Боровск — небольшой город в Калужской области без милиции (есть только участковый пункт), ценности которого — патриаршие и старообрядческие церкви, Пафнутьев-Боровский монастырь и историческая деревянная застройка XIX и начала ХХ веков. Недавно 17 домов местные власти собрались сносить. Не получилось, потому что после сноса большого здания на улице Ленина (сносили прямо на глазах обалдевших туристов, которые приехали смотреть на архитектуру) в защиту домов встали немногочисленные городские активисты. Их не устроило обещание администрации «построить на месте снесенных домов такие же, только новые». Люди подняли шум, написали в соцсети, медиа и госструктуры. В Боровск понеслись журналисты. Подключились прокуратура и федеральная власть. В итоге обреченные дома на полгода законсервировали.
В этой войне чиновников с горожанами выделяются два героя, два «полководца». Один спасает дома, другой сносит. У каждого — своя позиция и правда. Михаил Климов — бывший боксер, ныне мэр Боровска, и Владимир Кобзарь — иконописец, директор АНО «Культурно-исторический центр “Боровский край”». Владимир живет в старом доме — резные ворота, наличники; в 2011 году его дом сгорел, и Кобзарь в одиночку восстановил его после пожара. Два антагониста рассказали о том, почему дома надо сносить или сохранять и сколько стоит восстановление деревянного дома.
Рамки закона
Михаил Климов, мэр Боровска. 35 лет, женат.
«Жители города сейчас меня пытаются поставить как бы на место, наградить штампами. Логика такая: если калужанин (Михаил Климов из Калуги, но живет сейчас в Боровске. — Прим. ТД), значит, не местный, значит, он не любит свой город. В общем, у нас тут война. По-другому не скажешь.
Мне Боровск очень нравится, я привез сюда семью. Всегда хотел жить в небольшом городе с цивилизацией и стариной, с историей. Вся эта его среда, улочки старинные. У меня особенное состояние души, когда ходишь по нему, гуляешь, чувствуешь все его мотивы. Боровск очень удобно расположен: час езды — Москва, час — Калуга. Место экологически чистое, здесь замечательно растить детей, есть школы, детские сады. Здесь все пропитано историей, в том числе архитектура. В таких маленьких городах живет душа России! Здесь живут люди, которые легенды знают, важные события. Вот мне рассказывали, как, когда здесь хозяйничали войска Наполеона, местная жительница отбила у неприятеля обоз. Сама! Такие люди были — крепкие, сильные, не боялись врага.
Спрашиваете, зачем сносить? Но вот есть Федеральная программа расселения аварийного жилья. Мы эти дома должны снести по ее результатам. Власть руководствуется буквой закона. Общественности кажется, что дома вполне крепкие, но на самом деле в 2009 году дома были признаны межведомственной комиссией аварийными и рекомендованы к сносу.
Мы провели большую работу с общественностью перед тем, как их сносить. Встречи с предпринимателями были, городской совет был. И тогда никто не забил тревогу. Молчали, кивали головой, голосовали за. А когда начались работы, стали везде писать.
Теперь мы работаем с текущей ситуацией. Повторяю, в рамках закона. У общественников мы спрашивали: господа, давайте думать, что делать! Кто готов найти инвесторов, кто готов им стать? На наибольшую часть домов инвесторов мы не нашли. Снос приостановился только потому, что мы прислушиваемся к общественности.
Городу Боровску всей этой шумихой сейчас сделали шикарную рекламу. Спасибо, мы рады. А теперь эту шумиху надо повернуть на пользу. Друзья, если вы так ратуете за сохранение каждой избы — вперед! Мы ждем предложений!
Я понимаю, что старое — это старое, оно пахнет стариной. Но многие жители говорят, что не хотят жить в этих гнилушках.
После всей этой шумихи мы взяли тайм-аут на шесть месяцев, чтобы официально запросить данные по домам: какие из них принимает государство на охрану, какие нет. Те, которые встанут на охрану, мы будем беречь и так далее. По остальным будем кидать клич: ребята, давайте их сберегать. Может, общественность скинется, может, инвесторы найдутся. Если не найдутся ни инвесторы, ни финансы, мы будем действовать в соответствии с законодательством.
Я бы хотел жить в старом доме. Не в гнилом старом, а в хорошо отреставрированном. Конечно, мне жалко старые дома. Но вот стоит дом, он расселен. Туда лазают дети. Общественники кричат: сохраните его! На вопрос “как?” они не отвечают. Рядом другие дома, там живут дети. Сколько ни заколачивай, шанс, что кто-то туда проберется и устроит поджог, есть.
“Том Сойер Фест”, однозначно, полезная вещь. Но важно, чтобы общественность координировала свои действия с властью. К нам они не обратились. Нет, они уведомили: вот мы делаем. Ну делайте, молодцы, спасибо. Но вот фасад они восстановили, а внутри начали капремонт, и стены пришлось разбирать. Уверен, что при координации с властью процесс можно было бы улучшить.
В Боровске о фестивале никто не трубил, только в соцсетях была пара обращений к жителям. Чтобы кто-то пытался общественности что-то рассказать, я не видел.
Я не могу давать оценку действиям Владимира Кобзаря, должность у меня такая. В личной беседе я ему говорил, что думаю. У каждого, наверное, свой путь… Я считаю, что я все делаю по закону, правильно и на благо жителей.
Я все детство занимался боксом и вольной борьбой. Мечтал о не рутинной работе. Хотелось, чтобы она приносила пользу обществу, была разнообразной. Окончил инженерно-педагогический факультет, не помню, как звучит специализация. И вот уже шесть лет я в Боровске. Каждый уголок города мне знаком, известен. Когда я стал мэром, появилось освещение, мы канализационные сети проводим — бюджет города и района скидывается, жители тоже.
Самая большая моя боль — небольшой бюджет Боровска. Помогают область, районная администрация. Два новых сквера появилось. Строительство в городе хоть какое-то началось! А раньше пятиэтажки 1970-х годов постройки можно было купить и больше не было ничего. Поэтому люди в соседних районах покупают квартиры и уезжают из города.
Времени на семью у меня мало. Я стараюсь заниматься спортом. И боксом иногда. Плаванием. Но это как хобби, нечасто. Спорт меня переключает от текущих дел.
Мне не стыдно за мою работу. Мне нравится быть мэром, потому что виден результат. Ты можешь взять за руки детей и сказать: дети, это сделал я».
Человек-кисточка
Владимир Кобзарь, иконописец, заместитель директора фонда по спасению малых исторических городов «Настоящая Россия», директор культурно-исторического центра «Боровский край», советник мэра Боровска по культуре (на общественных началах). 57 лет, женат.
«Я рисовал с детства. Отец было против моих художеств — тогда было важно иметь настоящую профессию. Так что однажды он собрал все мои рисунки и бросил в печь. Но рисовать я не перестал.
В армии я был полковым художником. Белого света не видел, альбомы солдатам рисовал, деньги зарабатывал, оформлял ленинские комнаты. Мы заняли первое место среди войсковых частей Советского Союза, командиру роты дали премию, он “жигуль” себе купил. А мне дали звание ефрейтора. Оно у солдат не очень приветствовалось, потому что его давали, если закладываешь всех. А я носил его гордо, потому что заработал.
Живопись началась с иконописи. Мне было интересно туда окунуться. Я окунулся и не выбрался. Я иконописец-старинщик — делаю все: реставрирую, вырезаю, смешиваю краски. Почти 20 лет назад я открыл свою школу иконописи.
Художник от иконописца отличается тем, что он творит. Художники сами по себе мастера, а иконописец — это инструмент в руках отцов церкви. То есть я кисточка. А если ты кисточка, то у тебя нет внешних раздражителей. И когда я учу писать иконы, диктую одно из основных правил — не стараться. Это идет не из головы. Когда “отпускаешь” голову, наступает момент свободы. Если голова пишет — это художник. А у нас — техника. В иконописи нужно отрешение.
Когда мне было 40 лет, отец впервые пришел на мою выставку. И заплакал. Ему было почти 70 лет, он покаялся. Сейчас я примерно раз в пять лет делаю выставки свои с иконами, а раньше чаще.
Я много пишу на заказ, занимаюсь реставрацией храмов, монастырей. Чтобы успевать еще и общественную деятельность, рано встаю. Летом — в четыре, когда потемнее — в пять. Встаю и пишу. Вот такую маленькую икону (на столе лежит икона размером 20 на 20 см в резной деревянное раме. — Прим. ТД) я 21 день буду писать. А в Москве вам такую напишут за три дня — акрилом. А у меня, видите, краски натуральные, я сам развожу.
Мы с женой издаем за свой счет газету для города. Потому что в местной общественно-политическую газете: здесь асфальт положили, здесь дорожку, а здесь мы спели-станцевали. А мы взяли другое, культурно-историческое направление. Ищем интересные факты об истории города, рассказываем историю людей, домов, улиц. Все в ней работают бесплатно, я сам пишу статьи. Она лежит в нашем частном музее, ее быстро разбирают. Мы делаем путеводители по Боровску, работаем в соцсетях, привозим выставки сюда, рекламируем свой город, выпускаем книги про Боровск…»
Рассказывает жена Владимира Кобзаря Ирина: «Сначала мне было очень трудно, я не понимала этого его альтруизма. Когда я спрашиваю, зачем ему все это, он говорит: “Ну кто-то же должен!” Я говорю: “А мне сапоги надо”. Он: “А нам надо витрины новые купить, а ты еще в этих походишь”. И я его просто таким принимаю. Он вон перед свадьбой по моей просьбе мне купил мебель на кухню и половину кухни покрасил. Так вот до сих пор вторая половина не покрашена. Зато мы спасаем город».
«Помимо музейной деятельности и спасения исторической архитектуры, я еще занимаюсь живописью с людьми с ментальными расстройствами. Они очень интересные. Вот у меня было двое аутистов. Один пришел, сел. Все рисуют, а он бурчит. Бурчал, бурчал, потом сел за стол и просто смотрел. На следующем занятии он начал рисовать. Это было вообще супер, я такого прежде не видел! Он как чертежник, как будто все по линейке делает, только цветными карандашами. У нас занятия в картинной галерее проходят, и вот еще один новый ученик побродил, поворчал, что вот, понавесили ерунды. А потом попросил листочек и карандаш, уехал домой. И принес на следующее занятие картину — нарисовал по памяти одну из тех, что у нас висит. Один в один. Удивительно!
Я ведь общественником таким после пожара стал. А до этого месяцами из дома не выходил, иконы писал круглосуточно. Иногда только в магазин выбирался за едой, даже не знаю, что и ел толком, мне было все равно.
У меня был старинный дом, двухэтажный, дом-мастерская, дом-музей. В нем была старинная мебель, ценные предметы, иконы, многие иконы и картины на реставрации… И вот в один день за 20 минут все сгорело. Только одна икона уцелела, на пепелище лежала сверху. И деревянный крест остался цел. Это коллективный поджог оказался, дома троих иконописцев подожгли. Когда все сгорело, у меня не было денег, друзей оказалось тоже немного. Я позвонил батюшке: “Каждому по силам, все сделаешь, все восстановишь. Просто так ничего не происходит”. Три дня я горевал, а потом решил, что надо строиться. И строился четыре года. Пожар произошел на Пасху, в сентябре уже две комнаты у меня стояли с крышей и отоплением. Я жил в них, достраивал остальное. Я чуть-чуть перестроил дом, но восстановил его внешний облик, всю резьбу. И когда мне Климов говорит, что ему на реставрацию одного дома надо 100 миллионов рублей, я ему говорю: “Дайте мне 100 миллионов, я все дома в городе отреставрирую!” У них другие понятия какие-то, на что эти 100 лямов нужны.
И вот, когда я начал строить, стал больше общаться с людьми. Что-то переменилось, я стал общественником. В мире не все так справедливо, как хотелось бы, и лучше бы, конечно, не выходить из своего кокона, но сидеть сиднем тоже неправильно.
Вынужден признать: наша общественность относительно сноса домов долго молчала. Три года назад, никому ничего не сказав, снесли одно здание. Народ повозмущался немного, и все. Год назад снесли — тоже побурлили, и ничего. А сейчас все, нарыв лопнул. Если бы число сноса назвали, мы бы все вышли под ковши, не дали бы сломать дом. Сносят же по-тихому. Так под шумок весь исторический центр снесут! Мы решили, что пора принимать серьезные меры.
Местные газеты пишут, что мы спасаем дома, потому что у нас богатый туристический бизнес. Что мы зарабатываем миллионы. Я только не понимаю на чем. Туристы, правда, едут в Боровск, только не к нам. К нам они заезжают на 15 минут — вышли из автобуса, зашли в автобус. Мы же, как частный музей, сделали упор на семейные экскурсии. От таких все отказываются, это невыгодно. А мы проводим для пяти человек, приехавших из Москвы. Денег хватает только на зарплату экскурсовода.
Дома, которые попали в список на снос, расселены. Они пустые. Мэр собирал предпринимателей и объявлял: берите дома, делайте то-то, стоит это столько-то. А они были почти все торговцы, и в приказном порядке он им говорит: каждый должен открыть в этом доме гостиницу. Но они умеют же деньги считать! Зачем нам столько гостиниц, когда одна прогорает? Я главе района говорю: почему Климов не собрал общественность, тех, кто культурой, туризмом занимается? Сказал бы им: вот есть столько домов, давайте придумаем что-нибудь. Беда в том, что все переводят на деньги. А какой будет доход, если общественникам отдать? Да отдайте вы дома обычным людям, которые их в порядок приведут. Есть любители истории. Вот живет человек в Москве, но хочет иметь домик с историей. Да он купил бы, привел бы его в порядок, и стоял бы дом красивый. Есть люди, которые готовы отреставрировать дома и сделать их объектами культуры. Но огромных денег у них нет. Вот мы бы хотели сделать Дом художника — они бы сюда приезжали, чай пили, ночевали, если надо. Типа гостиницы, но для определенного круга людей. Музея у нас не хватает…
Мэр нас не воспринимает всерьез, называет “как бы историки”, “как бы специалисты”. Но из-за шума, который мы подняли, снос приостановился. Дома законсервировали, мусор волонтеры из них вынесли, окна заколотили. Это большой прецедент для такого маленького города, как Боровск. Это очень важно, надеюсь, наш опыт предотвратит подобное отношение к архитектуре в других городах. Посмотрим, что будет дальше. Мы, со своей стороны, будем искать инвесторов, но главное, чтобы мэр предложил им преференции.
В прошлом году мы с женой и командой Культурно-исторического центра вписались в “Том Сойер Фест” — фестиваль восстановления домов. Потому что это один из способов сохранить нашу историю малой кровью. Было важно, чтобы власть хоть один раз вышла, показала свое отношение к фестивалю. У нас никто не вышел. Не было никакой реакции. Мы почистили от старой краски голубой дом, обновили наличники. Осталось докрасить боковой фасад — со всеми этими войнами времени на это не хватает. Теперь этот дом тоже вошел в список зданий, предназначенных под снос. Мы внимательно следим, чтобы этого не произошло.
В следующем году мы хотим бабульке одной помочь восстановить дом. Она обращалась в администрацию, ей сказали: бабуля, сама. А еще очень хочется привести в порядок красивое резное здание бывшей милиции. Но это памятник федерального значения, дотронуться до него нельзя. А просят за него какие-то космические деньги, поэтому так и будет стоять — ни нашим, ни вашим. В общем, надеемся, в следующем году нам никто не будет препятствовать и мы восстановим еще дом-два.
Я давно понял принцип: чем больше отдаешь, тем больше получаешь. Я это вижу прямо здесь. Сейчас мы выиграли войну, можно так сказать, снос приостановлен — это главное».