«Они этого хотят?!»
Она сидит на кровати, аккуратно заправленной старым байковым одеялом, и смотрит в большое окно с распахнутой форточкой. В серых глазах — слезы. Но она сдерживается изо всех сил, шея и щеки краснеют. Маленькие руки сжимаются в кулачки на коленях. Говорит, прерываясь.
«Из моего класса в детском доме из 30 человек только восемь живы. Что детский дом дает? Один наркоман, другой из окна выпал, другие тоже по-всякому… Они этого хотят?.. Мне было в интернате… нехорошо. Я была не такая, как все. Не хотела курить, не хотела пить. Меня могли на целый день в шкафу закрыть, знаете, такие шкафы в стенах большие, — и я там сидела. Да еще и говно засунут. Что я могла сделать? Они этого хотят?.. Рост у меня небольшой. И били, ногами, в солнечное сплетение… Выпускной мне тоже не достался. В больницу уехала, так избили — у меня ночью кровь изо рта пошла. Били ногами, ботинки у них были черные такие, с набойками железными… Они этого хотят?!»
«Они» — это те, кто забрал ее детей в детский дом, а для нее это словосочетание — напоминание о том ужасе, который она перенесла сама. Всего два дня прошло, она не может говорить спокойно — и не сможет, пока не станет по-другому.
— Надя, поешь? Суп готов, — в комнату входит коротко стриженный худой мужчина лет пятидесяти.
— Не хочу, Кость. Кусок в горло не идет, — отвечает она, поворачивая к нему свое круглое доброе лицо. — Я водичку пью, кипяченую, силы поддерживаю, не могу есть.
Костя ворчит, требует выпить хотя бы чая с сахаром и скрывается за дверью — заварить чай. От него Надя тоже откажется.
Это 53-летний Константин и 40-летняя Надежда Мальцевы, мама и папа четверых детей — 17-летней Риты, 16-летнего Егора, 15-летней Лиды и 12-летнего Димы. Риту, Егора, Лиду и Диму несколько дней назад забрали сотрудники органов опеки — после суда, на котором Надю и Костю лишили родительских прав и постановили: «Детей изъять немедленно». Причина — антисанитарные условия проживания. Мальцевы не ожидали такого исхода — и не ожидали, что детей заберут так: младшим сказали, что они едут в суд, а вместо этого поместили в детский дом. Старших после решения суда в тот же детский дом отвезли друзья семьи и специалисты благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», которые семье Мальцевых помогают с 2012 года.
До суда, во время него и после с экранов федеральных каналов и с лент крупных информагентств не сходили неприятные кадры: в маленькой квартирке балашихинской многоэтажки полчища собак и тараканов, грязь — и справедливо возмущенные всем этим соседи, которые в один голос говорили: «Нам жалко их детей, но больше всего — своих».
Упор в этих сюжетах был сделан на 24 собаках и 20 кошках, которые вместе с хозяевами и их детьми ютились на 56 квадратных метрах — и которых почти всех вывезли в приюты и на передержки еще до суда, на котором Мальцевых лишили родительских прав. Этих животных приносила домой Надя, которая не могла пройти мимо бездомных или раненых зверей, лечила их, — или ей приносили те, кто пользовался ее добротой и безотказностью.
Причины этой Надиной особенности в своем обращении к общественности объяснила Олеся Деснянская, руководитель программы «Профилактика социального сиротства» фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам»: «Спасая животных, она, конечно же, пытается как-то проработать свою внутреннюю травму — справиться с болью брошенного и никому не нужного ребенка. Со стороны это выглядит страшно — в доме огромное количество животных, запах и грязь. Надя сама понимает, что это проблема, но ничего сделать с собой не может — на приеме у опеки она, рыдая, рассказывала, что не может пройти мимо брошенного животного и не помочь ему. Это ее способ немного заштопать дыру внутри, которую обычно “лечат” алкоголем и наркотиками».
Благодаря рассказу Олеси история Мальцевых стала известна с другой стороны. Деснянская объяснила, почему изъятие детей — не в интересах Риты, Егора, Лиды и Димы, почему и как оно может навредить. В квартире Мальцевых некоторое время назад можно было найти разные формы жизни, но не было насилия и жестокости — всего того, от чего детей нужно оберегать всеми силами и что на самом деле может нанести непоправимый урон. И того, с чем уже столкнулись дети, обманом разлученные с родителями.
«Они молодцы у меня»
Когда Костя открывает подъездную дверь изнутри, то коротко здоровается и машет рукой, мол, за мной — и мы буквально взлетаем на второй этаж, потому что соседи следят за тем, кто и зачем приходит в «нехорошую» квартиру.
— Вчера вот краску нам для ремонта привезли, так соседи не пустили, — негромко рассказывает Костя, проводя через темную прихожую в светлую комнату, на пороге которой боязливо жмется рыжая собака.
— Как ее зовут? — спрашиваю я.
— Лада, да я ее Рыжей зову.
