Хирург Комаракши Балакришан во время интервью. Москва, 24 марта.
«Я трансплантолог, — говорит доктор медицины Комаракши Балакришнан, — сколько себя помню, всегда им был. Сначала счастливым сыном и школяром, а потом сразу будущим трансплантологом. Вот, кто я. И больше обо мне не нужно ничего знать».
Инженер-сердечник
Читателю, пожалуй, стоит узнать, что доктор Балакришнан в год проводит порядка 1800 операций на сердце, из которых примерно 80 — это пересадка, и 30 из них — детям, в том числе самым маленьким, от семи месяцев до пяти лет.
«Кто-то мечтает стать музыкантом, кто-то космонавтом, я всегда в душе был хирургом, занимающимся пересадкой органов. Даже все мои юношеские увлечения техникой, инженерией, так или иначе вели меня к трансплантологии. Я учился 15 долгих лет, чтобы иметь возможность достичь того уровня компетенций в кардиохирургии, о которых мечтал. Уже в начале девяностых сделал первую пересадку сердца, но могу сказать, что до сих пор учусь. Это очень сложное направление, в котором такое количество нюансов и так еще много нужно успеть сделать, что времени останавливаться просто нет».
У главного кардиохирурга и заведующего отделением трансплантологии клиники Fortis недавно был день рождения. Он отметил его в Москве, где был с рабочим визитом по приглашению компании «МедИндия», которая представляет Fortis в России. В те же дни в Москве прошел семинар по вопросам правового регулирования донорства и трансплантации органов, тканей и клеток человека, на котором помощник министра здравоохранения Ляля Габбасова вновь подняла вопрос о необходимости принятия нового федерального закона в сфере трансплантологии.
«Я сейчас буду говорить просто, как есть. И я знаю, что большинству людей с детьми эти мои прагматичные слова могут показаться резкими, даже жуткими, — продолжает Балакришнан. — Детская трансплантология — особая сфера, с детьми работать намного сложнее, причем не только из-за эмоций родителей, нет. Причина куда более «техническая»: во взрослой трансплантологии донора найти проще, какой бы сложной ни была ситуация с законами и органами в стране. Просто потому, что по размерам взрослое сердце подходит любому взрослому. А у детей размер имеет значение. Все дети разные: кто-то весит четыре килограмма, кто-то пятнадцать, разве можно даже предположить, что они могут быть донорами друг для друга? В результате ожидание органа может затянуться. Нечего и скрывать, что есть больные дети, которые умирают, не дождавшись своего донора. И мы совершенно ничего не можем сделать в этой ситуации».
Хирург Комаракши БалакришнанФото: Василий Колотилов для ТД
Здесь, впрочем, доктор Балакришнан лукавит, он сам предпринял попытку исправить эту несправедливость, запатентовав не только искусственные сердечные клапаны и желудочки, но теперь уже и полноценное искусственное сердце типа HVAD Pump, которое можно будет выполнять в различных размерах и использовать в качестве терапии сердечной недостаточности именно у детей.
Балакришнан изобрел искусственное сердце, которое можно будет использовать в качестве терапии сердечной недостаточности
«Мы пока что не начали тестировать это изобретение. Вопрос пары месяцев. Только потом я смогу говорить о том, насколько оно жизнеспособно. А пока мы можем только работать над общественным сознанием, стимулируя донорство органов. Казалось бы, все просто: в каждой стране есть донорские органы. Пациенты умирают постоянно. В том числе и дети. И это просто вопрос жизни и смерти. Ты уже умер, тебе больше не пригодятся твои органы. Но кому-то они могут спасти жизнь. Ваш ребенок, которого вы потеряли, может подарить жизнь другому ребенку. Но когда ты произносишь это вот так, напрямую, без оговорок, тебя считают черствым, не понимающим чувства других людей человеком. Это не так. Я все понимаю. Но все равно продолжаю призывать к гуманности в высоком смысле этого слова».
Одного закона мало
Нашей стране путь к детской трансплантологии предстоит неблизкий. До сих пор в России законы и поправки, касающиеся донорства и трансплантации органов, не оставляют родителям детишек с пороками сердца никакого выбора. Их единственный вариант — это многомиллионные операции за рубежом. Средства собирают, как правило, в социальных сетях и на страницах благотворительных фондов, поскольку добиться квот от Минздрава — это война, на которую способен не каждый родитель.
Проект федерального закона «О донорстве органов человека и их трансплантации»Находится на рассмотрении в правительстве. Он составлен по аналогии с аналогичными документами международного права, в нем приведены подробные определения ключевых понятий в трансплантологии (прижизненное донорство, посмертное донорство, волеизъявление, информированное согласие/не согласие на донорство и др.), а также учтены многочисленные процедуры, позволяющие говорить о том, что многие мифы о «черной трансплантологии» будут развенчаны. В нем впервые вводится понятие «донорство у несовершеннолетних» (например, разрешается детское посмертное донорство после года жизни при информированном согласии родителей).
«Одного закона недостаточно, — печально констатирует Балакришнан. — И ни в одной стране не было просто с пропагандой детского донорства, даже если оно поддерживалось государством. Так не бывает, что вам сказали «сверху»: мы поддерживаем пересадку органов у детей — и вы тоже поддерживайте. И сразу бы все наладилось. К детской трансплантологии нужно выработать единое гуманное отношение. Люди сами должны прийти к идее взаимопомощи. Но разъяснительная работа в тех же СМИ тоже очень важна. Надо показывать, что эти операции уже давно проводятся в мире, процент успешных операций очень высок. Риски связаны больше с ожиданием органов, нежели с самой операцией.
Смысл в том, чтобы не было полного отсутствия этой темы в обществе. Я, конечно, понимаю, как это все сложно в странах с высоким проникновением различных религий и конфессий. Но все равно обсуждать необходимо! А то так и будет продолжаться: проще косо смотреть на «черствых» людей, чем на что-то решиться самим».
Хирург Комаракши БалакришнанФото: Василий Колотилов для ТД
Поговорим об этом
В России предвзятое отношение к трансплантологии. Причем вообще, как к явлению. Люди думают, что пересадка органов — это что-то из будущего, что наши специалисты не дотягивают до нужного уровня компетенций…
Иеромонах Русской православной церкви, журналист, миссионер, клирик Крутицкого подворья Русской православной церкви отец Дмитрий (Першин)Первая причина негативного отношения населения к донорству органов — протест против утилитарного, еще советского отношения к телу как к сырью, к рабочему материалу. Если родители принимают сознательное, информированное решение, что в случае гибели их ребенка (а такое может случиться, к сожалению, в любой момент) он станет посмертным донором, что позволит спасти жизнь другим детям, то в этом случае тоже никаких возражений с точки зрения христианской православной традиции не существует. Но в России, к сожалению, действует как раз презумпция согласия. То есть врачи исходят из того, что люди по умолчанию согласны на посмертный забор органов. И только если при жизни человек письменно выражал свое несогласие, органы его не будут забраны. Именно это отношение к человеческой свободе, к человеческой готовности жертвовать ради других и вызывает крайние формы подозрений, мифотворчества и даже фобий. Поэтому хорошо было бы ввести процедуру, при которой люди могли бы определять свой статус в качестве донора. Например, ставить отметку в паспорте, что они добровольно готовы жертвовать органы после смерти. Только тогда — по прошествии нескольких лет или десятилетий — перейдя поэтапно к презумпции несогласия, мы сможем получать на три порядка больше почек и других жизненно важных органов, в том числе для детей. Добровольная жертва всегда приносит больше плодов, чем давление.
«По моим наблюдениям, у вас хороший уровень взрослой трансплантологии, прекрасные кардиохирурги, — возражает Балакришнан. — Я много общался со специалистами, лечившими детей, которые приезжали ко мне на операцию из России. Мне кажется, что как раз с медицинской точки зрения ваша страна готова, тут вопрос больше в восприятии. Ну, возможно, еще финансовые аспекты…»
Доктор Балакришнан — один из трех попечителей индийского благотворительного фонда Aishwarya Trust, который собирает средства на операции малоимущим детям с врожденным пороком сердца. В проекте участвуют несколько местных клиник, а дети приезжают со всех концов Индии, а также из неблагополучных регионов Африки (Руанда, Бурунди, Судан, Нигерия, Сомали). За 10 лет работы фонд прооперировал 1300 пациентов, обследовал тысячи, но количество работы не становится меньше, как и запросов на сбор средств.
«Наш фонд помогает малоимущим, но по факту такие фонды нужны вообще всем. Дорогая же не только сама операция. Дорогие лекарства и содержание ребят, пока они ждут доноров. Это же все тоже живые деньги, — объясняет Балакришнан. — Ваши детки, когда приезжают ко мне, не только тяжелый перелет должны перенести. Они должны дождаться донорского органа. Может месяц пройти, может больше. Все это время они здесь, в Индии, проходят все необходимые процедуры, получают лечение. Это очень серьезная финансовая нагрузка на родителей. Даже если кто-то получил квоту, многие расходы в нее не входят. Да и сколько там этих квот? Четыре? Пять в год, как я слышал? Детей-то, которым нужна пересадка, в разы больше. Так что я бы на месте российских властей всерьез задумывался о развитии детской трансплантологии непосредственно у себя в стране. Как я уже сказал, доноры есть везде и всегда, к сожалению».
Именитый хирург из Индии впервые в Москве. В перерывах между рабочими вопросами он навестил несколько бывших пациентов, успел в цирк, а после нашей встречи отправился на концерт трубача Тиля Бреннера в Дом музыки.
«Москва бесподобна, такая красивая, величественная. Я еще многого не успел посмотреть, потому что прилетел на день позже. Задержался по работе, конечно: внезапно появился донор, надо было стремительно оперировать. Это, кстати, то, к чему надо готовиться вашим хирургам: ты никогда не знаешь, когда у тебя будет операция, потому что детские органы — на вес золота и всегда сюрприз. И поэтому мне сейчас очень нужны эти новые эмоции, весь этот цирк ваш замечательный, гимнасты, клоуны (я в полном восторге!) И музыка, конечно. Я сам играю на саксофоне, на гобое и на кларнете. Музыка не дает сойти с ума, не дает взорваться от перенапряжения. Когда играю после тяжелых операций (могу даже ночью или под утро), только так и расслабляюсь. Ну, потому что это на самом деле все очень сложно, но я желаю вашей стране успеха».
