История одного города

Все малые города похожи друг на друга, и умирают они похоже. Закрываются поликлиники, школы и заводы, разрушаются парки, облезают фасады, уезжают люди. Но Кондопога — особый случай. Этому городу удалось из обычного и серого в очень короткий срок стать красивым и сказочным. А когда умирает красота — это особенно больно и очень заметно.

Дворцы и карильоны

Долгое время в провинциальной Кондопоге не было ничего необычного. Два старых кинотеатра без кино — в одном в сезон продавали шубы, в другом проводили дискотеки и ярмарки. На горизонте маячили трубы целлюлозно-бумажного комбината — там работали многие горожане. Небольшой парк с каруселями, которые развалились, еще когда я училась в школе. Непримечательные улицы, заколоченная фабрика игрушек, тоскливый фонтан на площади Ленина. А потом директор комбината Виталий Федермессер начал вкладывать деньги в город. Много — кондопожане не успевали удивляться переменам.

В Кондопоге построили Дворец искусств несвойственных городу архитектурных форм. Внутри было много мрамора и орган, снаружи тоже мрамор, фонтан, красивые скамейки и подсветка.

Пешеходные улицы замостили цветной плиткой. Постепенно на улицах появлялись фонари, на каждой разные. Поговаривали, что Федермессер заказывал похожие на те, что видел в Европе. Не знаю, так это или нет, но фонари были очень красивых форм. И светили тоже красиво: ярко-желтым, зеленоватым и даже розовым светом. Вечером, когда они загорались, город наполнялся людьми — было приятно гулять в красоте. Фонари били. Утром я шла на работу и видела разбитые плафоны. Но их быстро меняли на новые. Ходили слухи, что «хозяин» специально колесит по городу на своей старой «копейке» (эту причуду богатого директора комбината ездить на дешевой машине горожане не понимали) и проверяет, где разбито. И потом сильно ругает работников за проволочки с заменой.  

На главной улице появились карильоны — «часы с колокольчиками», которые каждые полчаса наигрывали мелодию. Для горожан это было чудом чудным (ладно в Европе, но в нашем захолустье!) — каждые тридцать минут у карильонов собирался народ и ждал музыку. И расходился, когда она замолкала. Возле карильонов даже поселилась стая собак. Псы лежали на пригорке и вместе с людьми ждали, когда колокольчики зазвучат. При первых же звуках собаки поднимали головы и начинали выть, стараясь попадать в ноты. Они приходили петь к часам каждый день, и скоро было уже не ясно, на собак или на часы подтягивается глазеть народ.

Позже в Кондопоге построили Ледовый дворец. Большой, богатый, в маленьком городе — мы не понимали, зачем он нам, но радовались. Там были секции хоккея и фигурного катания. Ледовые шоу, на которые было сложно достать билеты — гости приезжали со всей республики. Было свободное катание (колени до сих пор помнят), зал для спортивной гимнастики и много чего еще. Территорию вокруг тоже благоустроили. Перед входом появились фонтаны с подсветкой, похожие на водяные цветы. Установили еще одни карильоны, побольше. И небольшой открытый амфитеатр.

В городе появилась поликлиника для работников комбината. Ухоженная территория, мрамор, современное оборудование. И санаторий-профилакторий. Для комбинатовских бесплатно, остальным за деньги. Симпатичное кафе «Коралл» с интерьером а-ля морское дно. Высоченные флагштоки с флагами России и Карелии, зачем-то огороженные металлическими заборчиками.

А зимой в городе стояли пушистые елки. Ими украшали каждый угол. Две елки рядом на улице Советов, по одной на площадях, у вокзала, у проходной комбината, у Дворца, у Ледового, у творческого центра… Все были украшены светящимися гирляндами и игрушками. А елка возле Ледового была покрыта сеткой мелких лампочек — что-то похожее мы прежде видели только в фильмах про Рождество.

