решили отдать ее на танцы. Вообще, она очень обаятельная, общительная и позитивная девочка — думаю, от женихов отбоя не будет.
Несмотря на все сложности, я с удовольствием взяла бы еще детей из детского дома. Сейчас я общаюсь с несколькими девочками — мы сошлись на почве рукоделия, — и мне хотелось бы видеть их в роли дочек. Они очень хорошие, светлые, но я боюсь, что система изменит их— и они станут колючими или привыкнут быть иждивенцами и жить на всем готовом. А мне хочется, чтобы они стали полноценными членами общества. К сожалению, пока у нас нет ресурсов, чтобы взять их к себе, но мы с мужем работаем над этим. Моя семья вообще меня очень поддерживает — без них не было бы ни фонда, ни других моих проектов.
Анна с дочерьюФото: из личного архива
После нашего опыта удочерения прошло четыре года, и ситуация с опекой и вообще с институтом усыновления, конечно, изменилась. После «закона Димы Яковлева» началось массовое устройство детей в семьи. Но, к сожалению, с ростом количества усыновлений выросло и количество возвратов. Сейчас работа нашего фонда направлена как раз на профилактику возврата.
Бывает, конечно, что инфантильные родители возвращают ребенка потому, что они представляли себе его как-то иначе. Например, нафантазировали себе белокурую девочку с невероятными талантами, благодарную за все, которая спокойно сидит на стульчике и музицирует. Но, как правило, такие родители отсеиваются еще на этапе подбора ребенка или в процессе обучения в школе приемных родителей. В основном детей возвращают люди, которые пытались вырастить ребенка, но не смогли с ним справиться. А его поведение вызвано травмой, которую он пережил до того, как попал в семью. Поэтому мы как раз оказываем психологическую помощь травмированным детям.
в прошлом году в России на 25% выросло количество преступлений против детейТвитнуть эту цитату
По статистике Следственного комитета, в прошлом году в России на 25 процентов выросло количество преступлений против детей — большая часть этих преступлений совершается в семье. Это самое тяжелое в нашей работе — когда ты сидишь рядом с ребенком лет пяти, и он рассказывает тебе о том, как, например, занимался сексом с папой. И это для него нормально: «Вот я каталась на карусели, ела мороженое, а потом занималась сексом с папой».
Когда приемные родители берут ребенка, они часто думают, что смогут вылечить его любовью. Это стандартная установка. А потом оказывается, что стоит ребенку ощутить их любовь, как он начинает чувствовать себя в безопасности и раскрываться — все те зверства, которые с ним происходили раньше, вылезают в виде разных реакций: ребенок ведет себя агрессивно или, наоборот, боится всего на свете. Очень часто родители просто не могут с этим справиться — и тут им нужна профессиональная помощь. Причем оказать ее сможет не каждый психолог — очень часто у них просто нет того опыта, который есть у наших специалистов. У нас же с детьми работает не только специально обученный психолог, но и арт-терапевт, и волонтеры, которые занимаются с детьми, чтобы трансформировать их негативную энергию в творчество. Это комплексный подход, который родителям очень сложно реализовать без нашей помощи. Но когда к проблеме подключаются наши специалисты и работают как с родителями, так и с детьми, ситуация меняется и возврата не происходит. За четыре года нашей работы в детский дом не был возвращен ни один травмированный ребенок.
«Вот я каталась на карусели, ела мороженое, а потом занималась сексом с папой»
Раньше все наши специалисты работали на волонтерских началах, но я при любой возможности платила им из собственных средств. Однако при таком непостоянстве очень тяжело удержать людей — мы их обучали, вводили в тему, но в какой-то момент они просто уходили от нас. Вообще, мне очень трудно просить деньги, особенно для себя. Например, друзья говорят мне: «Ты столько времени уделяешь фонду, почему не попросишь зарплату?» А мне совесть не позволяет. Ведь у меня есть свой бизнес, связанный с рекламой, — правда, на него остается все меньше времени. Возможно, это неправильно, но я по-другому не могу. Другое дело — зарплаты наших специалистов. Я считаю, что, если специалист чего-то стоит, он должен получать зарплату — на волонтерских началах такие люди работать не могут.
Мы с вами можем помочь оренбургскому фонду «Сохраняя жизнь», если соберем денег на зарплату психологов и терапевтов, которые работают с детьми, пострадавшими от насилия. Чем больше денег мы соберем, тем меньше детей вернется в детский дом, тем больше детей сможет пережить травму и стать счастливее.
