Мне повезло родиться в позднебрежневскую эпоху, а в школу пойти в начале перестройки. Но все равно я хорошо помню ужас мамы, когда, впервые оказавшись на Красной площади, я невинно поинтересовалась, где похоронят Горбачева: в мавзолее, как Ленина, или в кремлевской стене, как всех остальных. Мама испуганно озиралась вокруг, отчим тащил меня подальше от милиционеров, а я не понимала, что с ними не так. Много лет спустя эта история стала семейным анекдотом, а я узнала, что такое страх.
Театр на заказ
В школе мы боялись разве что плохих оценок, в театральном институте — вытащить на экзамене по истории русского театра билет про пьесы Немировича-Данченко. А после диплома не страшились и самого черта. Времена были лихие, свободные, в театре, которым мы занимались, стало можно все. Худсоветы отменили, студии росли как грибы после дождя, да и в академических театрах ставили все, что душа пожелает: современная драматургия, мат и свободная любовь, алкоголики и наркоманы, отбросы общества и запрещенные прежде авторы — чего только не было в те годы на сцене. Как сейчас помню: первый портрет актера я посвятила Михаилу Разумовскому, сыгравшему заглавную роль Оборванца в Театре на Литейном (пьеса Михаила Угарова, одного из лидеров российской «Новой драмы»). А в своей первой опубликованной статье сравнивала эпохальные спектакли Льва Додина «Гаудеамус» и «Клаустрофобия», в которых поднимались темы армейской дедовщины, фекалий и семейного насилия.
В своей первой опубликованной статье я сравнивала эпохальные спектакли Льва Додина «Гаудеамус» и «Клаустрофобия», в которых поднимались темы армейской дедовщины, фекалий и семейного насилия
Сейчас представить все эти постановки на нашей сцене сложно, но все-таки можно. Невозможно представить другое — чтобы в 2000 году кто-то рассказывал режиссеру, как именно ему следует видеть действительность и как лучше ее отражать. Зато такое легко могло случиться сорок или шестьдесят лет назад. Впрочем, в России театр стал храмом задолго до прихода к власти большевиков. Еще в далеком XVIII веке первый русский драматург Александр Петрович Сумароков был, скорее, глашатаем распоряжений императрицы Елизаветы Петровны, чем своих собственных мыслей. Примерно тогда же театр провозгласили священным местом, которое нельзя осквернить резким или, боже упаси, правдивым словом. Грибоедов, Пушкин и Гоголь честно пытались порвать шаблон, но для обслуживания государственных — и государевых — нужд всегда находились сошки помельче и посговорчивее.
Московский художественный театр. Сцена из спектакля «Царь Федор Иоаннович» по пьесе А.Толстого в постановке К.Станиславского. 1898 г.Фото: Из фондов Московского театрального музея им.Бахрушина/РИА Ноовсти
После революции на смену царской охранке пришло ГПУ, а царской приемке — худсовет. Когда храмы снесли и взорвали, театр их благополучно заменил, став рупором нового строя. И поскольку кино оставалось важнейшим (то есть самым массовым) из искусств, театр занял удобную властям просветительскую нишу. Если же режиссеры забывались и начинали чрезмерно самовыражаться, то их быстро ставили на место (Алексей Дикий, Юрий Завадский), обвиняли в формализме (Александр Таиров) или убивали (Всеволод Мейерхольд, Соломон Михоэлс). В чуть более цивилизованные времена их попросту не пускали на родину, как это было с Юрием Любимовым, которого в 1984 году без предупреждения лишили советского гражданства. Нынче железный занавес формально пал, но нравы изменились не сильно. На смену недоразвитому социализму пришел недоразвитый капитализм, и театр теперь все чаще пытаются наказать рублем.
Заработай сам
В 2014-м все государственные театры — а их у нас вопиющее большинство — неожиданно обязали предоставить учредителям (как правило это либо федеральное Министерство культуры, либо минкульты субъектов федерации или же муниципальные органы управления) критерии эффективности их деятельности. Примерно в это же время начались разговоры о том, что не худо бы гостеатрам и самим зарабатывать, а не сидеть на шее у налогоплательщика, хотя вопрос самоокупаемости театра многократно обсуждался на всех уровнях, и ни к каким утешительным выводам по этому поводу никто в мире еще ни разу не приходил. Заработать само на себя может только разудалое коммерческое шоу антрепризного формата, которое имеет больше общего с индустрией развлечений, чем с искусством. А театр плохо продается и так же плохо окупается.
Заработать само на себя может только разудалое коммерческое шоу антрепризного формата, которое имеет больше общего с индустрией развлечений, чем с искусством. А театр плохо продается и так же плохо окупается
Тем более смехотворным стало предложение Министерства финансов лишить театры постоянной господдержки и вместо этого распределять между ними государственные заказы. Серьезные мужи и лучшие театральные директора страны около года бились над законопроектом «О государственном (муниципальном) социальном заказе на оказание государственных (муниципальных) услуг в социальной сфере». Точнее, мужи бились за принятие этой абсурдной идеи, а директора — против, потому что знают: стоит принять такой закон, и русскому театру конец. Выживет одна официально узаконенная халтура, потому что даже Большой театр будет не в состоянии конкурировать с более убедительными коммерческими предложениями трупп-однодневок.
Дело в том, что в случае принятия закона бюджетные средства между государственными и коммерческими организациями будут распределяться не как сейчас, а посредством конкурсов. Это значит, что ставить спектакли смогут не только сами театры, но и любые другие организации, у которых нет штата и здания, то есть в разы меньше постоянных затрат. Логично предположить, что в такой ситуации конкурс выиграет не тот, кто предложит лучшую концепцию, а тот, кто попросит меньше денег. Театральные профессионалы не зря говорят, что идея Минфина вобьет последний гвоздь в гроб русского репертуарного театра: в последние годы было принято много других не менее удивительных законов, благодаря которым театр сегодня скорее мертв, чем жив.
