Мама говорит: «Не придумывай!», мама говорит: «Опоздаешь в школу», мама говорит: «Ешь фрукты, купайся, дружи с ребятами!»
Папа говорит: «Ты все равно не поймешь», папа говорит: «Ты что, умственно отсталая?», папа говорит: «Она нас только позорит», папа говорит: «Совсем того, да?!»
Классная говорит: «Ты бы лучше расчесалась!», классная говорит: «Детский коллектив должен самоорганизовываться и воспитывать своих участников», классная говорит: «Садись, не могу больше».
А детский коллектив кричит: «Дебилка!»
Повесть молодой писательницы Евгении Некрасовой «Калечина-Малечина» очень узнаваемо воспроизводит ситуацию школьного кошмара в российском провинциальном городе: есть ребенок одиннадцати лет, ребенок, кажется, никому не нужен, кроме мамы, но мама все время работает, а когда не работает, слишком устала, и папа тоже работает, но все равно находит время покричать на дочь за ее колы в дневнике и неспособность к математике. В школе девочка с завистью заглядывается на добрую маму единственной подружки, одноклассники издеваются над ней, а учительница заботится только о том, как спасти детей от современной «неприличной культуры».
Тем временем Катина маленькая жизнь затягивается в какую-то совсем беспроглядную воронку. Мы наблюдаем за этим почти отстраненно: Катя идет в школу, из школы, ест на ужин мамино картофельное пюре с сосисками, получает свою порцию унижений от одноклассников, от учительницы, от папы, даже от детей во дворе, и все эти крошечные, на первый взгляд, обиды приводят к настоящей катастрофе. Учительница обещает перевести Катю в школу для отстающих, Катя притаскивает на кухню раскладушку и ложится под газ умирать — и тут из-за плиты вылезает кикимора и бытовой кошмар превращается в русскую страшную сказку с неожиданно хорошим, уж простите за спойлер, финалом.
«Калечина-Малечина» — вторая книга молодой писательницы Евгении Некрасовой, а на бумаге так вовсе первая. Ее прошлогодний сборник рассказов «Несчастливая Москва», вышедший на платформе «Ридеро», получил премию «Лицей», а еще до того успешно прошлись по разным конкурсам для молодых драматургов ее пьесы. Уже в «Несчастливой Москве» было видно, как умело Евгения Некрасова сводит в единое целое современный мир хрущевок, ментов и одиноких героинь с потусторонним, страшным, но в итоге сказочным миром. Магический реализм в таком изводе означает, что на обычных героев в обычных грустных обстоятельствах неумолимо надвигается что-то страшное, из чего вдруг находится возможность выйти. Этот выход — пусть и не без помощи магических существ из русского фольклора — счастливо отличает и «Калечину-Малечину».
Поначалу кажется, что это просто повесть о школьной травле одинокой девочки в провинциальном российском городе, но вместо безотрадного финала, который должен наступить с неминуемостью боя часов в «Золушке», начинается другое, странное, страшное, но в итоге спасительное путешествие.
Мир «Калечиной-Малечиной» — одновременно знакомый и выдуманный. Чего мы тут не видели: вечно раздраженные учителя, вечно скучающие, невнимательные взрослые, серые высотные дома, ржавые детские площадки, зомби покосившихся снеговиков, песчаные пустыри, куцые парки и столь же куцые и песчаные уличные собаки. Но весь этот привычный набор координат знакомой российской пустыни Евгения Некрасова умеет вывернуть самой странной, непривычной стороной. Как будто изображение в телевизоре вдруг идет рябью. И вот уже надпись на заборе гласит «ой жив», учительница превращается в учительницезавра, а другие дети — в мявкающих монстриков поменьше. Когда из этого сюжета наружу полезет настоящая хтонь, читатель уже не удивится.
Этот фокус с выворачиванием привычного Евгения Некрасова повторит ровно столько раз, сколько вам надо, чтобы затвердить главный урок: ничто здесь не бывает наверняка. Выворачивается сюжет, язык, герой. Например, одиннадцатилетняя Катя поначалу и правда может показаться девочкой странной, тем более, что русская литература сейчас в избытке состоит из таких вот странных девочек. Катя не справляется с арифметикой, не знает, что стихи надо писать в столбик, на уроках смотрит в окно и иногда совсем перестает понимать, что говорят ей взрослые. Но оказывается, что как только в ее жизни появляются другие, не злые, а сочувствующие взрослые, как только Катю начинают видеть не как странное существо, а как обычную девочку, она тут же становится весьма обычной.
К сожалению, такого по-настоящему сочувствующего взрослого Катя встречает лишь дважды. Впервые — в лагере, на занятиях по истории искусств заезжей городской учительницы. Другой раз — когда Катя не справится с управлением жизнью и ляжет умирать, и тут ее вылезет спасать живущая за плитой кикимора. Хихикающая, вредная, даже жестокая и при этом внезапно способная эту бедную Катю по-настоящему, по-человечески, пожалеть.
Кикимора образованная — напевает песенку Алексея Ремизова «Калечина-Малечина, сколько часов до вечера». «У Калечиной одна —деревянная нога, у Малечиной одна — деревянная рука». В основе — довольно невинная детская игра, но кикимора не безобидна. Катя вспоминает, что «кикиморы — это не пригодившиеся никому в мире живых невыросшие». Кстати, почти перед началом Катиных бед такая никому не пригодившаяся невыросшая на секунду появляется в тексте — Катя идет домой, а на крыше соседней многоэтажки сидит, болтая ногами, старшеклассница. Толпа внизу замерла, но Катя бежит мимо, не дожидаясь падения — к своим собственным бедам.
«Калечину-Малечину» вообще очень красят эти маленькие странности, как будто случайные события, как будто странные слова. Телефонный звонок, где «спешащий выросший голос мужского рода» требует Екатерину Александровну. Это имя — будущее имя взрослой Кати, напоминание, что все, чего ей надо добиться здесь — это вырасти, стать такой выросшей, какой она хочет. Тут, кстати, ни разу не употребляются слова «люди», «мужчины», «женщины», а бывают только, согласно Катиной классификации, «выросшие» и «невыросшие». Тут у города действия нет координат, но мы знаем, что он «лилипутский», а взрослые ездят на работу в город «гулливерский». Тут Катя, девочка, которую в школе считают умственно отсталой, внезапно видит движение историй в разводах на потолке от соседских заливов, а в дымах заводской трубы — гигантских остроносых змей.
Есть что-то невероятно утешительное в такой вывернутости. Ведь можно поверить, что жизнь в этом романе, чудовищное одиночество ребенка, которое кажется таким обыденным, реальным — на самом деле и есть нереальность, сказка. Это объяснит, почему до самого финала тут все немного странно, слегка искажено. Объяснит даже, почему выход Кати из одиночества найдется, но будет довольно жестоким: одного обидчика она толкнет под машину, «словно пытаясь выпихнуть из одного с собой мира», а взрослого, который полезет одиннадцатилетней девочке под юбку, уже совсем не по-детски накажет кикимора. Но путешествие здесь, в конечном счете, терапевтическое — словно долгое избавление от страшного сна.
Некоторые читатели «Калечиной-Малечиной» уже и сам образ кикиморы поспешили объявить таким терапевтическим вторым «я»: мол, надо принять свою кикимору, свое жестокое начало, и отпустить его. Но беда Кати в том, что жесток мир, а не она. И в повести Евгении Некрасовой этот жестокий мир вполне узнаваем в деталях. Он столь же предельно странный, искривленный, с таким же необычным, искривленным языком, сколь и предельно, реалистично настоящий. Но именно благодаря столкновению сна и яви повесть оказывается такой убедительной, такой яркой и в конце концов гораздо ближе к символистским опытам того же Алексея Ремизова, чем к жанру школьной повести про травлю. Частное становится универсальным и складывается в историю, практически притчу, о том, как из куколки, вопреки всему, вылупляется человек.