Садовое товарищество «Борок» Кстовского района — примерно в часе езды от Нижнего Новгорода. Чтобы туда добраться, я ловлю попутку. В маленьком салоне красных «Жигулей» пахнет сигаретами. Около руля прикреплены помутневшие иконы. Сергей спрашивает, зачем я еду в их глушь. Я в ответ интересуюсь, слышал ли он о Маше Ложкаревой. Мой собеседник оживляется: «Слышал — не то слово! Моей Надьке вот сейчас тоже тринадцать».
Сергей осекается и тайком крестится. Остаток дороги мы едем в тишине.
Маша проводила каникулы на даче у отца. Вечером первого августа она, как обычно, уехала прокатиться на велосипеде. Как правило, Маша каталась минут двадцать: поднималась вверх по холму, к автобусной остановке, и спускалась обратно. С собой взяла только мобильный. Деньги, вещи, зарядка — все осталось дома. Никто не знает, как и почему она пропала: местные не помнят ни криков, ни аварий. Как будто кто-то щелкнул пальцами — и Маша растаяла в воздухе вместе со своим красным велосипедом.
Владимир, отец Маши, быстро почувствовал, что что-то не так. Машин телефон не отвечал: абонент оказался вне зоны доступа. Владимир бросился искать дочь. Он обошел все окрестности с фонарем. Поднялся на горку, осмотрел поля, добежал до соседней деревни Шмойлово — она в девяти минутах езды на велосипеде от «Борока». Маши нигде не было.
Срастись с местностью
О поисках Маши практически сразу начали писать местные и федеральные СМИ, за любую информацию о ней объявили вознаграждение в 500 тысяч, колдуны, ясновидящие и экстрасенсы стали строить предположения, куда могла пропасть девочка, СК возбудил уголовное дело по факту ее исчезновения, а добровольцы «Лизы Алерт», «Рыси» и «Волонтера» развернули полевые лагеря и начали поисковую операцию.
За два с лишним месяца они осмотрели более 900 квадратных километров. Координатор поисковой операции, волонтер «Лизы Алерт» Виктор Дулин приехал в Нижний из Москвы. «Я присоединился к поискам на четвертые или пятые сутки, — рассказывает Виктор. — Конечно, у нас своих поисков хватает по Москве и области, но тут возникла необходимость в моем опыте: у меня на счету больше 300 поисков».
Виктор говорит сухо и быстро: времени мало, а дел — наоборот. Он в «Лизе Алерт» вот уже пять лет. Однажды пришел туда волонтером и остался навсегда. Виктор повторяет мне поговорку поисковиков: двух одинаковых поисков не бывает. Вот и дело Маши необычно: в нем нет ни одной зацепки. Виктор объясняет: «Поиск расширялся первые несколько дней, потом мы решили, что надо сосредоточиться на ближней зоне. Были охвачены соседние области по оповещению и взаимодействию. Но мы ничего не нашли».
Мне показалось, что местность, где велись поиски Маши, сложная: холмы, поля, много прудов и рек. Виктор меня останавливает. Он просит не искать сенсаций. Кстовский район — не аномальная зона, а самая типичная средняя полоса России с перепадами высот, заболоченными участками и мусорными лесами. «“Мусорные” — это не о пакетах из-под молока, валяющихся повсюду, а о неухоженности леса, — объясняет Виктор. — Там повсюду бурелом, подлесок не выпилен. По такому лесу ходить тяжело».
«Когда ищешь человека неделями, срастаешься с местом поисков. Чувствуешь, как будто родился и вырос здесь. А вот истории “потеряшек” лучше через себя не пропускать: иначе начнешь воспринимать все слишком эмоционально и не сможешь объективно оценивать ситуацию. Станешь похож на родственника “потеряшки”», — поясняет Виктор.
В поисках принимали участие родители Маши. Ее отец до сих пор ездит в леса искать дочь вместе с волонтерами. «История поисков Маши очень тяжелая для родителей и следствия, и для нас для всех, — тихо добавляет Виктор. — Когда дети пропадают, это всегда так. Я понимаю, почему родители Маши участвовали в операции. Поставьте себя на их место: вы бы сидели дома, если бы пропал ваш ребенок?»
Без срока давности
«Мы не очень любим распространять ориентировки на подростков, потому что иногда шумиха только мешает поиску. Прежде всего, подростки на многое реагируют иначе, чем взрослые. Часто, например, они трепетно относятся к своей внешности. Поэтому неудачная (с точки зрения подростка) фотография, размещенная в ориентировке, может только усугубить конфликт ребенка с родителями. Кроме того, расклейка ориентировок на подростков выглядит для них как ориентировка на преступников. Это только отпугивает “потеряшек”», — объясняет мне координатор поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт» Ирина Салтыковская.
«Когда речь идет о природе, как в случае с Машей, мы всегда предполагаем, что человек мог внезапно пойти за грибами или навестить друзей в соседнем поселке и в итоге заблудился, — говорит Ирина. — Лес не прощает ошибок. Это очень опасное место. Как, собственно, и вода: большая часть трагедий с детьми происходит из-за водной среды».
Строить предположения о том, куда делась Маша, Ирина отказалась: фантазии без конкретики могут только навредить поискам. «У нашего отряда был опыт, когда человек нашелся через два с половиной года. Никогда нельзя терять надежду, понимаете? У нас в “Лизе Алерт” нет срока давности: мы ищем человека до тех пор, пока не достигаем какого-то результата», — говорит она.
Сейчас поиски Маши продолжаются «в более спокойной фазе». В «Лизе Алерт» это называется периодом информационной поддержки. Волонтеры продолжают распространять ориентировку, обрабатывают информацию о Маше — а между тем в интернете то и дело появляются ничем не подтвержденные сообщения о том, что девочка найдена мертвой. Об этом пишут и родителям Маши «добрые люди».
«На любом резонансном поиске почему-то находятся люди, которые считают необходимым тревожить родственников, — вздыхает Ирина. — Это и “экстрасенсы”, желающие сделать себе рекламу, и люди с нездоровой или не очень здоровой психикой. Наш отряд регулярно сталкивается с различного рода фейками, мы отслеживаем движение этих баек — и иногда публикуем опровержения, но информационный шум все равно не стихает и мешает поиску».
Вскоре после исчезновения Маши в Нижегородской области пропала еще одна девочка: девятилетняя Маша Люлина вышла днем гулять на детскую площадку в Богородске. Больше ее никто не видел. В городе пошли слухи о похитителе на красной «Ладе Калине», появились предположения, что двух Маш украли одни и те же люди, в соцсетях стали массово сообщать о пропаже детей и попытках похищения. В СКР опровергли информацию о других пропавших и заявили, что дела о пропаже двух девочек никак не связаны между собой.
Измерить горе
Галине Смирновой, маме Маши Ложкаревой, регулярно приходят сообщения от «добрых людей» с вопросами, а правда ли, что ее дочь нашли в колодце или без почек. «Каждый раз сердце останавливается от страха: “Вдруг правда?” — рассказывает Галина. — Каждый раз отвечаю: “Я ничего не знаю, если бы было что-то, я бы знала”».
Она грустно шутит, что стала «матерью всея Руси»: в интернете ее травят за «недостаточно правдоподобную» скорбь по пропавшей дочери. «Иногда в мой адрес звучит словно приговор: “Из хороших семей дети не убегают”. Я молчу. Никто не знает, что произошло 1 августа вечером. Но версий много, все растеряны, всем страшно. Очень легко свалить ответственность за произошедшее на ребенка и его семью, сказать, что Маша просто сбежала куда-то, что виноваты родители. Потому что мозг сопротивляется: никому не хочется предполагать самое ужасное», — говорит Галина.
Первые дни после исчезновения Маши она предполагала, что дочь просто заблудилась. Но время шло, волонтеры прочесывали лес и ничего не могли найти. Тогда Галина поняла: с ее дочерью что-то случилось. «В тот день, когда Маша пропала, она позвонила мне, спросила, когда мы будем покупать школьные принадлежности. Я сказала, что еще месяц есть в запасе, вернется с дачи, и все купим. У нас не было конфликтов», — говорит Галина.
Маша никогда не приходила домой позже девяти вечера, а если задерживалась, обычно предупреждала близких. Следователи опросили класс Маши, потом расспрашивали учеников младших и старших параллелей. Окончив опрос, они пришли к Галине и сказали: «Версию бродяжничества мы исключили: это не тот ребенок».
«Понимаете, Маша — обычный подросток. Она разная. Она замечательная, — рассказывает Галина. — Для своих 13 лет Маша достаточно ответственная: помогает по дому, проверяет уроки у младших, любит учиться. Дома, в Нижнем, ее ждут два кота: она о них заботится. Этим летом Маша сидела на даче у отца и читала учебники для седьмого класса. Мой бывший муж — физик, она спрашивала его о разных деталях, уточняла непонятные вещи. Важно понимать: Маша не отчаянная, не из тех детей, которые могут просто взять и пойти, куда вздумается».
Мама Маши впервые приехала на дачу бывшего мужа через несколько дней после исчезновения дочери. Весь август она искала дочь вместе с волонтерами. Владимир Ложкарев до сих пор каждую свободную минуту посвящает поисковой операции. А вот Галине с приходом осени пришлось вернуться в родной город: в Нижнем ее ждут младшие дети.
«Люди реагируют на произошедшее по-разному. Это нормально. Для кого-то моя реакция и реакция Машиного отца кажется излишне спокойной. Я не знаю, чем измеряется степень горя. Я проживаю его так, как умею. После исчезновения Маши был момент, когда мне просто не хотелось жить. Я оставила себя усилием воли. Я подумала: “Если вдруг меня не станет, а Маша найдется, что с ней будет?” Мне остается только одно: верить и ждать».
Галина помолчала и добавила: «Когда видишь, как совершенно посторонние люди приезжают издалека, чтобы искать твоего ребенка, откуда-то берутся силы жить».
Мы проговорили с Галиной весь вечер. Я желаю ей спокойной ночи и вдруг чувствую себя виноватой: какая тут может быть «спокойная ночь». Я оглядываю круто поднимающуюся в горку дорогу в садовом товариществе «Борок», желтеющие поля и кривые полулысые деревья. Мимо меня проезжают дети на велосипедах. Хохоча, две девочки пытаются обогнать друг друга.
За мной приезжает мой знакомый водитель — Сергей. Он открывает дверцу старых «Жигулей», я сажусь на продавленное сидение. Мы едем мимо полей, погружающихся в ночную мглу. Откуда-то издалека раздается детский смех. В полях мелькают девочки на велосипедах. Красная куртка одной из них вспыхивает в свете фар — и бесследно растворяется в темноте.