Наталья Кашкуревич с юности страдает миопатией, на 85% обездвижена, живет в доме престарелых под Минском, передвигается на коляске. Благодаря друзьям она отправилась в путешествие по Испании и там, на набережной, вспомнила историю из прошлого — историю любви.
***
К вечеру мы выбираемся с моей сопровождающей на набережную Сан Педро. Народ прибавляется не по дням, а по часам. Наших славян, к изумлению Надежды, я распознаю на раз издалека. Практически безошибочно. Ничем особенным они не выделяются, у меня на них просто чуйка.
Надя не верит в такую любовь, а для меня это не вопрос веры: я из другого мира, я знаю
Встречаем прогуливающуюся пару лет сорока. Он — подтянутый ковбойского вида мужчина в широкополой шляпе. Она — до пояса мила и стройна, в нижней части — необъятна и уродлива. Болезнь называется «слоновья» и выглядит со стороны ужасающе. Женщина с трудом переставляет одутловатые ноги-колоды, уцепившись за предусмотрительно подставленную руку мужчины. Двигаются они медленно, присаживаясь отдыхать на каждой скамейке. На ее лице — отпечаток страдания, в его лице — ни тени раздражения. Мы с Надей по-разному расцениваем эту ситуацию. Она сочувствует мужчине за выпавший на его долю тяжкий крест. Я восхищаюсь их любовью. Надя не верит в такую любовь. Для меня это не вопрос веры, я из другого мира — я знаю.
Наталья КашкуревичФото: из личного архива
Когда я юной девушкой сдалась на волю государства, в первом моем доме для престарелых застала не только ужасные бытовые условия, но и отвратительное обслуживание младшего медперсонала. Санитарками шли работать, в массе своей, люди никчемные, далекие от понятий милосердия и долга. Тем ярче на их фоне выделялась одна.
Звали ее Нина Станиславовна. Возрасту она была моего нынешнего, но тогда казалась мне женщиной весьма зрелой. Росла в семье военного, отец подполковник, участник Великой Отечественной, мать — образованнейшая еврейка, не работавшая на госслужбе ни единого дня. После успешного окончания школы Нина поступила в институт иностранных языков, с третьего курса которого ее вышибли за аморальное поведение.
Она относилась к тому срезу золотой молодежи, которая могла позволить себе в тоталитарной стране жить максимально независимо. Рано и успешно вышла замуж за нападающего первой белорусской хоккейной команды, родила ребенка. Развелась. Была близкой подругой дочери директора киностудии «Беларусьфильм» и оттого имела возможность близко общаться с нашими и зарубежными актерами. И вообще, была вся такая неординарная личность, хоть и санитарка в доме престарелых. Принципиально бралась ухаживать только за мужиками. Скулящих склочных баб не переносила на дух. Курила. Прикладывалась. Материлась как сапожник, но в душе была женщиной доброй и справедливой. Меня, вновь поступившую, против своих правил, взяла под свое крыло и с гордостью всем объявляла, что у нее под началом девять х**в и одна п**да. Та, что в единственном экземпляре, была я.
Когда ЛЕва заговорил, я испугалась, так как была уверена, что данное существо — нечто промежуточное между спрутом и пауком
На многие вещи мне, тогда закомплексованной деревенской девочке, она раскрыла глаза. Но одно обстоятельство ее жизни меня просто повергло в шок.
В интернате среди прочих инвалидов жил Лева. Это потом выяснилось, что он человек. При первой нашей встрече я этого не поняла. Леве было тогда больше сорока, и перемещался он на доске-скейте, отталкиваясь от пола кривой, выкрученной коленкой внутрь ногой. Над ним так поработала природа — мать наша, что разобраться в хитросплетениях Левиного тела не представлялось возможным. Голова с роговыми очками на носу находилась где-то в центре клубка плоти. Когда Лева заговорил, я даже испугалась, так как была уверена, что данное существо — нечто промежуточное между спрутом и пауком. Однако, собравшись с силами, чтобы не рухнуть в обморок, после первой Левиной фразы я поняла, что это homo, а после нескольких — что sapiens. А через короткое время мы болтали уже как старые знакомые. Лева каким-то образом заочно закончил журфак БГУ, имел широкий кругозор, мощный интеллект и умел сразу расположить к себе собеседника.
Наталья КашкуревичФото: из личного архива
Наше знакомство продолжалось недолго, вскоре Лева с «острым животом» загремел в больницу, где и скончался от банального перитонита вследствие лопнувшего аппендикса. Врачи не смогли разгадать ребус Левиного тела и самоотверженно лечили печеночную колику.
Только потом я узнала, что Нина Станиславовна и Левушка (как она его называла) были давнишними любовниками: красивая, статная женщина и он, по внешнему виду скорее инопланетянин, нежели земное существо! Нина Станиславовна ушла в затяжной запой и так и не оправилась от смерти дорогого человека.
— Знаешь, Наташка, — говорила она во хмелю мне, тогда еще соплячке, не нюхавшей пороха, — только он мог меня удержать, только его я могла послушаться. С потерей Левушки я потеряла смысл: он был для меня и другом, и любовником, и светом в окошке…
— Ну, что вы, Нина Станиславовна, — куце утешала я, — найдете себе друга еще и получше.
Она подняла на меня свои пронзительно-умные глаза и строго сказала:
— Знала бы ты, сколько у меня их перебывало — лучше нет!
