Павел Лукша, руководитель международной инициативы «Глобальное будущее образования», профессор практики центра развития образования Школы управления «Сколково»:
Первый вопрос, который нужно себе задать: а зачем меняться образованию? И ответить на этот вопрос нельзя, если мы не спросим себя, в какой мир мы идем.
Мир «Опаньки!»
Представьте себе, как выглядел завод в XIX веке и как в XXI. Или транспортная система. Или банк. Мы увидим огромные различия. Единственное пространство, которое в XXI веке выглядит так же, как в XIX, это школа. Класс, где дети сидят перед учителем рядами и изучают предметы по программам, которые в основе своей тоже созданы в XIX веке. Очевидно, что эта модель устарела. Но как она должна меняться?
Павел ЛукшаФото: Сергей Фадеичев/ТАСС
Сейчас мы наблюдаем и предполагаем, что общее количество изменений в мире ближайшего будущего — технологических, политических, социальных — будет настолько велико, что понять, к чему нам готовить нынешних первоклассников, мы просто не можем. А значит, первое, что мы должны сказать себе: ребята, нам нужно готовить человека так, чтобы он максимально вариативно мог среагировать на вызовы в изменяющемся мире.
По-английски этот изменчивый непредсказуемый мир называется VUCA (volatility, uncertainty, complexity и ambiguity). А по-русски мы его называем «опаньки». Это не расшифровка аббревиатуры, а ее суть. В середине XXI века с людьми будет происходить непрерывное «опаньки». Так каким должен быть человек, чтобы справиться, например, с известием, что его сферы деятельности больше нет, что ее заменили роботы? Или что произошли такие политические изменения, что его страны больше не существует, это, кстати, случилось со всеми нами в начале 90-х, когда мы вдруг оказались в другой стране и вынуждены были стремительно приспосабливаться к изменившимся условиям. Ситуация «опаньки» применима к любому месту в мире. Нельзя сказать: «Я сейчас уеду в Канаду или Новую Зеландию, и там этого никогда не будет». Будет где угодно.
«каким должен быть человек, чтобы справиться, например, с известием, что его сферы деятельности больше нет»
Кто в 90-х оказался наиболее приспособленным к изменениям? Люди, которые понимали, что могут надеяться только на себя. У них была хорошая физическая подготовка, эмоциональная устойчивость, напористость и готовность действовать. Часть из них стала бандитами, часть — предпринимателями. Если исключить бандитский трек, лучше всего к «опаньки» адаптируются люди с предпринимательскими качествами — способные в условиях неопределенности принимать решения, действовать, видеть возможности (а не только угрозы), все время развиваться, все время искать новое и т. д.
Соответственно, следующее поколение должно приобретать именно эти качества: способность реагировать на неопределенность положительным образом: «О, классно, что-то новое! А что мы с этим можем сделать?» Вообще, эта реакция характерна для маленьких детей, которые воспринимают мир в игровой исследовательской логике. А современная школа, скорее, разрушает творческое начало, чем его культивирует. Значит, нам нужно создать такие программы, такие пространства, в которых дети не будут терять посыл активно действовать, созидать, справляться с неопределенностью.
Дети в классе в городе Кин, округ Чешир, штат Нью-ГэмпширФото: Keene and Cheshire County (NH) Historical Photos/www.flickr.com
Проблема нынешней школы в том, что она создана под сложившуюся индустриальную модель общества XIX века. Тогда нужно было много работников, которые слушаются начальника, делают, что им сказано, не выходят за рамки должностных инструкций и по шаблону способны выполнять предписанные задачи. Желательно узкоспециализированные. А в мире неопределенности — это самое рискованное, что можно придумать. Школа воспитывает дисциплину, подчинение, отсутствие творческого начала, применение шаблонов. То есть напрямую противоречит тому, к чему мы движемся.
Учиться и разучиваться
Мы уже сейчас понимаем, что в новом, неопределенном мире мы будем жить долго. Человечество постоянно увеличивает продолжительность жизни. Ожидается, что к середине XXI века в развитых странах она превысит 100 лет. Даже если не случится радикальных технологических прорывов, связанных, например, с генной инженерией, когда научатся удалять ген старения и люди начнут жить фактически вечно. Или если медики победят возрастные дегенеративные заболевания нервной системы. В эту область разработок направляются огромные средства. А значит, весьма вероятно, что в ближайшие 10—20 лет найдутся решения и возраст в 120 лет будет новой нормой.
«возраст в 120 лет будет новой нормой»
В прежней логике человек 10—15 лет готовился, потом отрабатывал свой цикл деятельности в отрасли 30 лет, в 55—60 выходил на пенсию и дальше, условно, жил еще 10 лет и умирал. А если люди будут жить до 120, 60 лет станут серединой активной жизни. Работать мы будем минимум до 90 лет. И, скорее всего, у нас будут 3-4 смены направления деятельности. Что это значит? Что нам нужно будет полностью «пересобирать» себя в течение жизни, полностью переучиваться, и не один раз. А если надо все время переучиваться, что самое важное уметь? Учиться и разучиваться.
Когда человек уверен, что «делать нужно только так, а не иначе», то весьма вероятно, что в какой-то момент его привычка может оказаться главным блоком на пути к изменению. Мы наблюдаем это, когда, например, хорошие инженеры советской школы сталкиваются с современными школами цифрового проектирования. Они не способны работать в этой среде, потому что привыкли с кульманом, с линейкой, с коллегами, которые сидят за соседними столами, обо всем договариваться. А им нужно работать в среде, где их коллеги — один в Бразилии, второй в Южной Африке, третий в Индии, в разных часовых поясах, — друг друга вообще в глаза не видели, собирают модель в цифровой среде. Для них это взрыв мозга, они не понимают, как в этом параллельном проектировании можно работать. Привычки мешают войти в новую реальность.
Дети в компьютерном классеФото: Mahmud Imran/commons.wikimedia.org
Любой ребенок обладает способностью активно учиться. За первые несколько лет жизни человек прокачивает через себя такое количество информации, которое несопоставимо ни с какой школьной программой. А потом мы приходим в школу, и нам говорят: «Делай так, открывай другую страницу учебника, не гляди в окно», то есть форматируют так, чтобы мы делали точно то и в том ритме, который удобен самой школе и запрещает нам проявлять естественное любопытство. А это и есть основная компетенция, которой человек должен обладать, если ему предстоит в течение жизни постоянно переходить из одной сферы в другую, осваивать что-то новое и меняться в новой, длинной жизни.
И сразу возникает вопрос: а сама школа-то успеет измениться в ближайшее время? Конечно, нет. И что делать родителям? Все, о чем я говорю, сегодня можно решить с помощью дополнительного образования. Например, предпринимательскую компетенцию тренируют в так называемых детских акселераторах. Там ребенок в проектной логике пробует создать собственный стартап. Это, конечно, еще не стартап взрослого человека. Но можно придумать проект, собрать команду, заработать карманные деньги, и это мотивирует ребенка войти в новый тип деятельности.
Биология нас к этому не готовила
Что еще мы понимаем про наш грядущий неопределенный мир? Что он будет сложный и технологически насыщенный. Нейросети, машинное обучение, множество процессов можно будет автоматизировать. А раз людям предстоит работать в технологически насыщенном мире, они должны понимать научные, инженерные, математические основания, уметь поставить задачу программе, технологической среде, роботам и т. д. То есть программирование станет: а) базовой грамотностью и б) скорее всего, не будет особенно отличаться от того, как мы общаемся между собой.
А теперь представьте себе мир, в котором живет большое количество предпринимателей всех возрастов, постоянно рождающих новые идеи, меняющих свои карьерные траектории, использующих самого разного рода сложную технику, взаимодействующих между собой в таком мегаполисе, как Москва, Питер или Лондон. Это общество имеет одну общую характеристику: оно сложнее, чем то, в котором жили наши предки в начале XX века, и заведомо сложнее того, к чему человек «привык» за тысячелетия. Это общество, к которому биология нас не готовила. К этому нас готовят культура и образование.
Водитель таксиФото: Per Gosche/www.flickr.com
А как же тогда, спросите вы, быть с навыком, который дает человеку возможность зарабатывать деньги? Возьмем хоть старых таксистов, которые в голове держали карту города, знали лучшие маршруты и т. д. Выясняется, что уже сейчас ту же самую задачу может выполнять человек, который только приехал в город, с помощью навигатора. То есть идея, что существует компетенция, которая гарантированно кормит человека в течение жизни, заканчивается. То же самое может произойти практически с любой профессией. А значит: 1) человек должен постоянно обновлять свой тип деятельности; 2) в этом сложном неопределенном мире выигрывают те, кто способен, сбившись в группу, внутри создать комфортное пространство для взаимной поддержки. Во внешнюю среду эта группа будет инвестировать некоторую коллективную компетенцию. Один будет в поле не воин. При прочих равных выиграют не отдельные профессионалы, а сообщество, становящееся пространством совместного развития, обновления, занимающееся чем-то, что людям нравится, соответствует их образу жизни и т. д. И они, очевидно, выиграют у корпораций, потому что корпорация дает силу коллективного действия, но не дает осмысленности, соответствия образу жизни. Эти новые «сообщества практик» выиграют и в сравнении с корпорацией, и в сравнении с отдельным профессионалом, будь то хирург, дантист, художник. Соответственно, идея номер два в этом мире заключается в том, что кроме того что вы должны постоянно быть готовыми к личным изменениям, вы еще должны уметь сотрудничать, находить общие смыслы, создавать среду, сообщество.
Новая семья
На каких принципах может быть построено «сообщество практик»? На самых разных.
Следующее поколение одновременно будет более интровертным и более ориентированным на взаимодействие. Кто-то полностью уйдет в цифровой мир: с появлением дополненной реальности и прочих симуляторов они вообще смогут лежать в капсулах, как в матрице, и никуда не вылезать, а кто-то, наоборот, скажет, что реальный мир — это самое интересное, потому что он сложнее, чем то, что может смоделировать компьютер.
Сообществ огромное количество есть уже сейчас, а будет еще больше. Слово «сообщество» кажется мне не совсем удачным по одной простой причине: сообщество — это форма, которая существует очень давно, а мы этой формой называем какое-то новое качество, которое частично выглядит как традиционное сообщество, а частично как новое. Оно похоже на семьи.
Есть предположение, что многие существующие семьи под мощным воздействием трансформаций технологических и социальных будут распадаться, уже распадаются. С одной стороны, люди все больше атомизируются, говорят: «Мне проще самому». А с другой — обнаруживают, что есть единомышленники, похожие на них люди, с которыми им хорошо. Происходит переборка: из этого сообщества начинает рождаться новая семья или новое племя на новых основаниях. Мы даже до конца не понимаем, что это такое, мы просто фиксируем происходящее.
«Садовник» — лидер новой эпохи
Например, ясно, что в ситуации «один в поле не воин» люди, которые обладают компетенциями сотрудничества, диалога, в том числе миротворчества, то есть способностью работать в режиме неконфликтных продуктивных ситуаций, выигрывают у тех, кто этой способности не имеет. У них появится стратегическое преимущество. Раньше говорили, «хороший человек не профессия». Теперь «хороший человек» становится профессией, если он является мотором этого самого сообщества, создает в нем правильную эмоциональную атмосферу. Племя готово будет делиться с ним разными ресурсами — деньгами, властью, чем угодно — ради того чтобы он поддерживал жизнеспособность содружества. И те, кто умеет создавать вокруг себя такие ячейки, создают новый мир.
И это не лидеры в привычном смысле. Лидер феодального общества — рыцарь с мечом, способный отрубить всем врагам головы и заставить подданных исполнять свою волю. Лидер новой реальности — человек, который, может быть, стоит на заднем плане, не вылезает вперед. Но он таким образом организует пространство, что все вокруг него выходят в максимально продуктивный режим жизни. Им в кайф, им интересно, они занимаются любимым делом и получают за это достойный энергетический ресурс. Они чувствуют, что в их взаимодействии рождается процесс творчества, живая энергия и т. д. Такого рода животворное сообщество кто-то должен запускать, создавать. Это своего рода садовники.
«Лидер новой реальности так организует пространство, что все вокруг него выходят в максимально продуктивный режим жизни»
В новой реальности сложного общества мы не случайно используем термин «садовник». Переход к сложному обществу гораздо сильнее приближает человеческий мир к биологическим системам. Когда заходишь в лес, видишь: тут дерево растет, тут зайчик бегает, тут птичка летает, тут белочка скачет, тут жуки какие-то ползают. Все они — очень сложные существа, намного сложнее, чем роботы, программы, здания, которые мы строим. Они при этом все как-то синхронизированы, между ними выстроен баланс. Лес растет как целое и существует тысячелетиями. Это чрезвычайно сложная система, в которой проходит огромное количество информационных потоков. Этой системой не нужно управлять, чтобы она развивалась, но можно ей помогать. И вот лесники, садовники — это те, кто организует правильное пространство, чтобы живые процессы текли в нужном направлении.
Некоторые люди постепенно начинают входить в роль такого рода управленцев. Она другая, но стратегически устойчивая. Рыцарь с мечом не способен создать лес, он может только убивать врагов и пороть кнутом вассалов. Он не способен создать пространство, в котором вассалам хорошо, в котором ему никто не подчиняется, но все заняты чем нужно. Это и есть качество нового лидера. Оно похоже на то, о чем в свое время написал Лао Цзы: идеальный правитель — это тот, которого никто не видит, не слышит, но он всех направляет. Это и есть то, куда мы идем, — от кооперации к способности организовывать среды. Среду обитания, среду жизни, экосистему. И садовники сред есть новые лидеры.
Лао ЦзыФото: wikimedia.org
Мы сейчас выпускаем доклад по теме навыков XXI века, где один из тезисов звучит так: в логике индустриального общества основная модель — это машина. Машина состоит из деталей, отсюда происходит идея модульности человека. Он винтик в машине. Не простой винтик из одного моноблока и сплава, а сложная сборная конструкция. Он сам рассматривается как машинка, в которую мы можем положить разные компетенции. А еще он должен уметь читать, а еще научим его забивать гвозди, а еще давайте ему немножко добавим математики. Мы собираем человека, как машинку из разных деталей, и говорим: «Иди работай в качестве винтика социальной машины».
В сложном мире, где ключевой метафорой является лес, живая природа, мы не можем зайчику сказать: «Зайчик, мы тут тебе такое ушко пришили, иди в этом месте сиди, не двигайся». Нет, зайчик родился, вырос, сам бегает, мы можем только создать условия, чтобы зайчику было хорошо. Сложный человек не собирается, он выращивается, формируется в сложных средах, и у него есть некоторые качества, которые составляют основу его личности, способной взаимодействовать со сложным миром. В этом смысле компетенции XXI века вроде способности справляться со стрессом или способности учиться и переучиваться — это проявление ядра личности. Ключевым понятием становится не карьерная самореализация, не «я как профессионал», а моя интересная, качественная, насыщенная жизнь.
При этом «богатый внутренний мир» означает, как ни странно, наличие внутренних парадоксов. В человеке есть разные типы мотивации, он не одного чего-то хочет, а разного. «Пашню попашет, попишет стихи», политикой позанимается. И это все ему по приколу, и это все его дополняет. И тогда важны даже не отдельные компетенции, а то, что называется экзистенциальной стратегией. То, что лежит в основе бытия этого человека, в его жизненном маршруте.
Без быдла и элит
Я утверждаю, что так и будет, если мы отбросим снобизм, который характерен для современной управленческой системы, делящей людей на быдло и элиту. На самом деле каждый человек достаточно сложен.
Опираясь на тренды, которые мы видим, я думаю, что прерогатива жить сложной жизнью перестанет быть тем, что доступно только элитам. В будущем эта возможность откроется перед каждым. Немного похоже на то, как будто мы заходим в большой, хорошо продуманный мир онлайн-игр, где можем сконструировать себе персонажа и начать исследовать пространство, сталкиваясь со всеми разнообразными существами, которые его населяют…
«Одна из главных вещей, которая будет “пересобираться” в течение XXI века, — это политическое устройство стран»
Переход от простого к сложному связан с тем, что в простых ситуациях один лидер может своим умом, сознанием или телом нащупать правильный способ действия в одиночку. В сложных системах компетенций одного человека не хватает, чтобы их почувствовать, пропустить через себя и найти правильное решение. 70 лет назад кибернетик Уильям Росс Эшби описал это как закон необходимого разнообразия. Системы, которыми управляют, и системы, которые управляют, по сложности должны соответствовать друг другу. Это общий принцип, по которому работают все системы управления во всех сферах, будь то управление мозгом, телом или управление муравейником, которое матка осуществляет с помощью феромонов, или то, как лес самокоординируется.
Полицентричность лидерства — неизбежное следствие в мире, состоящем из сообществ. Лидеры не смогут управлять на прежних основаниях, они должны составлять своего рода советы племен, договариваться об общих смыслах. По идее именно для этого был придуман интернет, а не для того, чтобы котиков постить или порно смотреть. В 50—60 годы ХХ века люди придумали его как среду, в которой они порождают коллективное знание, максимально эффективно распределяя свои познавательные способности.
Лидеры стран на саммите G20
Регуляторные системы вроде политики или финансов в течение ближайших десятилетий ожидает серьезный пересмотр. Возможно, элиты этого не захотят. И это самое печальное, потому что, например, конец феодальной эпохи в Европе, как известно, 30-летняя война, была самой разрушительной войной того периода. Но она расчистила пространство для нового общества. Есть риск, что глобальные элиты воспримут новую ситуацию как угрозу себе. Не захотят меняться, и точка: «У нас есть ресурсы, нас устраивают нынешние структуры экономики, нас устраивает, как работает общество». Следствием может стать большая война, в которой либо общество перезагрузится, либо человечество будет уничтожено, что является возможным сценарием для XXI века.
Но есть надежда, что современные элиты все же окажутся умнее своих предшественников. В конце концов, мы зачем-то накапливали знания. Они могут сказать: «Ребят, слушайте, если мы не начнем меняться, то нас просто снесет волна трансформации». Это хороший сценарий.
Именно поэтому мы в «Глобальном будущем образования» для себя определяем главную задачу — создание наднациональных гражданских способов кооперации между людьми. Мы начинаем простраивать параллельные системы нервной ткани глобального общества, которые помогут преодолеть кризис мирным путем. Это слишком мощное цивилизационное движение, оно не зависит от выборов конкретных лидеров. В наших силах только управлять потоком реки, мы не можем заставить ее остановиться. Или можем, но с катастрофическими последствиями. Наша задача в том, чтобы река не снесла все то, что уже есть.
