Помню как сейчас: спустя неделю после переезда в Чехию я гуляла по своему уютному спальному микрорайону и нюхала цветочки. И внезапно наткнулась на круглую клумбу, посреди которой была вытоптана аккуратная свастика. «Ну зашибись, — подумал Штирлиц. — Добро пожаловать».
Человек второго сорта
С того момента мои смутные опасения начали стремительно подтверждаться всяческими мелкими происшествиями и рассказами знакомых. А я, незаметно для самой себя, коллекционировала их, подпитывая свою крепнущую фобию говорить по-русски где-либо вне собственной квартиры. Вот через месяц на меня накричал толстый дядька в полиции для иностранцев. Потому что я (иностранец) пыталась заговорить с ним по-английски (в полиции для иностранцев). Вот контролеры в трамвае вместо выписывания штрафа прочитали мне целую лекцию, допытываясь: «Почему же вы с нами на английском, а не на русском говорите? Стыдно?» Вот подруга рассказала про деда, который орал на нее, едущую с двумя детьми в трамвае: «Оккупанты!» И все из-за того, что они как-то неудачно встали, загородив проход.
Потом был вымораживающий инцидент знакомой про то, как ее приподняли за грудки и встряхнули — за ту же русскую речь. А также обидная история про то, как барышня одиннадцать раз сдавала экзамен в Карловом университете, пока на консультации ей не объяснили, что «вы слишком русская, чтобы сдать», и ей пришлось менять вуз.
Красить советские памятники в Праге розовой краской — добрая традиция. В этом году облили памятник маршалу Коневу, отметив таким образом 8 мая, День освобождения. Для непонятливых вандалы написали по бокам поясняющие цифры: 1956, 1961 и 1968 годФото: из личного архива
Добавляла истерики моя мама, которая неустанно приговаривала по скайпу из Москвы: «Вы всегда будете там людьми второго сорта. Всегда!»
Кстати, некоторые иммигранты решали проблему самоидентичности кардинально, заранее капитулировав: я знаю русскую пару, которая, переехав в Прагу, перестала использовать русский язык в разговорах даже между собой. Они даже надели обручальные кольца на другую руку, как принято в Чехии, и вообще изо всех сил не отсвечивали.
Все эти истории, сплетни, домыслы годами тихо кружились вокруг меня, смутно беспокоили и заставляли шептать по-русски, если нужно было ответить на звонок телефона в общественном транспорте. А главное — ставили вопросы, которые не имели ответов.
Я мучительно анализировала чешскую нелюбовь к русским, читала про 1968 год, примеряла на себя по очереди то чувство вины, то стыд за свою нацию, то загадочный образ человека второго сорта, то бурное возмущение несправедливостью: эй, ведь в 68 году я еще даже не родилась! Примерка не ладилась, по фигуре ничто не садилось.
У верблюда два горба
А время шло. Я перезнакомилась с соседями, я стала ездить по городу без карты, я подучила чешский и перестала бояться пусть косноязычно, но звонить — даже страшному сантехнику.
Огромная трамвайная система Праги — основной способ передвижения в городе. На трамвае можно доехать буквально куда угодноФото: из личного архива
Однажды на курсах чешского мы читали текст про верблюда. История была поучительная. Как и все прочие верблюды, наш верблюд всю жизнь с утра до ночи таскал на себе тюки и коробки. На заработанные на этом деньги он покупал себе жвачку. И жевал ее в то время, когда не таскал тюки и коробки. Так он жил-поживал, таскал, жевал и не переживал, пока вдруг не начал задумываться. А ведь многие путешествуют! А вот он ничегошеньки в мире не видел. «Все, — сказал верблюд, — хватит жевать жвачку и наблюдать, как все вокруг жуют! Я хочу увидеть мир!»
На этом месте я, как представитель русской нации, возликовала: мол, какой милый текст! Ведь даже ограниченный верблюд не безнадежен! Он увидит мир! Он расскажет другим верблюдам, как это здорово! И все заживут свободно и разнообразно.
Но ничего подобного. Ведь это был чешский текст. Итак, верблюд перестал жевать жвачку и на сэкономленные деньги купил себе билет и поехал в путешествие. И вот он приехал в другую страну, зашел в ресторан — и что же он там увидел? Он увидел, что все кругом, буквально все, сидят и жуют!
«Какое разочарование! — закричал верблюд. — Здесь все то же самое! О, зачем я, глупый верблюд, поехал куда-то прочь от своих тюков и жвачки!»
И наш верблюд немедленно погрузил свои горбы на поезд и уехал обратно в Баден-Баден. Вернее, домой. И дома стал опять таскать тюки и коробки, жевать жвачку, как все верблюды, и больше уже никогда никуда не ездил.
Я была поражена неожиданностью концовки, а заодно немедленно прозрела.
Передо мной был нарратив о глубинной сути чешского мировоззрения
Разумеется, сводить всех чехов к верблюду-домоседу — это как сводить всех русских к водке под гармошку. Все разные. Однако типаж консервативного зануды, который полностью довольствуется малым, от добра добра не ищет и не желает никакой лучшей доли, — это один из ключевых национальных типажей. Вот, например, чешский коллега моего мужа именно такой. Он хмуро слушал рассказы из отпусков сотрудников: кто-то ногу сломал, кто-то с байка упал, у кого-то фотоаппарат украли — и под конец резюмировал: «Вот я и не езжу никуда! Потому что одни траты и огорчения от ваших путешествий».
Он не одинок, многие чехи больше всего на свете любят свой ненаглядный домик, уютную страну, тихие ежедневные труды и синицу в руке. И именно этот нехитрый хоббитанский патриотизм, а вовсе не агрессивная нетерпимость и есть основа знаменитой чешской ксенофобии.
Комплекс невеликой нации
Свеженький памятник из бетона в форме тени дерева. Поставлен в честь встречи чешского правозащитника Яна Паточки, одного из первых подписантов Хартии-77, с министром иностранных дел Нидерландов. Сразу после этой встречи Паточку забрала Служба государственной безопасности ЧССР (аналог КГБ), и тот умер после 11-часового допросаФото: из личного архива
Почти у всех народов есть национальные психологические травмы, образовавшиеся исторически: у русских вот комплекс великой нации, а у чехов наоборот — многовековая вынужденная позиция подчинения. По Праге оттоптались пруссаки и саксонцы, французы и шведы, испанцы и австрийцы. При немцах чехи веками оставались «народом слуг», а в современное время здесь цвела сначала нацистская оккупация, а потом советская оккупация.
В общем, все чужеземцы веками вели себя в Чехии препаршиво. Вот и от вас чехи не ждут ничего хорошего! Вернее, ждут — вашего первого шага, чтобы, исходя из него, решить, приятный вы гость или как всегда.
И когда русские туристы в Чехии с места в карьер используют русский язык, даже не сказав перед этим святое «добри дэн», — то их первый шаг говорит за них очень красноречиво. Чехи мрачнеют, а некоторые в ответ на русскоязычную атаку мотают головой и отвечают на английском. Хотя частенько понимают русский очень хорошо. Просто они его саботируют.
На смену приниженному состоянию пришло болезненное национальное самолюбие, а также преувеличенное уважение к своему языку.
Одна знакомая, приехав в Чехию учиться, рассказывала, как покупала зажигалку в магазинчике у дома. Девочка упорно просила «заполовачку» (зажигалка — это «заполовач»), а продавщица в ответ делала вид, что не понимает ее. До тех пор пока девочка каким-то чудом не произнесла слово правильно. Вредная тетка? Безусловно. Возмутительно? Да! Но своего она добилась.
Дело не столько в воспитании, сколько в этой самой национальной травме: чехам осточертело служить и подстраиваться
Упрямство и тихий саботаж — исторически любимый метод сопротивления небоевитых чехов. Маленькая историческая справка на тему: в годы Второй мировой нацисты называли чехов «улыбающиеся бестии» за партизанские свойства. А Гитлеру приписывают фразу: «Чех — как велосипедист: сверху сгорбленный, а внизу ногами вовсю работает». Несмотря на сомнительный источник, формулировка недурственная.
Что сразу Гитлер-то?!
Кефир «Кефюрер»Фото: из личного архива
В какой-то момент меня осенило второй раз: чехи не жалуют не только русских. Они, в общем-то, не в восторге от всех: и немцев, и итальянцев, и американцев, и арабов. И те это тоже отмечают, если их спросить. Средний чех, если только он не сотрудник крупной компании с их корпоративной вежливостью, вообще не особо любезен, не особо улыбчив и не особо услужлив — даже по отношению к туристам, которые суть его хлеб родной.
А все потому, что чеха интересует не где вы родились, а как вы ведете себя у него дома. И достаточно ли любезны, чтобы проявить уважение к местным правилам. В сочетании с грубоватым чешским юмором получается ядерная смесь.
«Ты хоть и турок, а клевый парень!» — радостно делится наблюдениями мой знакомый с коллегой. А вот еще одна сомнительная похвала от таксиста: «Как же хорошо, что вы, русские, сюда едете, а не эти страшные муслимы!» Или ситуация в офисе немецкой компании, когда все сотрудники сидят в закрытом кабинете перед совещанием, потеют, ждут начальника и утешают друг друга: «А чего вы хотели, это ж немцы, они специалисты по душным помещениям».
Чехи вообще любят пошутить про смерть, какашки, религию, фашизм и чернокожих. Тотальное отсутствие политкорректности их не смущает, а веселит, и только все остальные нации принимают это за лютую ксенофобию. Вот, например, в позапрошлом году два юных чеха выпустили марку кефира «Кефюрер» (Kefírer): на белой-белой бутылочке нарисованы черные маленькие усики и характерная косая линия волос. Дизайн сопровождался феерической маркетинговой кампанией: «Вождь кефиров!», «Более чистого кефира вы еще не пили», «Содержит только лучшие культуры. Уже после первого употребления вы почувствуете себя сверхчеловеком», «Kefírer создан для путешествий» (и чемодан с наклейками тех стран, где побывали нацистские оккупанты), «Возьми Kefírer с собой в лагерь!», «Kefírer печет “кошеровку”!» (и прилагается рецепт традиционного чешского кекса на базе кефира, только название переделано из «бабовки» в «кошеровку» с добавлением слова «кошерный». А какао из рецепта вычеркнуто). Задорно, не правда ли?
Чуть позже у «Кефюрера» появился коллега — молоко «Мликомоуш» (Mlíkomouš, читай: «Молочный коммунист») в бутылочке с роскошными рыжими усами и характерной линией волос надо лбом. И новый слоган-каламбур на баннере с двумя бутылками «Кефюрера» и «Мликомоуша» рядышком: «Кто же займет Поличку?» (polička — по-чешски это и «полка», и название города на востоке Чехии).
Так вот, глядя на бутылку «Кефюрера», в голову приходит все что угодно, кроме того, что авторы на самом деле против растущей в стране популярности националистических партий. Они с ней собирались бороться, а часть денег от продаж отдавать на благотворительность и историческое образование нации. Кстати, это было бы более чем реально, учитывая гигантскую стоимость кефира — 194,5 кроны за одну бутылку (500—600 рублей). И обратите внимание на цифру!
Однако веселый «Кефюрер» так и не вышел на рынок. И вы ни за что не догадаетесь почему.
Нет, общественность не возмутилась, авторов никто не распял по телику и никто не подал в суд за моральный ущерб. Все банальнее: некий немецкий иллюстратор обвинил чехов в плагиате идеи и потребовал свернуть лавочку. Но и тут не дошло до суда — обе стороны сошлись на милом компромиссе. Чтобы никому не было обидно и кефир зря не пропал, первая партия «Кефюрера» в 400 штук все же вышла в продажу. Треть вырученных денег была отдана немецкой организации Exit против экстремизма. А после этого проект и сайт были закрыты.
Мирная Прага, пражане и туристыФото: из личного архива
Недавно, совершая душевную ревизию, я обнаружила, что моя коллекция страшных историй окончательно зачахла. Полицию реформировали, и пугающие новости оттуда иссякли. Случай со злым дедом дополнился подробностями о том, что соседи по трамваю заступались: «Не обращайте внимания, дед не в себе». Я исправно плачу за проезд и практикую громкое приветствие и упреждающую улыбку — по отношению ко всем встречным. И теперь у меня растет коллекция веселых историй.
Конечно, по улицам еще бродят отдельные дедушки, которые ненавидят всех русскоязычных за 68 год. Попадаются и идейные «расисты от бога», которые рассуждают о том, что «пожалуй, Гитлер лучше, чем Сталин».
Но с другой стороны, вот на местной площади А. C. Пушкина на лавочке сидят русские студенты, очень громко горланят матом и жирно заплевывают вымытый с шампунем чистейший скверик. Мимо проходит человек, грустно встает перед памятником Пушкину, размашисто крестится и уходит. А я на все это гляжу и понимаю, что дело, похоже, не в национальности. Сумасшедших везде хватает. Большинство случаев страшной чешской «ксенофобии» — это на самом деле случаи банального бытового хамства, невоспитанности или неполиткорректного юмора. А страх любого местного национализма оказался монстром, которого я сама вырастила.
Вот так, всего десять лет мне понадобилось, чтобы разобраться, успокоиться и начать спокойно говорить по-русски на улице и в транспорте. И, черт возьми, знаете что? Вообще ничего не изменилось.
