Иван и Серый волк

Иван скрывается в подъезде и появляется уже с Серым на руках. Голова волка лежит на Ванином плече. Во дворе волк опускается на землю, потом поднимается на задние лапы, обнимает хозяина — это благодарность и знак того, что можно начинать прогулку. Но сегодня зверь не спешит: оборачивается на меня, оценивает. Потом кивает, будто соглашается с чужим присутствием, и мы направляемся в темноту, туда, где заканчивается город.

— И все-таки волк, как я теперь вижу, — это не собака. Как вы его таскаете? Тяжелый же.

— Сорок килограммов. Выношу на руках из подъезда для того, чтобы соседи не пугались, и потому что он не должен знать, что этот отрезок пути — от квартиры до улицы — волк может пройти сам. Подъезд для него что-то страшное, запретное, то, куда без меня он выйти не может, — мы почти бежим по грунтовой дороге, мимо свалки, над которой вдали возвышается легендарный волгоградский памятник «Родина-мать зовет!»

— Соседи как реагируют на волка в доме?

— Наши нормально. Поначалу ходили, как в зоопарк — кур приносили, кости. Те, кто посмелее, даже гладили. Больше напрягает он тех, кто его не знает. На меня было уже три жалобы — все со стороны. Одна дама с детьми испугались, когда увидели нас на прогулке. Еще две жалобы вообще не понятно за что. Я сходил к участковому, показал справки — волк привит, документы у меня на него есть. Участковый сказал, чтоб намордник на него повесил. И все.

— А правда, где намордник? — Серый и Иван ныряют в кусты, я иду по тропинке. Перекрикиваемся.

— Был, но ему неудобно — он же бегает с открытым ртом. Раньше в наморднике я вел его от дома до окраины и там уже снимал. Потом намордник во время игры он перекусил, новый я уже не стал покупать. Потому что к людям, если они к нему не подходят, он сам не рвется. Боится.

— А что закон говорит на тему содержания волка дома?

— Закон Волгоградской области запрещает держать на лоджиях домашних животных. Можно придраться с этой стороны. Но во-первых, волк — это не собака. Во-вторых, живет он у меня в комнате. А на лоджию выходит подышать. И то, когда я дома. К тому же, как только мы въехали в эту квартиру, я сварил крепкие решетки, потому что мы живем на первом этаже. И если пьяные дураки не будут сами пихать волку пальцы, то им это ничем не грозит.

— То есть руки тянут?

— Ну а как же? Это же люди! Одна продавщица из магазина ночью шла с подругой, обе выпившие. О, волк! Полезли. Серый отдыхает, тут чьи-то руки — прихватил немного. Поцарапал. Жаловаться продавщица не пошла, сама виновата…

Своих не бросает

Миновали частный сектор. Вышли на высокую насыпь. Город остался за спиной. Впереди — пашня, за ней начиналась степь, кричали куропатки, где-то далеко лаяли собаки. Серый рвался вперед — тянул хозяина, как новенький трактор. Тот сдался — побежали. Я осталась ковылять по вспаханной земле. Но спустя сотню метров волк остановился и впервые меня подождал. Тогда еще я думала, что это случайность.

— Однажды к нам прибилась собака и вот так же шла третьей. Серый ждал и ее. Думаю, он считает, что мы стая, и контролирует численность. Своих не бросает, — Иван держит поводок обеими руками, потому что Серый опять готов бежать. — Причем я сразу знал, что он такой. Как только его увидел. Знаете, как получилось? В прошлом году мы еще в Астрахани жили. Сижу у знакомых. Праздники. 8 мая. Товарищу звонит охотник из деревни в 80 километрах от Астрахани: «Волк не нужен?»— «Нужен», говорю. И приятелю моему был нужен.

— А зачем?

— Много причин. У меня всегда были крупные собаки, но они мало живут. Только привяжешься, уже закапывать. Потом красота дикого зверя, сила, мощь, характер. К тому же было просто интересно, как это — воспитать волка? Решение это было спонтанным: я просто сказал: «Да», и мы поехали за волчатами. Добрались в деревню глубокой ночью. Встречает казах, ведет в гараж, вытаскивает проволочный садок, в котором рыбу держат, а там волчата копошатся, как щенки, только запах от них другой — дикий, мускусный. Пахнут они, кстати, меньше, чем собаки. Так вот, казах этот подгребает волчат ногой в кучу, их шестеро было, фонарем светит, щенки нервничают, пугаются, а мой спокоен. Хвост прямой, что говорит о внутренней уверенности. Он потом так и ходил у меня по квартире, и на руки шел без проблем. Я выбрал двоих — себе и приятелю. Посадил в собачью переноску и привез домой. Мой был доминантный самец, второй — подчиненный. Это понятно по тому, как они едят: пока Серый не начинал есть, второй боялся подойти к миске. Людей подчиненный тоже боялся, зубами щелкал. Если разыгрывался и нечаянно ко мне подбегал, то сразу отскакивал. Потом я вычитал, что боязнь человека — это их врожденный инстинкт.

— Кормили малышей из соски?

— Пытался. Соску купил, молоко. Начал им в морды тыкать. Но они, как индейцы — достоинство и внутренняя отстраненность. Смотрели мимо меня и отворачивались.

Решил попробовать кормить их, как маленьких собак. Принес курицу, вырезал грудку, яиц наварил — все это порубил — и со сметаной. Мой понюхал, начал есть. Потом второй пошел. Первую неделю, когда ели, урчали, ворчали — отпугивали конкурентов. Потом поняли, что еду никто не отберет, и затихли. Я съездил в ветеринарку, проколол их щенячьими прививками. С собаками сдружил. У тех поначалу была реакция, как на дикого зверя. Потихоньку наладили общение: волк перестал их прихватывать, а собаки перестали набрасываться. Днем они были вместе, а на ночь я их разводил… Серый, живот заболит! — Иван тянет цепь, но Серый сопротивляется, роет землю, нюхает. — Он упертый. Но не потому что капризный, а потому что знает, чего хочет. И если давить на него, будет стоять на своем. Пусть роет. Один раз съел лягушку, плевался. Дважды какую-то гадость с помойки прихватил, я его лечил фуразолидоном. Собака неделю после такого болеет, а он через день уже встал. Но запомнил — с помойки есть нельзя. Идем дальше.

И мы спускаемся с высокого оврага к железной дороге, как вдруг — откуда ни возьмись появляются собаки. Шестеро — от пузатой мелочи до откормленных бугаев ростом с нашего волка. Несутся на всех скоростях, лают до хрипоты. От прилива адреналина меня подбрасывает. Прячусь за Ивана, он хватает с земли камень, бросает в толпу собак, крепко ругается. У Серого же ни один мускул на морде не дрогнул. Как бежал, так и бежит, повернулся разве что пару раз, и мне показалось, что улыбнулся: ах, моськи!

— Мне кажется, или он их презирает? — стучащие зубы сдерживать сложно.

— Считает дурами, — в интонации Ивана слышится гордость. — Они могут тут хоть разорваться, а он спокойно дефилирует дальше.

— Но у вас же тоже дома собаки?

— Тоже дуры. Но свои. Свои — это стая. Он с ними играет. Поначалу они прятались от него под кровать — он то на пузе пытался доползти, то лапой поддеть. А потом понял, что, если подойти к кровати с торца и начать двигать ее мордой, собаки сами вылетают, пугаются. Так же он их из будки выгонял — притянул фанеру и стучал по ней лапой… Серый их и жалеет. Когда маленькая отравилась, куски у меня клянчил и приносил ей под морду, подкармливал…

Преследователи проводили нас до поворота и рассосались. Овраги расступились и показался парк Победы — тот, что построили в Волгограде к чемпионату мира по футболу. Я даже не поняла, какими волчьими тропами мы к нему шли, но в конце концов оказались в центре города.

Им нужен дом

Парк — любимое место Серого. Единственное, что омрачает его привязанность — трасса. Если утро раннее и одна-две машины по ней едут, еще ничего. А если движение активное, зверь нервничает, боится. Иван говорит, что это нормально: волки любят стабильность и предсказуемость. И сами ведут себя стабильно и предсказуемо. Чего не скажешь о человеке. А еще эти звери страдают неофобией — боязнью нового. Если Иван с Серым гуляют одной и той же дорогой и вдруг волк напрягается, значит, вокруг что-то изменилось: появилась на пути урна, или над магазином козырек соорудили, или новая куча мусора на дороге лежит…

Пока мы пережидаем поток машин, Иван рассказывает, что судьба второго волчонка, которого он отдал приятелю, сложилась трагично. Человек забрал малыша в деревню, но не подготовился: место для содержания выбрал хлипкое — закрыл в сарае. За ночь звереныш вырыл лаз и сбежал. Скитался по степи, воровал кур у людей, а когда перешел на более крупную добычу, местные охотники его застрелили.

— Пока был живой, остатки еды таскал в тот дом, откуда сбежал, — в голосе Вани я слышу обиду и сострадание. — Волкам нужен дом, точка, куда надо возвращаться. Вот он и возвращался с добычей. То ли бывшего хозяина хотел накормить, то ли запасы делал… Жалею, что отдал зверя.

Мы все-таки переходим дорогу и оказываемся в парке. На мой вкус ничего особенного: дорожки, лавочки, коротко стриженная трава, напротив стадион. Но Серый урчит от радости: Иван делает цепь длиннее, и они носятся по траве. Неожиданно останавливаются, волк прыгает на хозяина с обнимашками и покусывает за подбородок — благодарит. Потом Иван поит своего «серого зайку», достает из рюкзака миску, наливает воду. Тот лакает, ложится на траву, подставляет живот. В животе — мясо и жизнь. Абы кому живот волк не подставит. Это высшая степень доверия.

На всю эту волчью нежность смотрит с возвышенности Родина-мать, смотрят редкие прохожие, которые спешат на ранние работы. Некоторые замедляют шаг, растерянно улыбаются, а после тают в холодном осеннем рассвете. Солнца сегодня нет, поэтому парк кажется серо-белесым, как шерсть матерого.

— Иван, а как вы в Волгоград-то из Астрахани переехали? Тем более с волком.

— Что значит «тем более»? Я для него и переезжал. Мне один приятель обещал, что можно будет поселиться на земле, в станице неподалеку от Волгограда. Звал долго. Планов было громадье! У него рыболовные дела, я бы собаками занимался. Дочке хотел купить квартиру в городе. Но с приятелем слова остались словами, а квартиру я купил. И ориентировался на то, что какое-то время в ней будет жить Серый. Переезжали непросто: надо было продать жилье в Астрахани, сделать там ремонт, потому что квартира была в плохом состоянии. Жена у меня не работала, начала употреблять алкогольные напитки, отстранилась от семьи. Даже на суд не пришла… Дочь осталась со мной… А когда здесь искал квартиру, даже фото не требовал, посмотрел через интернет спутниковые снимки местности — рядом степь, потом лес, выход из города. То, что нужно.

— А жена? Не интересуется судьбой дочери?

— Нет. И я даже больше скажу — хорошо, что так случилось. Когда вместе жили, она была против животных. А как только она от нас ушла, взяли с дочкой всех, кого хотели… История с волком и на дочь сильно повлияла. Она бросила филфак и теперь учится на кинолога, первый курс. Я не против. Серый, а ну, иди сюда, дай лапу! Что-то ты хромаешь…

Волк подходит ближе, Иван достает из лапы колючки. Потом они опять бегут. Со стороны видно, что Иван и его серый волк очень похожи — оба поджарые, крепкие, цельные. Я вспоминаю, что Лебедев работает в доме престарелых и инвалидов. Но о своей работе он пока не сказал еще ни слова. Спрашиваю сама.

— У меня медицинское образование, закончил медучилище, параллельно курсы массажистов. Поступил в мединститут, но после первого курса ушел. Это были 90-е. И когда нам на лекциях открыто говорили, какой предмет сколько стоит, тошно стало. В Астрахани в больницах массажистом работал, когда сюда переехали, устроился в Дом престарелых и инвалидов. На самом деле там не только старики — с 18 лет люди живут. Многие мои пациенты с психоневрологическими диагнозами. У них отсутствует социальная надстройка над инстинктами, поэтому работаю я с ними примерно так же, как с волком. Им нужно постоянство и поведенческие стереотипы.

Когда все это знаешь — работа как работа. Ничем особенно не отличается. Но если ты брезгливый, наверное, трудно. Я же никаких проблем не испытываю.

— Вы жалеете своих пациентов?

— В медицину не идут люди, не способные на сопереживание. Но чего вы от меня ждете? Сантиментов? Их не будет.

— А по отношению к волку будут?

— К волку я отношусь как к другу. Пусть он много не говорит, но он меня понимает, я вижу отдачу. Наверное, даже идея у меня какая-то на его счет есть. А люди? Ну вот, проработал я 27 лет массажистом. Изобрел свою методику — проверил не на одном десятке пациентов. Пришел в аудиторию, чтобы научить других, но народу это не нужно. Они смотрят на меня коровьими глазами и ждут, когда закончится пара. Есть смысл душу рвать? Нет. Я бросил. А волк — спутник жизни, который не способен на предательство.

Волчьи планы

Над Волгоград-Ареной нависла туча. То ли снег собирается, то ли все-таки сорвется дождь? Скоро начнут ходить троллейбусы. Пора возвращаться. Но Серый не хочет, упирается, цепляется лапами за асфальт, укладывается на траву и делает вид, что «Зайка, пора домой!» хозяин говорит не ему. Я ловлю себя на мысли, что, когда мы вернемся, Иван окунется в домашние заботы. Дочка будет готовить завтрак. Прибегут собаки. Все вместе соберутся на кухне. Почти полная семья.

— А если у вас появится женщина?

— Зачем? Разве что какая-то Моника Беллуччи решит, что все у нее в жизни есть и не хватает чего-то эдакого? Но со мной бабам сложно. Трудно манипулировать. Знаете, чем еще мне нравится волк? Тем, что у него нет чувства вины. Этим он отличается от собаки. Собаке скажешь: «Ай, как стыдно! Кто тут нагадил?» И она голову повесила и пошла скулить. А этому пофиг. Захотел — сделал. Каким голосом ты ему ни говори. И ты либо принимаешь его таким, какой он есть, либо вы расходитесь.

— То есть вы такой же, как волк?

Иван засмеялся и опять рванул вперед. Я смотрела, как они бегут между домов частного сектора, слышала, как разрываются, учуяв двух волков, за заборами собаки. И вдруг почувствовала себя зайцем в волчьей стае. Которого зачем-то терпят и с которым почему-то разговаривают.

— Вы так легко пошли на контакт, хотя я вижу, что вы не тщеславный. Почему о себе рассказываете?

— Во-первых, поначалу о нас с Серым очень плохо писали: что я над ним издеваюсь, что соседи наши страдают. Хочу, чтобы люди узнали правду. Еще хочу, чтобы наша с Серым история развивалась. Надо будет снимать кино с участием волка — пожалуйста. Научно-племенная или селекционная работа — мы готовы. Еще хочу создать свой ресурс, где соберу все, что о нас пишут и показывают, выйду с ним на краудфандинговую платформу и обращусь к людям: мне надо купить в деревне кусок земли, поставить там холобуду, утеплить ее (я все это умею сам), и буду там жить с волком. Возможно, маму перевезу, чтоб присматривала, пока я на работе. Вот такая идея…

Иван и волк переглянулись, и мне показалось, что подмигнули друг другу.

Сильный характер

Домой мы вернулись в девять утра. Дверь подъезда то и дело открывалась, соседи останавливались, здоровались, улыбались и Ване, и волку.

— Когда кормиться будете? — спросил один из них.

— Сейчас на ярмарку схожу за свежаком. И будем. Кормлю один раз в день, — уже мне поясняет Иван.

— Курицу даю килограмма на полтора. По выходным кости с рынка приношу. Домой не приглашаю, раз вы боитесь. А то там он сейчас пойдет в разнос — прыгать, играть будет.

Ваня с Серым поднялись, а ко мне вышла дочка Ивана Саша. Предложила чай из термоса, рассказала, что папа хоть и выглядит суровым, но на самом деле добрый. Вот, вчера влез в кредит, но купил ей дорогущие беспроводные наушники. Саша счастлива. Папа тоже.

— Хотя характер у него сильный. Если он что-то сказал, надо сделать. Но я же будущий кинолог — понимаю, что с людьми и животными иначе нельзя, — в ушах у девушки я замечаю дырки от тоннелей и думаю, что, наверное, растет она человеком достаточно свободным.

— Папа говорил, что волк воспринимает вашу семью как стаю. Иван — вожак, потом волк, а дальше как иерархия выстраивается?

— Дальше собаки и я. Мы на одном уровне, наверное, — Саша кутается в военный бушлат и смеется.— Я для него не авторитет, но это нормально. Главное, что мы друг друга понимаем. Серый по человеческим меркам — подросток. Заматереет наш волк в три года, а жить будет при хорошем раскладе около 30 лет. Я к тому времени выучусь. Может, стану дрессировщицей, а может, грумером. Пока еще не решила…

Потом мы с Иваном ходили по рынку и выбирали кости. Я узнала, что зарабатывает Ваня в лучшем случае 30 тысяч рублей. Четвертая часть от этой суммы уходит на еду для животных. Остальное — коммуналка и расходы на дочь. Ему самому ничего не надо. Разве что ботинки, которых от постоянного хождения по волчьим тропам хватает на пару месяцев, и сигареты. Курит Иван очень много. И я зачем-то сказала об этом вслух, а он парировал, что из-за подобных реплик и не хочет думать о личной жизни:

— Вначале много куришь, потом бороду сбрей, а затем зарабатывай столько, чтоб на все хватало. А мне на все хватает. И я счастлив с тем, что у меня есть. Вот с землей определимся, оставим дочке квартиру, уедем с волком в деревню, и программа жизни будет выполнена!

Иван посадил меня на троллейбус, а сам подхватил пакеты с костями и обрезками и направился через серый безжизненный сквер домой. За ним тянулся шлейф крепкого табака и свежего мяса. И даже со стороны было понятно: вот идет человек, который почти счастлив.

Почти.