В общем, за несколько лет Кондопога из безликого города бумажников стала самым красивым городом в Карелии. Сюда непременно заезжали туристы и называли его «маленькой Швейцарией». А из Петрозаводска, столицы Карелии, приезжала молодежь — просто погулять.

Федя

На строительство и содержание объектов комбинат тратил огромные суммы. Говорили, что Федермессер, вкладываясь в город, отмывает деньги. Не может же он просто его любить! Что у комбината большие долги и скоро все дворцы рухнут. Что чем пускать пыль в глаза, лучше бы поднял работникам зарплаты. Что «хозяин» зол и даже безумен.  Рассказывали истории, что однажды Федя, так называли его жители, уволил работника за то, что столкнулся с ним на проходной в нерабочее время. Что, если нарвешься на директора, он обязательно остановит и начнет задавать вопросы про жизнь и работу. Ответишь так, как ему понравится, — выпишет премию. А нет — отругает или уволит. Невысокого пожилого директора боялись и трепетали перед ним, как перед божеством. Боялась и я, просто из-за всех этих слухов. А потом мы встретились.

По семейным обстоятельствам я ушла на заочное отделение, вернулась домой и искала работу. Мама продавала одежду в небольшом павильоне и хотела меня к себе в напарницы. А я мечтала писать статьи в газету. В городской газете вакансий не было, оставалась комбинатовская. Устроиться на комбинат в то время было как выиграть в лотерею. Там регулярно платили зарплаты, там было много всяких льгот и вообще это было престижно, даже если работаешь, как мой папа, в цехе капремонта. Многие безуспешно ходили в отдел кадров, многие пытались попасть на прием к директору (попасть в эту святыню было практически невозможно). Я решила никуда не ходить, а сделать что умею — написать Федермессеру письмо. Я рассказала, что мне нужна работа, потому что у нашей семьи финансовые трудности. И что хочу я непременно в газету, потому что доучиваюсь на журналиста. Это моя мечта. Отправила и постаралась забыть.

Генеральный директор АО «Кондопога» Виталий ФедермессерФото: Семен Майстерман/ТАСС

Через неделю дома зазвонил телефон. Мне сказали, что через полчаса за мной приедет машина с комбината. Я собралась, вышла во двор и увидела блестящий черный джип. Всю дорогу от страха меня тошнило: неужели везут к НЕМУ? Меня проводили в приемную, а потом в кабинет к Федермессеру. На полусогнутых я прошла по комнате к здоровенному столу, за которым сидел директор комбината. Вжалась в краешек стула напротив. В руках у него мое письмо, делает вид, будто только прочел. Ну, думаю, все. Сейчас мне вставит за то, что жалуюсь, что зарплаты моего папы-сварщика нам не хватает. И уволит его. И папа меня убьет. А он говорит: «Чего косички-то дрожат? Не бойся. Хорошее ты мне написала письмо, трогательное». Поговорили. Сказал, что у папы хорошая дочь и что даст мне работу. Но пока не в газете (сначала доучись), а в другом месте. Меня проводят и покажут.

Я уже хотела уходить, как он пригвоздил меня к стулу пристальным взглядом. «Чего такая зеленая-то? Вам есть на что кушать? На, возьми вот. В счет будущей зарплаты». И протянул мне денежный сверток. Я отказалась. Сказала, вот заработаю — и буду тогда тратить. Он посмеялся. Меня вывели. Я думала, меня устроят в цех. Уборщицей, там, или лаборантом. А меня привели в другой кабинет, поскромнее — к директору по лесоснабжению. «Это ваш новый секретарь. Решение Виталия Александровича. Обсуждению не подлежит», — сказали мне и ему. И мы оба офонарели. Директор по лесу, крепкий пятидесятилетний мужик, внимательно посмотрел на мои косички и тощие коленки. Огорченно крякнул, поглядел в окно. И я начала работать в управлении, самом крутом цехе комбината.

