Владимир ДанихновФото: издательство "Эксмо"
Владимир Данихнов — писатель-фантаст. В 2008-м он стал лауреатом премии Европейского общества научной фантастики, а уже в 2014-м с романом «Колыбельная» попал в шорт-лист «Русского Букера». И мог бы стать его лауреатом — если верить рассказам из-за кулис: из пяти членов жюри трое голосовали за роман Данихнова, но последние двое были категорически против его награждения, и в итоге победил другой писатель. Вскоре после «Букера» у Данихнова был диагностирован редкий вид рака, и тогда все литературное сообщество собрало ему средства на лечение, вполне сравнимые с полутора миллионами неврученной премии.
Все это — и «Букер», и рак — описано в новой книге Данихнова, романе «Тварь размером с колесо обозрения». Роман вышел в начале 2018 года, и по всем начальным признакам это — автобиография.
«22 июня — день особый» — начинает свой рассказ Данихнов. Потому что, продолжает он, именно в этот день в 2015 году ему вырезали злокачественную опухоль. Вместе с глазом. «Доктор показывал потом фотографию: комок омерзительной дряни и рядом — для сравнения — мой левый глаз. Глаз был меньше».
Кажется, мы уже вполне можем представить, что будет дальше: подробный документальный рассказ о болезни автора. И роман на первой сотне страниц вполне соответствует читательским ожиданиям: тут есть доктора, кабинеты, больницы. К раку автор относится почти без страха, даже с некоторым любопытством: «В каком-то смысле я теперь исследователь тех запретных краев, в которые в моем возрасте попадают далеко не все; и уж тем более далеко не все способны в этой ситуации трезво мыслить». Свою болезнь он описывает с бесстрастностью исследователя. Читатель, конечно, где-то да вздрогнет, но в целом, даже в самых тревожных и неприятных местах, мы знаем, что конец у этой истории пока счастливый, автор сумел вернуться из этого путешествия, чтобы описать его.
Что, в общем, дело важное — у нас в принципе плохо с документальными книгами о современности, а уж «плохое», тем более болезнь или личная трагедия, и вовсе попадает под общественный запрет. Рассказывать о собственных бедах в России можно только вот так: не позволяя чувствам проникать в холодные чертоги разума, превращая себя самого в объект наблюдения. И текст Данихнова ни разу не звучит жалобой или рассказом о страданиях. Его стоическое спокойствие перед лицом болезни и даже возможность сохранять иронию, обсуждая с женой, что если он вдруг умрет во время операции, то «у нас с тобой больше никогда не будет этого», — одна из причин, по которым книгу можно читать и как учебник стойкости. Умирать он тут не собирается — как не планирует и превращать в сюжет свою болезнь или даже победу над раком. За документальным рассказом о судьбе ракового больного в России кроется другой, гораздо более интересный сюжет.
В одном из эпизодов книги жена автора, Яна, предлагает написать ему роман про рак — что-нибудь светлое, духоподъемное, что давало бы людям надежду. Автор сопротивляется: где он и где надежда. Тем более что и сама болезнь, говорит он, его не особенно интересует.
С десяток страниц спустя автор дает жене прочитать первые страницы будущей книги, спрашивая: «Читать-то будут?» «Не знаю, — отвечает она. — Людям страшно про рак». Она права, конечно. Рак для большинства из нас существует за пределами жизненного опыта, это область неизведанного ужаса, она там, куда мы предпочли бы даже не заглядывать. Книга Данихнова вполне понятно и по-человечески описывает это темное и неизвестное: читателя проводят тут по операциям и облучениям, так что все они начинают казаться чуть менее неизведанными и страшными. У Данихнова вообще потрясающее чутье на обыденность, в его лаконичном изложении любой образ предстает понятным, знакомым.
К раку тут понемногу привыкаешь, вписываешь его в координаты обыденного мира, и он действительно уже почти не страшен, ну неприятно разве что, это да. Автор фантазирует в одном абзаце, как болезнь и смерть способны объединить людей и «социального равенства можно добиться только во всеобщем умирании». Пока мы не получили на руки билет с конечной датой, никто из нас не готов сливаться с другими в процессе коллективного умирания. Впрочем, у Данихнова описано немало случаев добра от незнакомцев: как даже литературные враги присылают ему деньги на лечение, как с ним ласковы и любезны врачи и медсестры, да и прочие, почти незнакомые люди. Значит, что-то людей все-таки объединяет. И это «что-то» гораздо сильнее банального страха перед болезнью. Есть и другой ужас, инфернальный, и вот он действительно «общий для всех». Тут-то и появляется «тварь».
Тварь размером с колесо обозрения — это не поэтический образ рака, как можно было бы подумать, а черная фигура, преследующая автора с самого детства, с того момента, как взрослые мальчики напугали трехлетнего Володю живущим в подвале Фантомасом. Еще не зная никакого Жана Маре, ребенок представляет себе какую-то потустороннюю жуть, длинную, тонкую черную тень и так и живет, выглядывая ее в темноте ночи. Тень возвращается из давних детских кошмаров, когда автор, будучи уже взрослым, решает отправиться на исследование заброшенных пространств Ростова. Это начинается как исследование для будущей книги: «Мне нравятся покинутые детские сады, в которых настал вечный тихий час, мертвые церкви и деревни, заросшие мятликом и овсяницей, что прорастают сквозь ржавую плоть машин. Мне нравится умирание девяностых и нулевых», но перерастает в нечто большее, чем просто прогулки по катакомбам. Вместе с друзьями автор превращает путешествие по «заброшкам» в настоящее увлечение. Они гуляют по аварийному дому, так спешно покинутому жителями, что там остались следы их недавнего пребывания, по затопленным бомбоубежищам, заброшенным дельфинариям. И во всех этих местах они находят различные артефакты: поломанные часы, которые герои здесь долго и даже несколько комично фотографируют как символ застывшего времени, загадочного вида шкатулку или детские рисунки. Например такой: мальчик на берегу, из воды женщина протягивает к нему непропорционально длинные руки, а в комиксовом облачке у ее рта старательным детским почерком печатными буквами выведено: «Не бойся».
Там же, в заброшках, герой снова встречает тварь, которая теперь вполне буквально дышит ему в спину. Более того, теперь ее, кажется, могут видеть и другие — чем дальше в текст, чем тварь становится осязаемее, и вот она уже разговаривает, дарит подарки, тянет свои непомерно длинные руки в самое сердце жизни.
Что такое эта тварь? Поначалу автору кажется, что это просто выдуманный страх, «который необходим, чтобы заполнить пустоту страхов настоящих». И, конечно, это хлеб для писателя-фантаста, который больше понимает про иррациональные страхи, чем любой психоаналитик. В конце концов, мы говорим о ребятах, которые здесь, чтобы развлечься, играют в настолки по Лавкрафту, а выходные проводят в роли потрошителей заброшек. Тварь уходит, когда болезнь становится серьезнее и опаснее, — значит, можно представить ее чем-то вроде заменителя страха, появляющегося из природной необходимости щекотать себе нервы.
Но чем больше мы узнаем, откуда у твари растут ноги и куда тянутся ее руки, тем важнее она становится в тексте. В итоге, когда автор к финалу уйдет в устойчивую ремиссию (только через пару месяцев после выхода книги окажется, что опухоль на самом деле все эти месяцы продолжала расти), книга его уже будет о борьбе не с раком, а именно с этим иррациональным, грандиозным адом внутри себя самого. Что пугает нас больше собственной смерти: призраки прошлого, неустроенность настоящего и космическое будущее, стучащееся в двери стуком то ли безмерно ужасным, то ли безмерно прекрасным. Настоящий страх человек способен испытать, только повстречавшись с бесконечным ничто внутри себя.
«Людям страшно про рак», — говорила жена Владимира Данихнова Яна. Он написал роман про то, что, в отличие от рака, живет в каждом из нас — о страхе. Этот выход от повседневного ужаса к экзистенциальному тоже вполне можно считать победой над раком. Мы как бы говорим ему: я тебя не боюсь, потому что отныне я боюсь чего-то гораздо более большого и страшного. Но Данихнов сделал кое-что поважнее книги про победу над раком — он нащупал истоки наших страхов в нашей собственной коллективной памяти, на наших собственных общественных пространствах. Мы не можем победить иррациональный ужас — он всегда будет возвращаться с новой, еще большей силой. Но мы можем заглянуть ему в самое сердце. И, познав его, познать себя.