Шах мату на сцене
В начале 2010-х государство вдруг, один за другим, стало принимать законы, ограничивающие театр в свободе высказывания, а зрителя — в свободе получения ярких театральных впечатлений. Сначала, в 2013 году, появился закон, запрещающий гей-пропаганду среди несовершеннолетних, из-за чего на сцену так и не попали несколько отличных современных пьес. Потом на Московском Международном Книжном Фестивале 2014 года с громким скандалом отменили показы двух постановок современных авторов, в том числе невиннейшего детского спектакля «Душа подушки» (автор — лауреат «Золотой маски», главный режиссер театра кукол имени Образцова Борис Константинов) по пьесе Олжаса Жанайдарова о дружбе мальчика Кости и гипоаллергенной гречневой подушки.
1 июля 2014 года, когда стало невозможно материться в кино и на сцене, пришлось заживо «похоронить» еще несколько спектаклей, в том числе «Травоядных» по пьесе Максима Курочкина, которых режиссер Талгат Баталов поставил незадолго до этого в Центре имени Мейерхольда. Из запрета на мат некоторые московские театры устроили целый хэппенинг, простившись с ним весело и шумно. А кто-то — как подвергшийся примерно в это же время первым гонениям негосударственный Театр.doc — даже умудрялся какое-то время сохранять в репертуаре спектакли с элементами великого и могучего русского мата, просто заранее предупреждая зрителей об использовании нецензурной лексики. Аналогично и со сценами курения — формально на сцене сигареты пока еще не запрещены, но напуганные завлиты и редакторы предпочитают предупредить зрителей заранее, чтоб не было дыма без огня.
Драматург всея Руси
Все это было бы смешно, когда бы вслед за геями и матом с российской сцены не попытались убрать вообще все лишнее. Теперь за чистоту русского языка и русского театра у нас отвечают вполне конкретные авторы. В Смоленске и Владивостоке инсценируют роман министра культуры Владимира Мединского «Стена» о героической обороне Смоленска от поляков, а в Москве проводят «Смотрины» — фестивали пьес бывшего главного редактора «Литературной газеты», главы Общественного совета при Министерстве культуры, доверенного лица президента и — сюрприз — автора инсценировки «Стены» Юрия Полякова. Пьес Юрий Михайлович — председатель им же созданной Гильдии драматургов страны — написал не так уж и много. Но на два фестиваля уже набралось. И, кажется, ни самого комедиографа, ни Минкульт с Госдумой ничуть не смущает, что нет у нас фестивалей Гоголя или Островского. А вот Полякова — есть.
Сцена из спектакля «Стена» по роману министра культуры Владимира Мединского на сцене Приморского академического театра имени Горького в рамках II Восточного экономического форумаФото: Сергей Савостьянов/ТАСС
Вслед за приоритетными драматургами появились в отечественном театре и приоритетные темы. Так, национальную премию «Золотая маска»-2015 в номинации «Эксперимент», к огромному удивлению театральной общественности, получил музыкальный спектакль для всей семьи по мотивам сочинения Ермолая-Еразма «Петр и Феврония Муромские», который в театре «Практика» поставила Светлана Землякова. Политкорректный и благочестивый, этот спектакль точно не оскорбит чувств верующих, которые повадились писать подметные письма каждый раз, когда их не устраивает что-то из увиденного на сцене. Впрочем, из неувиденного тоже — неоднократно было замечено, что жалобщики часто пишут кляузы, не видя спектаклей, а оскорбившись информацией с чужого голоса.
Но что уж говорить о маленькой «Практике», если на серьезные компромиссы идут и большие академические театры. Чего стоит разыгравшаяся только что история с назначением нового художественного руководителя МХТ. Кого только ни прочили в последние месяцы на место давно болевшего Олега Табакова. В списке претендентов на главный театрально-драматический трон России числились и народный артист Евгений Миронов, и худрук Александринки Валерий Фокин, и любимый московской молодежью Константин Богомолов. Среди возможных наследников называли и Евгения Писарева, и Владимира Машкова, и даже уволившегося из питерского Театра имени Ленсовета Юрия Бутусова. Но назначили — неожиданно для многих — отца-основателя «Студии Театрального Искусства» Сергея Женовача.
Труппа тут же собралась на экстренное заседание, где недовольные призывали писать письмо Путину, а довольные — вяло защищали варяга-режиссера. Критики разделились на два лагеря, один из которых жарко сочувствует минкультовскому назначенцу, а другой так же громко предает его анафеме за соглашательство. Самому режиссеру, как следует из одного из его интервью, просто дали двое суток на раздумья.
Режиссер Сергей ЖеновачФото: Владимир Вяткин/РИА Новости
Мнения труппы никто не то что не спрашивал — даже и не подумал спросить. А ведь в одночасье, одним росчерком министерского пера, вершится судьба огромного театрального комплекса, целой производственной махины под брендом МХТ. И противостоять — не взвалившему на свои плечи тяжкий груз новому худруку, а самой системе, где руководителей не выбирают, а назначают — никто не может. И уже не хочет.
Очевидно, что помимо социального, навязываемого театрам Минфином, в последние годы у нас появился и негласный государственный заказ. Иностранные режиссеры ставят в России все меньше, неугодные спектакли приезжают к нам все реже, независимым фестивалям и театральным компаниям выживать становится все труднее. Расцвет российского театра конца нулевых закончился, не успев толком начаться, хотя кое-какие цветы, конечно, пробиваются и сквозь асфальт. Вопрос в том, сколько их не вылезет из-под него вовсе, а сколько вылезут покалеченными.
