На географии, классе в пятом, меня вызывают к доске: «Покажи нам Португалию». А я не знал, где это. Испанию знал, Португалию — нет. Я пальцем тычу, а училка мне: мол, найдешь-найдешь, а пока не готов. И так меня это задело, что я подумал: «Ну ты, Португалия, я тебя исхожу еще вдоль и поперек!» И вот действительно: работаю в метро и на набережной играю, исходил весь Лиссабон вдоль и поперек.
Предыстория
Я был пятым ребенком в семье, видел, как брату доставалось, как доставалось сестре, и решил быть послушным. У отца была Библия на церковно-славянском. Он зарабатывал шитьем: перешивал кожаные вещи, шапки. И с каждым, кто приходил, разговаривал: начиналось с бытовых тем, а заканчивалось Евангелием.
После армии я поступил в музыкальный педагогический институт и на четвертом году понял, что мне чего-то не хватает. Занимался и каратэ, и разными йогами, и у киевских экстрасенсов учился, и с рериховцами общался. Потом в этом всем покаялся. После окончания института стал преподавать гитару в музыкальной школе и служить в церкви. Все шло хорошо, мои ученики занимали первые места. Но мы с женой решили перебраться из однокомнатной квартиры в двухкомнатную, рассчитали все — и тут случилась реформа 1998 года. Я стал получать шесть долларов. Долг за квартиру остался.
Все пытались как-то заработать, и вот один знакомый уехал на заработки в Португалию. Я не очень хотел, но жена настаивала. Получил благословение, но мне было сказано там найти церковь, прижиться, выполнять свои обязанности и долго не задерживаться. Квартиру мы заложили в банк, планировали, что я вернусь через полгода и мы расплатимся с долгами. Но уже в дороге стало понятно, что все не так просто.
Добраться до Португалии
Все автобусы, которые ехали в Португалию, должны были в обязательном порядке встретиться с черновецкой мафией. Если шофер с этой мафией не свяжется, обратно он просто не вернется — поэтому водители сдавали всех пассажиров на растерзание. Мы-то не знали, что шофер в сговоре. В Испании он свернул куда-то с дороги, они подъехали на трех машинах, с пистолетами и ножами, забрали все деньги у людей. У меня была карточка, тогда это было в новинку, и они не обратили на нее внимания. Повезло. Среди нас была девушка лет восемнадцати, она ехала с теткой. Ее просто забрали: берут сумку, берут ее — выходи, и все, ничего сделать было невозможно.
Нас привезли в последний испанский городишко перед границей и там, на заправке, выкинули всех, хотя обещали довезти до Лиссабона. Те, у кого деньги остались, сложились, нашли таксиста, и он привез нас в пригород Сантарен, к северу от Лиссабона.
И я сразу стал нелегалом — виза у меня была открыта всего на девять дней. Хотя мне обещали за дополнительную плату сделать рабочую, но деньги, как обычно, взяли, а визу дали краткосрочную. Я только приехал в Сантарен — а на следующий день виза заканчивается.
Про баранов и людей
Отдал 146 долларов парню, который обещал устроить меня на работу. Он меня направил к человеку, который делал такой бизнес: месяц поработаешь — выкидывают и нанимают других. Покрутился я так, покрутился — и вернулся к тому парню. Он сжалился, и меня взяли на ферму. Там свиньи в основном, еще куры, бараны. И я тоже один из баранов, который туда попал.
На ферме был красивый пластик — красный, зеленый, мы поросят на него, как ляличек, складывали, они ходили по нему, потом подрастали, и машинами их отправляли куда-то. Как-то я резал этот пластик и порезал себе живот. Но все нормально: зашили, патрон позаботился, шрам только остался.
Заплатил мне он примерно пять евро за полтора месяца, но меня кормили, и место для ночлега было. Только крыша текла. Возвращаюсь однажды, а гитара вся в воде — очень обидно было. И еще зимой было очень холодно. Днем здесь солнышко все то же, как летом, а ночью холодно. Плюс пять-шесть, но дома не отапливаются, холод пробирает до костей, и первый год тяжело адаптироваться.
С языком проще было молдаванам: язык у них похож, и мы все смотрели им в рот, потому что они понимали португальский. В школе я учил немецкий, но тут никто по-немецки не понимал, и я вообще не мог общаться. Разговаривал я в свинарнике только с Богом. И еще была Эльса, африканка, она мне объясняла, как что называется. Я ведь даже правил чтения не знал. Словаря нету, интернета нету — одни свиньи.
Главное было паспорт из рук не выпускать. Однажды предложили мне: мол, давай паспорт, устроим тебя на работу. А я даю им копии. Но нет, не взяли, им паспорт мой был нужен. Ведь без паспорта ты не можешь поехать домой и становишься рабом, пока документы не выкупишь. Потом уже многих из этих рэкетиров посадили, дали по 25 лет. Я их навещал, ведь они нуждаются в помощи, у некоторых вера открылась там, и она дает им больше свободы в тюрьме, чем на воле.
Проработал я в свинарнике пять лет, а потом перебрался в Порту-Алту, поближе к Лиссабону.
Между благодатью и подземкой
Там, где на ферме я жил, никаких православных церквей, конечно, не было. Когда мне сказали, что есть такой отец Арсений, который служит в Сантарене, стал думать, как туда выбраться. Пока доехал, опоздал сильно, причаститься не успел, попел и со слезами оттуда уходил, очень ждал следующего случая. Потом выдался случай попасть на службу в Лиссабоне, «Секоло 123» — на всю жизнь адрес запомнил! Там был женский монастырь, где давали временно место: книги, иконы — все приносили с собой и расставляли. Потом отец Арсений тут обосновался, я приехал за ним из Порту-Алту и тоже начал здесь служить.
Служба для меня — это жизнь. Когда священник направлен от России, то ему Россия платит, а другие сами по себе крутятся. Раньше я бесплатно служил, сейчас мне местная религиозная организация платит 150 евро в месяц. Так что я по ночам работаю в метро на разных станциях, сейчас на Байша-Шиаду. Прихожу, надеваю форму и убираю — шесть раз в неделю по четыре часа, где-то с часу ночи до пяти. Если назавтра служба, иду в церковь, сплю часок-другой. Раньше у меня диван тут стоял, но сейчас я его перенес в квартиру. Поэтому сейчас сплю так — на стульях, на лавках.
В метро платят 500 евро, одному бы мне хватало, но сейчас приходится еще вертеться. Хожу играть музыку на Руа-Августу иногда, где много туристов, но там приходят милиционеры: «Тебе здесь нельзя с усилением работать», а без усиления гитара тихо звучит, слишком шумно там. Так что любимое место — возле речки: там никто не гоняет, хорошо, люди ходят, я играю русскую, португальскую, испанскую, бразильскую, американскую музыку.
Новая жизнь
Дочку я оставил, когда ей было четыре с половиной, когда я впервые смог их навестить, ей уже было шесть. Потом родился сын, и жена сама его воспитывала. Я ездил раз в год и высылал деньги, она сделала евроремонт, и они жили относительно хорошо в той двухкомнатной квартире. Было искушение всякое, и говорили: мол, ты молодой, она молодая, но я верю своей жене. А если она согрешит, то согрешит против себя и Бога, а потом уж только против меня. У нас крепкий союз. Они приезжали ко мне сюда в отпуск — отдыхали, купались.
Чтобы вызвать семью, нужно получить гражданство, а у меня ведь был наказ долго не задерживаться, и я все думал, что еще уеду домой, получал три раза вид на жительство по пять лет, но потом наконец созрел. Три года назад получил благословение и сразу подал на гражданство — дали буквально через полгода. И вот в прошлом ноябре приехала дочка. Сначала она никак не могла привыкнуть без отопления спать зимой, купила простыню электрическую. А жена и сын приехали только в июле. Мы и расписаны, и повенчаны, но тут заново нас оформляли, так что у нас как бы все сначала началось.
Дочке сейчас 22, она дизайнер, пока оформлена декоратором фиктивно, чтобы стаж шел, — помог друг. Сначала на уборках тут работала, сейчас что-то делает на Москву по интернету.
Сыну 14 лет, он пошел здесь в девятый класс. По-португальски он не знает ни слова, так что пока ему, конечно, тяжело.
Жена уже работает — сиделкой у англичан, люди устроить помогли. В приходе все друг другу помогают, дома такого не было. Эмигрантская жизнь — это не только церковь, но и устройство как работы, так и жилья. Я тоже очень много давал разную информацию, связывал знакомых, объяснял, как доехать. Мне важно было помогать. Они мигранты, а я тут все время нахожусь, отвечаю на вопросы, как мой отец, разговариваю с людьми. Правда, новая жизнь с семьей более загруженная, раньше я больше внимания мог уделять прихожанам, но все равно стараюсь. Мы должны жить на земле в любви.