1942 год, зима, Дудинская мерзлотная станция, Норильлаг, г. Дудинка, Красноярский край
Дверь в здание станции распахнулась, дунул холодный ветер со снегом, и внутрь, пригибая голову, вошел человек. Высокого роста, худощавый, с первого взгляда было видно, что для заключенного ГУЛАГа у него хорошее здоровье. До ареста у него, скорее всего, не было отбоя от восхищенных поклонниц, но пять лет лагерей огрубили благородные черты, щеки заросли щетиной, высокий лоб перечеркнули морщины, а прямая спина согнулась под грузом невзгод.
— Николай Александрович, дверь-то закрывайте! — взмолился из-за стола Лев Гумилев. — И так холодно.
Заблудившийся в собственных мыслях и будто забывший о том, как холодно зимой в низовьях Енисея, Николай Александрович Козырев встрепенулся, захлопнул за собой дверь и, не раздеваясь, примостился рядом с раскаленной буржуйкой, не очень справлявшейся с ледяными сквозняками из всех щелей.
— Ну как, слышно что-нибудь? — попытался прервать тяжелое молчание Гумилев. — Пришло из Москвы решение?
— Пришло, Лева, пришло, — чуть слышно проговорил Козырев. — Недавно объявили.
Гумилеву не хватило смелости задать следующий вопрос. После паузы Козырев продолжил сам:
— Все. Вышка, — он хрипло рассмеялся. — Говорят, не приводят в исполнение только потому, что нужно расстрельной команды дождаться. Им погода не нравится. А я вот, как объявили, вышел на берег и смотрел вверх по течению. Они ведь по льду поедут.
— А с вами-то все в порядке? Вы там сколько стояли?
— Не бойся, Лева, не бойся, не обморозился я, — Козырев встал. — Время греет.
Портрет Козырева, выполненный заключенным французом Ж. Росси. Дудинка, 1943 годФото: Государственная публичная историческая библиотека России
Он принялся расхаживать по комнате. В тепле его отчаяние словно растаяло и превратилось в злость и обиду.
— И ведь за что расстреливают?! Ты знаешь мой приговор от 37-го?
Гумилев покачал головой.
— Приговорен по подозрению в участии в фашистской троцкистско-зиновьевской террористической организации, возникшей по инициативе германских разведывательных органов и ставившей своей целью свержение Советской власти и установление на территории СССР фашистской диктатуры, — сквозь зубы цедил Козырев. — Террористическая организация! Свержение власти! Установление фашистской диктатуры! И что мне за это дали? Пять лет! А теперь?
Гумилев хотел что-то сказать, но Козырев перебил его, во все ускоряющемся темпе шагая из угла в угол.
— Первое: сторонник теории расширяющейся Вселенной. Я астроном, это моя работа вам, сволочи, говорить, что со Вселенной происходит! Это же очевидно стало после расчетов Фридмана и экспериментов Хаббла! Да и какая им разница, расширяется она или нет?! — он чуть отдышался. — Второе: утверждал, что бытие не всегда определяет сознание. Хотелось бы им, чтобы определяло. Если бы определяло, мы бы все уже давно здесь стали, как эта блатная мразь, которой я морду разбил. Третье: не согласен с утверждением Энгельса, что «Ньютон — индуктивный осел». Ньютон! Где Энгельс и где Ньютон?!
— Николай Александрович, пожалуйста, успокойтесь, — Гумилев схватил Козырева за рукав и попытался усадить за стол. — Вы уже отстояли свою честь, перед судом инквизиции заявив, что Ньютон — величайший из ученых, живших на Земле. А я вам особенно благодарен еще и за то, что вы не отреклись от своего мнения о моем отце…
Астроном благодарно улыбнулся, вздохнул и, будто разом лишившись сил, облокотился на стол. Гумилев примостился напротив.
— Да уж, — грустно усмехнулся Козырев. — Слава Галилея точно не даст мне теперь покою, а ведь я же Энгельса даже не читал! Мне эту его фразочку тот стукач блатной подбросил, как наживку, а я и клюнул, дурак! И вот теперь, не за предательство родины, не за терроризм, а за то, что я свое мнение имею, разбираюсь в науке, просто к начальству не подлизываюсь, — десять лет. Но нет, невозможно же так, слишком мягкий приговор, за такие чудовищные преступления — расстрел. Только расстрел!
не за предательство, не за терроризм, а за то, что я свое мнение имею, разбираюсь в науке и к начальству не подлизываюсь, — раСстрел
— А я вот думаю, Николай Александрович, что не доедет до вас расстрельная команда, — Гумилев потянул Козырева за руку. — Хотите докажу? Дайте руку, я вам по ладони все прочитаю. Ну вот, смотрите, какая линия жизни длинная! Да вы и сами подумайте, Николай Александрович, сейчас война, стране нужен никель, а норильский комбинат — единственное место в стране, где его производят. Вы думаете, они смогут позволить себе разбрасываться такими хорошими специалистами, как вы? А линия судьбы! Смотрите, как она выходит из линии ума и переплетается с линией жизни! Вам сама судьба здесь умереть не позволит, ведь вам сначала нужно вашу теорию времени закончить.
— Да что уж, Лев, — махнул свободной рукой Козырев. — Какая теперь теория…
— Нет, Николай Александрович! Вы разве не помните, как вы нам в первый раз про Вселенную рассказывали?! Что Вселенная ограничена и имеет форму сферы, а что есть за ее пределами — неизвестно, что звезды давно бы погасли, если бы не питались энергией, которую выделяет Время, что и Вселенная расширяется за счет этой же энергии. Неужели не помните, как это всех поразило? Никто даже военные новости от вольняшек не слушал, только вас!
— Да что вы… — астроном засмущался.
— Нет, нет, — возразил Гумилев. — Даже меня ваш рассказ о жизни звезд вдохновил на идею о пассионарном этногенезе, о которой я вам рассказывал. Когда вы мне тогда сказали, что «открыли, что такое время», я подумал, вы обиделись просто. Но теперь я вижу, что вы действительно пытаетесь это понять. Этого никто не понимает. Мне кажется, это ваша судьба — раскрыть природу времени.
— Спасибо, Лев, — Козырев пожал Гумилеву руку. — Спасибо за поддержку. Пока буду жив, не пожалею сил, чтобы это твое пророчество стало правдой.
***
Будущий астроном Николай Козырев родился 20 августа 1908 года в Санкт-Петербурге в семье горного инженера. Его отец, Александр Адрианович, работавший в Министерстве земледелия, был выходцем из крестьян Самарской губернии, но незадолго до революции дослужился до чина действительного статского советника, что обеспечило ему статус потомственного дворянина. Мать Козырева, Юлия Николаевна, происходила из семьи самарских купцов.
В 1928 году талантливого двадцатилетнего студента Николая Козырева приняли сначала аспирантом, а потом и специалистом в Пулковскую обсерваторию. С двумя своими друзьями, выпускниками Ленинградского университета, Козырев начал работать под руководством академика Белопольского над изучением Солнца. И в тихой, похожей на монастырь Пулковской обсерватории эта неразлучная троица оставила по себе память не только незаурядными способностями и ранними публикациями серьезных исследований, но и удалью и озорством.
Виктор Амбарцумян, Николай Козырев, Чандрасекар, Евгений Перепелкин и Дмитрий Еропкин. 1930 годФото: Wikipedia Commons
В 1934 году Козырев опубликовал важную работу по физике звездных атмосфер, чуть позже дополненную работой Чандрасекара (того самого, в честь которого назван предел массы, после которого бывшие звезды взрываются сверхновыми, превращаясь в нейтронные звезды). Эту теорию назвали теорией Козырева — Чандрасекара.
В то время ученых очень занимали механизмы горения звезд, и Козырев плотно занялся этой темой, считая, что механизм термоядерного превращения водорода в гелий, предложенный Гансом Бете, недостаточен для объяснения происхождения энергии таких звезд, как, например, Солнце. К сожалению, довести эту работу до конца Козыреву не удалось. Из-за разногласий с новым директором Пулковской обсерватории он был сначала уволен, а чуть позже, когда директора арестовали по Пулковскому делу, тот на допросе назвал Козырева одним из соучастников, и 7 ноября 1936 года Николая Козырева арестовали, а 25 мая 1937 года осудили.
До мая 1939 года он просидел в тюрьме города Дмитровск-Орловский Курской области, после чего был этапирован в Норильлаг НКВД. Меньше чем через год его, официально по состоянию здоровья, а на самом деле, скорее всего, благодаря его образованию и квалификации, сначала перевели на Дудинскую мерзлотную станцию геодезистом, потом расконвоировали, а в декабре 1940-го назначили начальником этой же станции.
А в январе 1942 года судили снова, якобы за враждебную агитацию среди заключенных. Таймырский суд дал ему еще десять лет, но Верховный суд счел такой приговор слишком мягким и заменил его на расстрел.
Но Козыреву повезло: норильское начальство не спешило выполнять указания Верховного суда, и весной 1942 года начальник Норильлага, на глазах у Козырева порвав приговор о расстреле, перевел его как ценного специалиста инженером на Норильский металлургический комбинат.
А в 1944-м советские астрономы стали просить освобождения Козырева, в 45-м его вызвали в Москву для пересмотра дела, и 14 декабря 1946-го условно-досрочно освободили, предоставив возможность жить в Ленинграде и заниматься наукой.
Николай Александрович Козырев делает доклад об открытом им на Луне вулкане, 1959 годФото: Федосеев/РИА Новости
Тот факт, что Козырев защитил докторскую диссертацию через три месяца после освобождения из лагеря, свидетельствует о том, что он занимался ею как минимум несколько последних лет пребывания в лагере. Говорили, что при этапировании из Дудинки в Москву он «согревал зашитый в нательной рубашке» пакет, в котором находилась законченная в черновом виде диссертация. Именно в ней он начал изложение своей теории времени.
А в 1958-м он прочел в Пулковской обсерватории доклад на эту тему и опубликовал книгу под названием «Причинная или несимметричная механика в линейном приближении», которая развивала темы, начатые в его докторской диссертации. Вот как описывают это событие Аркадий и Борис Стругацкие: «Козырев был тогда фигурой в советской астрономии значительной, яркой и даже таинственной. Он был другом и научным соперником Амбарцумяна и Чандрасекара. Отсидел десять лет в сталинских лагерях. Создал теорию, доказывающую существование нетермоядерных источников излучения звезд. Он рассчитал новейшую и для своего времени совершенно парадоксальную модель атмосферы Венеры.
Обнаружил на Венере грозы с молниями длиной в тысячи километров. В начале 60-х ему удалось получить редчайший и сенсационнейший спектр вулкана, извергающегося на Луне, до той поры считавшейся абсолютно мертвым небесным телом… А в 57-м он объявил: «…принципиально возможен двигатель, использующий ход времени для получения работы. Иными словами, время обладает энергией».
принципиально возможен двигатель, использующий ход времени для получения работы. Иными словами, время обладает энергией
Доклад вызвал сенсацию в научных и околонаучных кругах, а Стругацкие по его мотивам написали рассказ «Забытый эксперимент», в котором основой для сюжета стал вечный двигатель, вырабатывавший энергию из хода времени. Но многие научные авторитеты сомневались в теории Козырева, поэтому в конце 1959 года ученым советом Государственного астрономического общества была назначена комиссия, задачей которой было доказать или опровергнуть существование энергии времени.
Профессор, доктор физико-математических наук Николай Александрович Козырев (в центре) в Ленинградском электротехническом институте связи имени М. А. Бонч-Бруевича. 1965 годФото: Всеволод Тарасевич/РИА Новости
Выводы комиссии оказались предсказуемы. Ни эксперименты с весами, которые якобы должны отклоняться силой причинности, создаваемой гироскопом, ни взвешивания на разной широте, которые должны были быть разными из-за разного закручивания времени Землей на разных широтах, не давали определенных результатов. Сама же книга о «Причинной механике» была написана непонятно, и создавалось впечатление, что Козырев изначально руководствовался предположениями, которые хотел доказать. Не зря, наверное, в 50-е годы по Пулкову пополз слух, что «Козырев наблюдает только то, что хочет видеть».
