Я уже так долго живу в Турции, что успела полностью пересмотреть пантеон своих культурных героев. В первые годы мой список мало чем отличался от списка любого интеллигентного турка: поэт Назым Хикмет, рок-певец и самый большой друг детей Барыш Манчо, автор вынимающих душу протестных песен Ахмет Кайя, армянский журналист Грант Динк, — все фигуры огромного масштаба с трагической или просто слишком ранней смертью и громадным влиянием на турецкую культуру и историю.
Но если сегодня спросить меня, кто представляет для меня Турцию, мой список будет гораздо проще. Например — молочник. Или Рамазан, который выжимает сок. Другой Рамазан, который варит кофе. Халиль, который заваривает чай. Крошечная старушка, которая каждый четверг толкает огромную, в три своих роста, тележку с бутылками собственноручно выжатого ею масла. Лицом Турции стали для меня люди, на которых я никогда не хотела походить.
Привычный рай
Для всякого, кто тяжело переживает перемены и меняет привычки, Турция просто обязана казаться раем. Прогуливая своих друзей по Стамбулу, я то и дело пытаюсь завести их в эти островки неизменности — отель Pera Palace, сохранивший традицию файв-о-клоков в гостиной со времен, когда здесь останавливалась Агата Кристи, район Кузгунджук, где и когда-то, и теперь в добром соседстве живут армяне, греки и евреи — хоть и в пощипанном национальными погромами ХХ века составе.
Время и нынешняя власть, ненавидящая всю память об этом старом Стамбуле, беспощадны, и таких мест становится меньше. Зато остаются люди, и чем более голым становится вокруг исторический ландшафт, тем больше я вижу невольных носителей исторической памяти.
чем более голым становится вокруг исторический ландшафт, тем больше я вижу невольных носителей исторической памяти
Например, молочник. Мои подруги шутят, что молочник — главный мужчина моей жизни, я говорю о нем больше, чем о собственном муже. На самом деле, молочник появляется в нашей жизни раз в неделю, когда по субботам в десять утра его фургончик выезжает на нашу улицу и встает на углу. На фургончике рядом со списком продуктов (молоко, масло, яйца, сыр) висит бумажная копия черно-белой фотокарточки — это дед нашего молочника, первый молочник города Стамбула, отправившийся в поход со своей тележкой в девятнадцатом году прошлого века.
Сегодня в каждом районе уже есть свой молочник, а немолодой внук прародителя всех стамбульских молочников так и накручивает круги по своей Кадырге. И пусть большинство домов района с тех пор превратились в отели, а жизни в историческом центре почти не осталось, одни туристы. Но всякий раз, когда на углу у моего дома останавливается фургон, когда оттуда выходит маленький человечек и с призывным птичьим криком «сюууут!» («молоко») обходит улицу, я думаю о том, как за двадцать-тридцать-пятьдесят лет до этого по этой же улице, невзирая на все волнения и военные перевороты, ходили такие же маленькие люди, и как они будут ходить здесь лет пятьдесят спустя… Честное слово, я не знаю мысли утешительнее.
Кофе каждый день
Молочник приходит в субботу в десять, а в полдень в магазин моего мужа ежедневно заходит Рамазан. Ему 50 лет. Примерно сорок из них он работает в туристических магазинчиках стамбульского Султанахмета — подает покупателям яблочный чай. Английского не знает, да и разговаривать не любит, продавать не продает, так что просто присутствует рядом на должности магазинного мальчика. Его жалование — 20 лир в день, чуть больше пяти долларов, в месяц он получает в три раза меньше прожиточного минимума. Две трети этих денег он отдает жене, а на оставшиеся съедает раз в день самый дешевый в городе омлет с овощами и одно яблоко. Жена его тоже не тратит на хозяйство ни копейки: раз в год, в самый сезон, покупает на рынке овощи, закатывает в консервы, и потом все семейство ест эти консервы до следующего лета. У Рамазана подметки в дырах, трое детей и трое квартир — за последнюю он выплачивает кредит и, когда выплатит, вполне может уйти на покой далеко небедным человеком. И при этом Рамазан — один из самых щедрых людей, которых я знаю. Достаточно сказать, что в наш магазин он заходит, чтобы безвозмездно сварить нам всем крепчайший турецкий кофе, потому что лучше Рамазана кофе не варит никто. Он приходит на кухню, находит кофе и турку, обносит нас всех прекрасным кофе с пенкой вышиной в мизинец, потом тщательно вымывает за нами чашки и, так и не сказав ни слова, исчезает до следующего дня.
Малала Юсуфзай как символ оппозиционности стамбульского района Мода; В анатолийских деревнях такое надевали в день обрезания, а у нас — в день карнавала; Ататюрк из пахлавы — самый сладкий Ататюрк; Весь район вокруг Египетского рынка сегодня заставлен памятниками вот таким стамбульским труженикам, вроде этого продавца симитов
Фото: из личного архива
Таких рамазанов в ботинках с дырками — половина Стамбула. Один толкает по окраинам тележку с апельсинами и гранатами — на скромный доход со свежевыжатых соков он вырастил восьмерых детей. Другой разносит чай торговцам с Большого Базара. Всего пару лет назад его нехитрое предприятие — четыре медных чайника, кипящих в закутке на лестничном пролете в соседнем подъезде — украшало наш переулок. Но добродушный беззубый Халиль с усами Михаила Боярского уже покинул нас ради собственной, столь же крошечной лавки, накопив 100 тысяч долларов на ее открытие со стаканов чая по 75 курушей. Эти простые люди, повторяющие дела их отцов и дедов, не просто осколки прошлого, но и самое верное обещание будущего. Я прямо слышу это ожидание наступающего завтра в турецком воздухе: четки тук-тук-тук, сигарета пых-пых-пых, чайная ложечка дзынь-дзынь-дзынь о стаканчик, но завтра будет новый день, и кому-то повезет.
все великолепие здесь временное: с каждым новым ветром богачей сдувает куда-то в сторону Европы, а бедняки стоят
Турция — страна бедняков. Все богатство и великолепие здесь временное — с каждым новым ветром богачей сдувает куда-то в сторону Европы, а бедняки стоят. Им досталась не только историческая память о таких же поколениях тружеников за ними, но и вера в новый день, ради которого ты раскидываешь свои ковры, таскаешь свои тележки, водишь кругами по холмам свои фургончики. Мы выживаем, подсчитывая копейки, но в нашем выживании нет ничего трагичного, никакой беды, никакой аскезы, потому что будущее в глазах турка никогда не печально и не туманно. Будет и на нашей улице праздник, Иншаллах, надо только немного подождать. И мы ждем.
Момент истины случается раз в год, когда на Новый год разыгрывается государственная лотерея, милли пьянго, победитель которой получит достаточно миллионов, чтобы выбиться из бедняков навсегда. Их всего несколько счастливчиков на миллионы играющих, и про них ходят городские легенды. Прочие же остаются ждать. Чайные ложечки продолжают дзынькать, тележки разносчиков катятся по каменным мостовым, молочник все так же приходит в десять, жизнь продолжается, и можно представить, что такой она и будет всегда — и если это не оптимизм, то прямо и не знаю, что предложить вам взамен.