После той встречи с «хозяином» я видела его много раз, а он меня лишь дважды. Оба раза останавливал, спрашивал, как дела у меня и у папы. «Если кто обижает — рассказывай, накажу», — говорил по-отечески. В последнюю нашу встречу Федермессер понуро брел по территории. Он выглядел очень постаревшим, совсем дедушкой. «Может, болеет», — подумала я. А потом он пропал, говорили, уехал лечиться в Германию. Его не было видно очень долго, а однажды я получила смс от коллеги: «Ты знаешь, что Федя умер? Вчера. Что теперь с нами будет?»

Хоронили его в Карелии. Тело в Кондопогу привезли прямиком из Германии и отвели два часа на прощание родственников и коллег. Все управление пришло на похороны, и наш отдел тоже. Открытый гроб стоял во Дворце искусств, самом любимом его детище. К нему тянулась длиннющая очередь. С каждым метром, приближающим меня к гробу, я ощущала, как в горле увеличивается ком. И вот директор лежит, похудевший, бледный, с белыми, как облака, волосами. Грозный человек-загадка, который дал мне путевку в жизнь и оставил после себя красивый город. Очередь подтолкнула меня вперед, мимо. Я вышла из дворца и быстро, чтобы никто не видел, вытерла слезы.

Жизнь после смерти

После смерти «хозяина» директором комбината и владельцами становились разные люди и компании. Банкротство, сокращения, передача городу и республике комбинатовских объектов. Я уехала из Кондопоги почти сразу же после смерти Федермессера. О том, что там происходило, узнавала из газет и слухов. Говорили, что Федермессер оставил комбинату неподъемные долги. Что новое руководство считает нецелесообразным поддерживать объекты, которые он понастроил. А городу не по силам даже сам город. Что там было на самом деле, я не знаю. Да и текст не об этом.

Последний объект, который Виталий Александрович не успел достроить, «заморозили». Это были многоэтажные дома — жилье для работников комбината с башней-рестораном, в который по замыслу можно было попасть по переходу, не выходя из квартиры на улицу. И часами на самом верху.

Уже три года я живу в Поволжье, приезжаю в Кондопогу редко. Видимо, поэтому так сильно режут глаза перемены. И так очевидно медленное, но неизбежное умирание города.

Последний раз я была здесь в июле. Увидела дыры в желтых стеклах фонарей и покосившиеся плафоны. Куда ни глянь — обшарпанные фасады домов, разбитые ступени. Не только на объектах, построенных комбинатом, повсюду. Дошла до Дворца искусств — плитка мраморного фонтана местами откололась. Сам дворец поблек, ступени расколоты, в одном месте даже рассыпался фасад, обнажив кирпичи. Скамейки раздолбанные. Флагштоки и заборы вокруг них заржавели, белая краска облезла. Светящихся фонтанов-цветов возле Ледового больше нет. Плиты, которыми выложено дно, разбиты, по ним гуляют голуби и дети. Карильоны все еще звучат, но на фоне разбитого фонтана мелодии не кажутся радостными. Облезлый памятник Ленину на площади возле мэрии. Безвкусные вывески «Пятерочек» и «Магнитов».  Мусор возле первой школы в центре города. Когда-то мы там сидели на лавочках, а сейчас страшно подойти. Дошла до башни, того самого недостроенного объекта. Говорили, что из уважения к бывшему директору комбинат доделает то, что он не успел. Но не доделал. Башня закрыта, лестница разбита.

Сложно гулять по разрушающемуся городу, когда помнишь, как было когда-то. Когда понимаешь, что вся красота, доставшаяся ему в наследство, никому не нужна. Как и не нужно все то, что всегда было. Да, долги. Да, скромный бюджет маленького города. Но многое из того, что уже умерло, можно лечить без больших денег. Вовремя латать фасады и бордюры. Вставлять разбитые стекла, вкручивать лампочки. Убирать мусор. Искать деньги, в конце концов! Можно не допустить умирания, если ухаживать за больным. Мой город, как собака, оставшаяся без заботливого хозяина. Худеет, скудеет шерстью, тускнеет глазами. И понимает, что вряд ли уже найдется кто-то другой, заботливый и терпимый.

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить