Бэнкси из Боровска

«Все закрасили «титушки», которые получили задание от городской администрации», — уверенно говорит Владимир Овчинников, седой мужчина в черном пальто и светло-сером петушке. Мы с автором фрески «Архипелаг ГУЛАГ» стоим у магазина на улице Ленина и изучаем то, что осталось от его работы. После инцидента стену покрыли розовой краской в несколько слоев, но силуэты закрашенных лиц и нецензурные надписи все равно проступают. Над ними сиротливо висит реклама белорусских колбас.

На стене продуктового магазина «Белорусские товары», расположенного в начале улицы Ленина, художник изобразил лица двадцати боровчан, расстрелянных в 1937-38 годах. Фото из личного архиваФото: из личного архива

Через несколько часов после того, как художник закончил работу, фреска была изуродована. Фото из личного архиваФото: из личного архива

Отреагировав на волну возмущений в прессе и в интернете, полиция Боровского района возбудила административное дело, квалифицировав уничтожение фрески Владимира Овчинникова как хулиганство. Несмотря на то, что следствие располагало видеозаписями с места происшествия (возле магазина работают четыре уличные видеокамеры), боровские полицейские не нашли тех, кто писал «х**» на лбу Солженицына. В разговоре с Владимиром Овчинниковым начальник местного угрозыска капитан полиции Артем Семешкин предположил, что хулиганство совершили «малолетки, несмышленыши»: «Заказчика, разумеется, у них не могло быть». Дело об осквернении настенного мемориала закрыли, не определив личности злоумышленников, но однозначно установив их мотивы —хулиганские, не политические.

Уличные картины Владимира Овчинникова давно стали символами-достопримечательностями тихого Боровска — старого провинциального городка, лежащего в стороне от магистральных трасс. Строительный инженер-экономист увлекся рисованием в 1996 году. Неожиданно для самого себя — после того, как вышел на пенсию и переехал из Москвы в боровский дом своего отца. Сначала художник-самоучка рисовал на холстах, а в 2002-м попробовал себя в публичном пространстве, нарисовав на городской стене картину «Плачущее небо под ногами». Первая работа Владимира Овчинникова очень понравилась горожанам и власти Боровска. «Мэр тогда был из порядочных и понимающих, — вспоминает художник. — Сказал: пожалуйста, рисуй. Где надо привести стенки в порядок — помогу».

Деятельный пенсионер стал украшать городские стены масштабными фресками. Начав с пейзажей, Владимир Овчинников переключился на сюжеты из истории основанного в XIV веке Боровска, и на обшарпанных стенах и глухих заборах появились уличные виды столетней давности, протопоп Аввакум и боярыня Морозова, сосланные за раскол в Пафнутьевский монастырь, основатели ткацкой фабрики братья Полежаевы, Константин Циолковский, преподававший в здешней школе, Наполеон, дотла сжегший город в 1812-м, боровская пожарная дружина и предположительно бывавший здесь проездом Александр Пушкин. С помощью Владимира Овчинникова, дополнявшего реальность Боровска картинами-историями, старинный город сам стал пересказывать жителям и туристам сюжеты из своих хроник.

Самостоятельные попытки реставрации исторической памяти Боровска привели Владимира Овчинникова к первому конфликту с городской властью. В 2005 году художник занялся спасением Покровского старообрядческого собора — грандиозного храма, который с начала 1930-х использовался как склад запчастей для здешней автоколонны. Местные называли его «Покров на керосине». Художник-любитель стал писать письма губернатору Калужской области Анатолию Артамонову с просьбой перевести здание собора в фонд культурного наследия — отремонтировать и открыть там музей. Не получив внятного ответа на запросы, Владимир Овчинников изобразил на одной из боровских стен «критический диптих»: тогдашнего мэра Москвы Юрия Лужкова на фоне восстановленного Храма Христа Спасителя и Анатолия Артамонова у разрушающегося Покровского собора. К рисунку художник приписал предвыборный слоган калужского губернатора: «Россия возродится!» Ироническую картину заметила местная пресса, не сразу разобравшаяся, в чем ее смысл, — началась общественная дискуссия. В статье под названием «Есть ли у художника чувство меры?» Владимира Овчинникова обвинили в том, что его картины могут вызвать в городе массовые волнения, и что не подобает рисовать губернатора и мэра Москвы вблизи помойки. За губернатора обиделся новый мэр Боровска Сергей Зеленов — фреску-диптих закрасили, и с этого момента отношения между художником и городской властью испортились. «Они мне не доверяют, а я — им», — говорит Владимир Овчинников.

После этого инцидента настенные картины «боровского Бэнкси» (как прозвал художника один из местных тележурналистов) начали систематически закрашивать. Сначала стерли со стены протопопа Аввакума, потом — боярыню Морозову. Было уничтожено 15 фресок Владимира Овчинникова (а всего их в Боровске около 100). Однако «критический диптих» был нарисован не зря: в том же 2005 году собор передали старообрядческой церкви, и теперь там ведутся восстановительные работы.

Несмотря на отсутствие поддержки городских властей, Владимир Овчинников продолжает рисовать на стенах Боровска. Его последняя работа — масштабная «Что есть искусство?» — групповой портрет боровских художников (с левого края автор изобразил и себя — за работой, скромно отвернувшегося от зрителя) — сделана летом этого года. Поощряя Овчинникова к творчеству, хозяева магазинов стройматериалов бесплатно снабжают художника красками. Владельцы домов с готовностью предоставляют свои стены под полотна. Но в последние годы пенсионер, чьи мемориальные картины внезапно стали политически острыми, посвящает львиную часть своего времени другому занятию. «Рисование на стенах — это мое хобби, экстравагантная забава, как делать чемоданы — у Дмитрия Менделеева, — говорит Владимир Овчинников. — Мое основное дело — это восстановление справедливости в отношении жертв политический репрессий. Фрески — это лишь мой инструмент влияния».

Архипелаг Боровск

12 лет назад Владимир Овчинников решил, что Боровску, расположенному за 101-м километром от Москвы (на границе черты оседлости, распространявшейся в СССР на вернувшихся из мест лишения свободы. — ТД), необходим памятник жертвам политических репрессий. Нарисовал проект и опубликовал его для обсуждения в местной прессе. Тогдашний мэр города, Александр Егерев, идею художника поддержал, и Владимир Овчинников приступил к изготовлению памятника. Но вскоре власть в городе сменилась и передумала. Получив отказ, художник не оставил тему, а напротив — с головой погрузился в архивы, начав изучать дела репрессированных Боровского района, и завел сайт www.borovsk-repression.ru, на котором стал делиться обнаруженными материалами.

В Боровске сажали так же, как и по всей стране. Первая волна репрессий началась после подавления крестьянского восстания в ноябре 1918 года — тогда расстреляли 21 повстанца, 92 взяли в заложники и около сотни наказали штрафами и лишением свободы. В гражданскую войну преследовали уклонявшихся от воинской службы призывников и наказывали дезертиров. В конце 1920-х начались процессы по выявлению вредителей, которых находили среди руководителей фабричных производств. Во время коллективизации государство раскулачивало зажиточных крестьян. Во время репрессий 1937-38 были расстреляны 108 уроженцев и жителей Боровского района — 20 из них художник изобразил на фреске «Архипелаг ГУЛАГ», которую уничтожили неизвестные.

Во время изысканий в архивах Владимиру Овчинникову удалось обнаружить самую крупную по численности категорию репрессированных, которую прежде не принимали во внимание — лишенных избирательного права, «лишенцев». Советская власть применяла лишение гражданских прав к «классово чуждым» боровчанам — купцам, фабрикантам, священнослужителям и бывшим охранникам. «Лишенцев» боялись брать на работу. Их детей не принимали в высшие учебные заведения и в комсомол. Пораженные в правах люди покидали свои места проживания в надежде скрыть статус лишенца, но ОГПУ их преследовало. «Таких мне удалось реабилитировать в Боровском районе — 1159 человек, — рассказывает Владимир Овчинников. — Но на самом деле пострадавших значительно больше».

С 2004 года художник предложил властям Боровска шесть вариантов памятника жертвам репрессий, но, так и не получив внятного ответа, прибегнул к своему «инструменту влияния» — стал рисовать уличные картины. Недавний «Архипелаг ГУЛАГ» на стене продуктового магазина — это уже третья его попытка самостоятельно увековечить лица и имена пострадавших от политического террора боровчан. Художник действует не совсем в одиночку, его инициатива была поддержана местной и центральной прессой, общественностью Калуги и Уполномоченным по правам человека в Калужской области. Наконец власти Боровска взялись за обсуждение установки памятника на градостроительных советах. Владимир Овчинников их исправно посещает, когда приглашают, критикуя вид, который приняла его первоначальная идея. «Их проект памятника обезличенный, — сетует художник-правозащитник. — Колючая проволока, рельс как символ принудительного труда, семь кругов ада — каких только образов не нагородили. Но сейчас в проекте памятника нет главного — человека, который противостоял системе и которого система уничтожила. Ни портретов, ни фамилий, ничего. Да еще и памятник хотят поставить на отшибе — у дальнего кладбища. А я считаю, что он должен стоять в центре города».

Владимир Овчинников живет почти на краю Боровска — на улице 1-го мая, идущей от реки Протвы в гору. В небольшом домике, который выбрал его отец, Александр Александрович, когда приехал сюда начинать новую жизнь после 18 лет, проведенных на Колыме. Отца Овчинникова, служившего шофером в штабе Туркестанского военного округа в Душанбе, арестовали в 1937-м — вместе со всем штабом. С формулировкой «по подозрению в содействии троцкистско-монархистской группировке». «Мне в момент ареста отца было четыре месяца с момента зачатия», — говорит художник.

Владимир Овчинников первый раз увидел папу в 11-летнем возрасте, когда тот впервые появился в Москве после десяти лет ссылки. Первым делом отец и сын пошли в фотоателье и вдвоем сфотографировались. Потом Овчинников-старший еще восемь лет работал на Колыме вольнонаемным — смысла возвращаться с Колымы не было, и только в 1956-м поселился в расположенном на 101-м километре от столицы Боровске. В следующем году его реабилитировали за отсутствием состава преступления. В их семье, происходящей от богатых казаков из Уральска, от репрессий пострадал не только отец, а еще и дед, и дядя, но огромную работу по восстановлению прав пострадавших от политического террора художник ведет не для себя лично, а для всех жителей Боровского района, в том числе и для тех, которые мало что знают о загубленных жизнях своих родственников.

Из окон дома Владимира Овчинникова открывается идиллический вид на старинный Боровск — извилистая река Протва, древние колокольни и купола. Мы сидим на тесной кухне, украшенной яркими картинами, едим вареную картошку с капустой, которую 78-летний художник самостоятельно выращивает и изумительно солит. Владимир Овчинников рассказывает о трудностях реабилитационного дела в России. В нескольких словах: изматывающие тяжбы, бюрократическая волокита и равнодушие окружающих. «Дмитрий Медведев подписал концепцию увековечения памяти жертв политических репрессий пятнадцатогого августа прошлого года, — сетует Овчинников. — Но где памятники? Где экспозиции в краеведческих музеях? Где публикации списков имен реабилитированных в местной печати? Где полноценные Книги памяти? Закон о реабилитации действует с 1991-го года, но на сегодняшний день пересмотрено всего 30% дел репрессированных. На мой запрос Генеральная прокуратура ответила, что пересмотр дел закончен в 2006 году. Как закончен, когда 70% дел еще не пересмотрено? Все замалчивается! А ведь о репрессиях надо говорить, их надо обсуждать, о них надо напоминать народу. Из четырех боровских оперов, которые занимались расследованием по моей закрашенной картине, только один знал, что означает словосочетание «Архипелаг ГУЛАГ». Только один!»

Я спрашиваю Владимира Овчинникова, почему репрессии сталинского периода — по-прежнему больная тема для нынешней власти. «Государство не хочет признавать свои преступления перед народом, — уверенно отвечает он. — Ведь юридически их так и не признали, только на уровне политических рассуждений. Процесс, подобный Нюрнбергскому, у нас не прошел — вождя не осудили, никого не наказали. Почему для наших нынешних властей невозможно принести венок к памятнику жертв политических репрессий? Значит, они себя видят преемниками тех методов управления. Сейчас у нас власть авторитарная. Еще чуть-чуть — и скатимся до тоталитарной. История ведь чревата повторениями».

Доска почета

Стремительно темнеет. Я собираюсь на автобус — от Боровска до ближайшей железнодорожной станции Балабанова ехать еще минут сорок. Владимир Овчинников выходит меня проводить. Мы спускаемся к Протве и подходим к длинному забору, который художник расписал вереницей фресок на разные сюжеты из боровской истории. На них изображены почти все знаменитые жители Боровска — от Константина Циолковского до математика Пафнутия Чебышева. Художник замечает, что люди, сделавшие российскую славу Боровску, родились исключительно в XIX веке. В том, что XX век не дал городу личностей такого же масштаба, Владимир Овчинников видит результат репрессий, уничтоживших самых неординарных и талантливых — отличавшихся независимостью мышления, интеллектом, жизненной энергией, открытостью и честностью. Соглашаясь с Александром Солженицыным, именно в этом художник видит главную катастрофу, пережитую Россией в XX веке, и считает гуманитарной трагедией, что потомки пострадавших в катастрофе отказываются ее признавать. На этом же заборе, окружающем чужой приусадебный участок, Владимир Овчинников нарисовал одну из картин памяти репрессированных боровчан, но жена владельца дома велела ее закрасить, потому что та ей «напомнила колумбарий».

Перейдя через Протву, попетляв улицами, больше похожими на деревенские, и миновав несколько фресок Овчинникова, мы оказываемся в центре города — у здания городской администрации. Тут мог бы быть памятник политзаключенным, за который 12 лет бьется художник, но пока его нет. Зато здесь стоит новодельная стена с портретами почетных жителей Боровска. Владимира Овчинникова среди них, разумеется, нет. Я обращаю внимание на висящие друг под другом портреты двух серьезных мужчин в строгих костюмах. Это глава города Николай Васильевич Кузнецов и заместитель губернатора Владимир Васильевич Потемкин. «Кузнецов — бывший начальник милиции и нынешний глава города — председатель городской думы, — поясняет Владимир Овчинников. — А Потемкин курирует Боровский район в губернаторской команде. Но он здесь даже не живет. Николай Васильевич сам себя сделал почетным гражданином города и Владимира Васильевича не забыл».

Продолжая обсуждать боровскую Доску почета, мы снова выходим на скупо освещенную улицу Ленина — ту самую, с магазином, на стене которого художник нарисовал «Архипелаг ГУЛАГ». «Выступаю я как-то на очередном градостроительном совете по поводу памятника репрессированным, — рассказывает Владимир Овчинников. — Говорю собравшимся: все атрибуты подавления человека в вашем проекте есть, но нет только самого человека, который противостоял системе. А это были люди думающие и бесстрашные, не боявшиеся слово сказать. Им место на городской доске почета, а не вам. Так и сказал. Во всеуслышание. Через несколько дней Кузнецов ко мне подходит и говорит: “Я не хотел быть на Доске почета. Когда депутаты за меня голосовали — я вышел из зала”».

Навстречу нам по пустынной улице Ленина быстрой походкой идет серьезный человек в длинном черном пальто, черной шляпе и черном кашне в белый горох. У него смутно знакомое лицо. Поравнявшись, Владимир Овчинников и человек в черном обмениваются отрывистыми приветствиями, и только спустя несколько секунд я осознаю, что мы повстречали почетного гражданина Боровска — Николая Васильевича Кузнецова.

Обернувшись вслед главе города, я провожаю взглядом спешно удаляющуюся квадратную фигуру и раздумываю, не догнать ли мне градоначальника с вопросами, почему в Боровске так и не появился памятник политзаключенным, и не пострадала ли его семья во время сталинского террора.

«У него отец и дядя были репрессированы, — внезапно отвечает Владимир Овчинников на мой невысказанный вопрос. — Они были электриками на станции и запустили ее по требованию немцев. Когда город был отбит советской армией, их осудили как пособников фашистов. Одного на десять лет, другого на пять. Потом их реабилитировали, но Николай Васильевич почему-то не хочет, чтобы кто-то об этом знал».

Я оборачиваюсь еще раз, человек в черном пальто и черной шляпе исчезает в темноте улицы Ленина.