К концу 1970-х годов из-за некорректной постановки экспериментов и научной неприемлемости последних его работ Козырев был уволен из обсерватории, впрочем, через несколько месяцев его пожалели и восстановили в нештатной должности консультанта. Он умер в 1983 году, немного не дожив до 75-летия. И, хотя его теорией сегодня увлекаются только псевдоученые, строящие «зеркала времени» и увлекающиеся «вселенским разумом», настойчивость и упорство, с которыми Козырев преследовал свою идею, не могут не вызывать уважения. Неотвеченным остается только вопрос: «Почему?» Как энергия времени стала такой важной для Николая Козырева?
***
1938 год, зима, Дмитровский централ, г. Дмитровск-Орловский, Курская область
Николай Козырев сидел на табурете в двухместной камере. Раньше у него был сокамерник, но после карцера он сошел с ума, а еще через некоторое время умер. Козырев не хотел об этом думать. Он думал о теме, которая захватила его в последние годы перед арестом: «Почему горят звезды?» Козырев не верил в гипотезу термоядерного синтеза и думал о том, может ли существовать другой, более глубокий источник энергии для звезд.
Точнее, пытался думать. Общие рассуждения уже не помогали, ему нужны были цифры. Без них он не мог думать дальше. А если он не сможет думать дальше…
— Пожалуйста… — шептал астроном, закрыв лицо ладонями. — Я не знаю, кто ты, Бог, судьба, сила, правящая Вселенной… Помоги мне. Пожалуйста, я сделал все, что мог, если ты мне не поможешь…
Через несколько минут или часов, он не мог сказать, в коридоре послышались шаги. Дошли до двери его камеры, лязгнула задвижка, и на пол шлепнулась книга. Козырев был уверен, что это опять «Красный концерт» Демьяна Бедного, читанный им уже много раз. Но когда он встал с табурета, подошел к двери и поднял книгу с пола, то не поверил своим глазам. Он держал в руках второй том пулковского «Курса астрофизики и звездной астрономии» издания 1936 года.
Лунный кратер КозыревФото: Clementine space probe/NASA
Следующие двое суток Козырев без устали запоминал все данные из этой книги, какие только могли ему пригодиться, и не зря. На третий день был обход начальника тюрьмы, и тот отобрал книгу, потому что читать литературу по специальности заключенным было запрещено. Но Козырев был спасен, он мог продолжать думать о звездах.
В радостном возбуждении ходил он по камере, сопоставляя в голове гипотезы с цифрами, которые запомнил из книги, когда лязгнул засов, дверь открылась и вошел дежурный офицер.
— А… Козырев, — ухмыльнулся офицер. — Сначала запрещенные книги храним, а теперь еще и нарушаем устав. Ходить по камере запрещено. Думаю, пять суток карцера послужат вам уроком. Увести!
Козырева отвели в подвал, раздели до нижнего белья и босиком втолкнули в крохотную камеру с земляным полом, в которой стоял одинокий табурет. Перед тем, как дверь захлопнулась, он успел увидеть пар, вырывавшийся из его рта: в неотапливаемой комнате было очень холодно.
Астроном сразу подумал, что замерзнет здесь насмерть. Он сел на табурет, подняв ноги с ледяного пола, и принялся делать то, что спасало его каждый раз, — думать. Мысли о звездных атмосферах, ядерных реакциях и температурах мешались с молитвами, обращенными то ли к Духу Святому, то ли ко Второму Закону Термодинамики. Он измерял дни кусками хлеба, пьянел от выдававшейся трижды в день кружки кипятка и спал, сидя на табурете. И все-таки Козырев не замерзал насмерть. Со временем изнутри начало проступать какое-то необъяснимое тепло, которое и спасло ему жизнь. Откуда же оно могло взяться?
На шестой день пятидневного заключения в карцере Николая Козырева осенило: его грела та же сила, что давала энергию звездам и не позволяла Вселенной кануть во тьму! Само время текло сквозь него и грело своей энергией! Энергией судьбы, превращающей причину в следствие.
При написании текста использованы материалы: Дадаев А. Биография Н. А. Козырева Шкловский И. Эшелон Снегов С. Норильские рассказы Справка КГБ о судьбе пулковских астрономов Гумилев Л. Довоенный Норильск Стругацкий А., Стругацкий Б. Собрание сочинений в 11 т.: Т. 1. 1955—1959 Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ
