Когда дети рождаются особенными, болеют или просто еще слишком маленькие, все внимание обычно приковано к ним. А матери, которые почти круглосуточно ухаживают, лечат, играют, гуляют и работают — остаются в тени. То, с какими мыслями эти мамы встают по утрам, с какими чувствами ложатся и что именно помогает им переживать каждый трудный день — остается «за ширмой». «Такие дела» собираются это исправить: в рамках проекта «Мамы» мы хотим показать женщин в самых обычных бытовых ситуациях, которые не такие уж и обычные, когда у тебя нет на свою жизнь ни одной свободной минуты.
История третья. Нина и Паша
Тик-тик-тик-тик. В тишине отчетливо слышен звук поворотников. Нина медлит. В зеркале она видит, что машины идут вереницей — иногда возникает зазор, но она не рискует. Тик-тик-тик-тик. Громко вздыхает. Опоздать нельзя, но и дергаться на дороге она боится. Просвет. Потихоньку въезжает в поток машин. Она всегда проявляет осторожность даже в таких мелочах — исключительно из-за Паши.
Дом → парикмахерская
За полчаса до того, как выехать на шоссе, Нина дома собирается в парикмахерскую. Это обыденное дело, но оно из тех немногих, которые связаны только с ней. В комнате фоном включен телевизор: Малахов обсуждает очередную горячую историю. 26-летний Паша сидит в коляске. Мама готовит ему творог с яйцом, подкладывает полотенце вместо нагрудника и кормит.
Она делает так несколько раз в день, помощников больше нет. С мужем расстались, когда Паше было пять лет. Без разборок, просто «отмерло само собой». Но он встречался с сыном, пока не умер. Она знает, что ему было сложнее, чем ей. Как-то даже позвонил его приятель: «Нина, пожалей его».
Паше поставили тяжелую форму ДЦП в четыре месяца. С тех пор сын неподвижен, хотя его интеллект полностью сохранен. Горше этого горя у Нины не было — и до сих пор нет. Ей, 29-летней, тогда ко многому надо было привыкнуть — даже к прогулкам с ребенком. Она вспоминает, как одна знакомая мама, у которой хромала дочка, делилась своими страхами: «Мне идти гулять с Настей, а я уже боюсь, что меня облепят со всех сторон бабушки и начнут крестить». Паша тогда сидел в коляске, ножки и ручки у него тряслись, и, когда молодая мама Нина вывозила его на улицу, их тоже со всех сторон обступали дети: «Ой, а что это такое?» Но она их не разгоняла, а объясняла, какой у нее ребенок.
Сейчас она уже не чувствует никакого стеснения: они с Пашей много раз ездили на Сапсане, летали в Болгарию, ходили в музеи, кино и филармонию. И все это — вместе.
«Говорят, что диагноз — не приговор. Я думаю, что это так, когда человек с тяжелым заболеванием имеет возможность вести более-менее полноценный образ жизни. А так — конечно, приговор. Но человек привыкает ко всему, и жизнь берет свое. Невозможно сидеть и все время ныть. У Паши несколько раз возникали страшные ситуации со здоровьем: перелом ножки, который тяжело лечился, один раз он подавился в садике яблоком — и потерял сознание. Я просила только одного: «Господи, ну ладно ДЦП, только ничего другого пусть не происходит»».
Нина идет прогревать машину — на улице мороз. Они с Пашей живут в арендованной одноэтажной даче в поселке рядом с Петербургом (такие дачи предоставляются «льготным категориям граждан»). Около них лес, если пройтись — Финский залив. Рядом с ними — дома, в которых тоже живут родители с особенными детьми.
До парикмахерской в Сестрорецке ехать минут 20 — она недорогая и хорошая, клиентов много, поэтому лучше не опаздывать. Нина сажает сына перед компьютером, фиксируя колеса на коляске. Она может оставить Пашу одного дома часов на пять и делает так примерно раз в неделю: компонует дела, чтобы сделать их разом. Все остальное подстроено под жизнь сына — работает Нина тоже на дому. Сейчас она трудится бухгалтером, хотя закончила архитектурно-строительный техникум.
Пашин компьютер не запускается — постоянно крутится кольцо загрузки. Минута, две, три, пять, а Нине уже пора бежать. Она звонит знакомому и объясняет проблему, но быстрого решения нет. Мама прощается с сыном.
«Представляю, что приезжаю через три часа, а у тебя все крутится и крутится…» — сожалеет она.
«Я говорю Паше, что когда буду старой и немощной, мы с ним вместе будем жить в интернате. Сын — главное в моей жизни. Заберите сейчас его, и я пропала, меня обездолили. Я — это когда со мной мой ребенок, мой Паша».
Парикмахерская → дом
До парикмахерской Нина доезжает быстро, несмотря на заминку на дороге. Она очень аккуратно спускается по лестнице в местный торговый центр, в котором находится салон — это все та же осторожность из-за Паши. Из-за этого же Нина ходит по врачам и обследуется чаще обычного. Особенно старается беречь спину — сын весит примерно 55 килограмм, а она его постоянно поднимает. Хотя, даже если что-то болит, она все равно встает и принимается за дела: мама полностью обслуживает Пашу, иногда даже делает сыну массаж.
Две небольшие комнаты салона спрятаны в закутке центра. Внутри работают несколько мастеров, которые стригут, красят волосы и брови. В этом же помещении ждут клиенты. Место действительно популярное — люди идут один за другим. Рядом с Ниной сидит мама с двумя детьми. Мальчик и девочка, зажав маму с двух сторон, положили головы ей на плечи.
«У меня нет больше детей, я и не хотела. Это были 90-е годы, и я понимала, что у меня могут оказаться два обездоленных ребенка: и этот недополучит, и тот. Я до сих пор не жалею о своем решении.
Не могу предположить, что выйду замуж: знаю, что брак — это труд. Еще одна работа. А я как-то не сильно хотела бы перегружать себя, мне достаточно своей маленькой работы. Да и немного мы видим мужчин, которые полюбили бы женщину с ребенком-инвалидом. Вообще я люблю свое одиночество — чтобы было хорошо, мне никто не нужен».
«Проходите!»
Нина садится в кресло. Ей на голову надевают специальную шапочку для мелирования. Красят. Начинается обычный разговор с девушкой-парикмахером: про снег, жилье, друзей, которые тоже скоро придут стричься.
Что сейчас происходит дома, непонятно: возможно, Пашин компьютер так и не загрузился, но он сидит и терпеливо ждет, потому что сам не может нажать кнопку. Такое уже бывало — свет моргнет, и компьютер выключается.
«Мой сын — точно ангел. Он мне и помогает в жизни. Когда говорят, что все дети-инвалиды — ангелы, спущенные на землю, это неправда: они разные. Но в моем Пашке зла нет вообще. Он столько стерпел… Когда он в шесть-семь лет сломал ножку, мы приехали в больницу, и я была в истерике. Ему было больно, но когда моя рука оказалась в районе его рта, он начал ее целовать, чтобы меня успокоить».
В зал парикмахерской заходит высокая блондинка с модной стрижкой. Под курткой — объемный свитер. Это соседка Нины по поселку, у нее тоже ребенок-инвалид.
— О, ты сидишь? — удивляется она. Голос громкий, уверенный. — Я на пять, но пришла заранее, чтобы не выперли! А ты что так долго?
— Наргиза, у меня волосы не отвалятся? — спрашивает в свою очередь Нина у парикмахера.
— Я слежу! — кричит парикмахер из-за другой клиентки.
— Ладно, пойду пройдусь по торговому центру. Смотрите, как Нине хорошо в шапочке! Подарите ей это ведро, пусть радуется!
И обе хохочут.
«Люди не могут предположить, что мы, родители таких детей, можем быть счастливыми. В какой-то момент Пашка увлекся астрономией, и я с ним перечитала много чего. Мозг немножко поворачивается, когда понимаешь, что не только ты, но и планета в целом — пылинка. Это помогает радоваться самому маленькому: купила себе красивую ложечку — радуюсь. Мне этого стало достаточно. Я радуюсь сыну, что он стал хорошим человеком. Я и сама себе в последнее время начинаю нравиться».
Нина снова садится в кресло. Шапочку снимают, стригут и сушат волосы. Дальше она собирается в хозяйственный магазин — за карнизами. Возвращается домой уже к вечеру.
Когда приходит, видит, что компьютер у Паши так и не заработал.
«В моей истории нет ничего геройского. Паша не такой тяжелый: у меня с ним есть обратная связь, мы с ним живем, общаемся и не оплакиваем свое горе. У мамы со здоровым ребенком свои проблемы — мы не можем с ней меряться. Ей может быть тяжелее, чем мне. Моя мудрая подруга однажды сказала: «Нина, каждый везет перед собой свою инвалидную коляску»».