Дрожащая Лада, толстенькая и пушистая, в ошейнике, затихает через несколько минут и сворачивается клубком у двери, шевелит мягкими ушами, слушая Костю. Он говорит, что Лада живет в семье уже десять лет: вместе с детьми Костя нашел ее в лесу повешенной и спас. Кличку ей дали дети — так же, как и Флике, которая серьезно поздоровалась с нами, когда мы вошли в квартиру, из-за запертой двери одной из комнат. Флика — помесь овчарки и волка, «однолюб», как говорит Костя. Ее невозможно отдать, она слушается только Мальцевых — ее проще усыпить. В доме где-то тихо сидят еще две мелкие собаки — Ритины. Больше собак в доме нет. Кошек — тоже.
В комнате, где мы разговариваем, нет обоев. Костя объясняет, что сам все содрал — готовится к ремонту. Мальцевы хотели сделать косметический ремонт, начали красить потолок — еще до суда. Но доделать не успели. Теперь Мальцевым с серьезным ремонтом, не косметическим, помогают знакомые, родители готовы на все что угодно, лишь бы вернуть детей.
— Костя, у вас всегда дома было так… неуютно? — спрашиваю я, отодвигая ногой таракана.
— Да нет, — говорит Костя. — Пока Надина бабушка была жива, было нормально. А потом мама ее стала с помойки всякое таскать, а Надя полюбила собак. И ругались мы с ней по этому поводу, и все — не помогало. С соседями конфликты постоянно. Да я их понимаю, кошмар же. Спрашивали, когда мы избавимся от этих собак. Правильно говорили-то… Да и Надя это сама знает. Вывезли вот.
Костя как раз начинает готовить гороховый суп, которым безуспешно попытается чуть позже накормить Надю, которая придет с работы. Нарезает деформированной правой рукой — «под пилу попал» — овощи, бросая ровные кубики в кастрюлю с водой, стоящую на табуретке, и рассказывает, что Рита, Егор, Лида и Дима оказались в том же учреждении, где когда-то жил и он, трудный подросток, мать которого лишили родительских прав.
— Домой просятся, особенно Димка, — говорит Костя. Он навещает детей каждый день. — Ритка там с ними, успокаивает. Они знают, что я все сделаю, но заберу их, не брошу. Я их не оставлю никогда. Там хотя хороший интернат, но дома лучше.
Когда Костя говорит о детях, его сумрачное лицо преображается — появляется улыбка.
— На кого дети похожи, Костя? Расскажете о них?
— Говорят, на меня похожи… Димка у меня самый шустрый парнишка. Ритулька самая умница, помогает, все делает. Егорка молодец, помогает всем, кто просит: мусор выносит, чистит снег, на карманные нужды себе зарабатывает. Лидочка такая же — Тамаре Петровне, которая плохо ходит, помогает, полы ей моет. Они все у меня очень добрые. Увидели голубя с подбитым крылом: «Папа, давай заберем…» Но они понимают, что нельзя. Они же видят, что здесь творится. Они молодцы у меня.
Чтобы забрать детей, нужен не только ремонт в квартире — Косте нужна работа. У него три срока за плечами, которые он отбыл еще до женитьбы на Наде, устроиться непросто. Работает, когда берут, подрабатывает. Сейчас ему предложили работу в питомнике для собак под Сергиевым Посадом — он рад и согласен. Печалит его только одно — работа вахтовая, придется надолго уезжать из дома.
Пока работы не было, он изо всех сил старался поддерживать чистоту в доме, как мог. Мыл полы, выбрасывал мусор, который в дом приносила Надина мама — она увлечена компульсивным собирательством, или хордерством. Пока мы разговариваем, она несколько раз появляется в комнате — кофта поверх ночной рубашки, растрепанные темные волосы.
— Вам не надоело еще ходить? Вам делать нечего? Что-то вы очень часто, — сердито выговаривает она раз за разом.
Костя прикрикивает на тещу. Надя, которая приходит с работы позже, терпеливо говорит: «Мамуля, иди, пожалуйста, дай спокойно поговорить». Слышать это ласковое слово — «мамуля» — удивительно, если знать, что именно из-за женщины в ночной сорочке Надя оказалась в детском доме.
Под осуждающими взглядами
Костя познакомился с Надей, когда той было восемь лет.
«С ее матерью сошелся мой отец, которого я в детстве не знал, он после меня сам нашел. Когда я пришел (после первой отсидки за кражу собак из питомника. — Прим. ТД), жил у них какое-то время. Надю иногда из детского дома привозил, когда ее мать родительских прав лишили. Потом опять попал в тюрьму. Когда освободился, приехал, а Надя уже выросла, тут жила. Отец стал на нее кулаками махать, а я этого не люблю. Забрал ее в общагу. А там не прописывали — работы не мог найти из-за этого. Сюда вернулся — Надя попросила, потому что у нее бабушка еще была жива, надо было ухаживать».
Когда Надю выпустили из детского дома в самостоятельную жизнь, ей досталась квартира матери — вместе с огромным коммунальным долгом, который за 22 года только вырос — сейчас он у Мальцевых около 2 миллионов. В платежке указываются огромные суммы выплат за месяц — в квартире прописано десять человек: еще две Надиных сестры и ребенок одной из них. Лицевые счета родственники Нади делить не соглашаются, квартиру разменивать тоже — долг увеличивается, электричество отключено.
Костя надеется, что у него будет работа — и он сможет потихоньку гасить долг.
Надя прибегает домой на полчаса, когда Костя ей звонит и просит прийти, чтобы поговорить с журналистом. Обещает, что камер не будет и никто не будет ее судить и обвинять. Только тогда она соглашается. Появляется в квартире с конвертом наперевес и растерянно произносит: «Землю нам дали, наконец. Десять лет ждали». Это оповещение пришло — Мальцевым, как многодетным, наконец выделили кусок земли. Где-то в Шатурском районе. У Нади это вызывает смешанные чувства, но среди них нет радости. Ей не до земли — она аккуратно кладет конверт в тумбочку, к другим документам.
Надя рассказывает о планах на ремонт, показывает грамоту, которую ей выдали на работе, говорит о том, как тяжело работать санитаркой, что к смерти в реанимации, где она работает, невозможно привыкнуть. Чем больше Надя говорит, тем больше становится понятно: у нее большое сердце, в которое умещаются и чужие умирающие близкие, и раненые звери, и голуби с подбитым крылом, и родная мама, от которой ничего хорошего никогда не было. Но самые главные жители этого сердца — Рита, Егор, Лида, Дима.
— Они у меня домашние, — рассказывает Надя. — Они у меня не пьют, не курят — а везде прописали, что они наркоманы и алкоголики. У меня они все добрые, заботливые. Димка яичницу любит, если делает — никогда себе одному. Они у меня все умеют делать — а прописали, что умственно отсталые. Да, учеба им трудно дается — но это не порок. Я тоже не очень-то…
— Как они такие хорошие выросли, Надя?
— Они видят, как мы мучаемся, жалеют. Стараются на меня походить, папку очень любят. Он вроде у меня судимый, но очень добрый человек. Никогда никого он не обидит, бездомных и стариков жалеет, поможет всегда, чем может — хоть на лавку с земли пересадить. Всякие же бывают, есть и наглые, но надо помогать тем, кто человеческое лицо старается держать.
Надя тоже всегда старалась держать лицо — и сейчас, после телесюжетов, когда Мальцевых объявили людьми, «злоупотребляющими спиртными напитками», ей еще тяжелее, чем всегда, потому что это неправда, она никогда не пила и не курила. Говорит, как невыносимо выдерживать осуждающие взгляды.
Надя показывает фотографии в кнопочном телефоне: «Вот Ритуля, на выпускном, красивая моя — я с ней ходила. Вот мы с Лидочкой делали салатики на Новый год, а это наши поделки».
Извиняется, что разрешение у камеры не очень — тяжело разглядеть аккуратные тарелки с сердечками, бумажных собачек.
Телефон из рук Надя почти не выпускает и, если занята, кладет рядом — когда детей отвезли в детский дом, в первый день, не находя себе места, она звонила им много раз. И звонит ежедневно.
Сопровождение
Квартира Нади и Кости и в самом деле вызывает много неприятных чувств. И соседей Мальцевых очень жаль — вряд ли кто-то согласился бы поменяться с ними местами. Но антисанитария — устранимая вещь, с ней легче бороться, чем с равнодушием или злобой по отношению к детям. Надя и Костя, горюя, не сидят сложа руки — и делают все, что требуется, чтобы детей вернуть.
Антисанитарию видно — и это не дает возможности случайному зрителю увидеть другое, важное. Если оценивать состояние жилья Мальцевых по десятибалльной шкале, где ноль — ужас, а десять — восторг, то оценка тянет на двойку. Если оценивать по десятибалльной шкале степень привязанности детей и родителей, где ноль — это ноль, а десять — безусловная любовь и принятие, то оценка будет самой высокой. Так говорит сотрудница благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Александра Иванова, с которой мы ездили к Мальцевым.
Александра общается с Мальцевыми последние два года и знает их очень хорошо. Говорит, что семья требует постоянного сопровождения, но усилия стоят того. Костя с Надей сотрудничают с теми, кому доверяют, от кого не слышат осуждения, и если им давать удочку и учить ею пользоваться, они ловят рыбу.
«Недавно детям понадобились медицинские справки для интерната, где на пятидневке учатся младшие дети, Лида и Дима. Косте нужно было объяснить, как их сделать, и Костя сделал. У него получилось не с первого раза, ему потребовалось больше времени, чем обычно на это тратят социально более адаптированные люди, но он сделал. Если давать Наде и Косте больше времени и поддержки, то они справляются».
Надя и Костя многого не знают и не делают для детей не потому, что хотят навредить, а потому, что у них не было правильной модели для подражания перед глазами в детстве, в юности, в молодости.
«Мальцевы — теплые, неагрессивные, это видно по их детям и по отношениям в семье, — говорит Александра. — И не стоит вопрос, помогать им или нет: конечно, помогать».
Справедливости ради надо сказать, что суд, на котором Надю и Костю лишили прав, был уже пятым. До этого судья вставал на сторону семьи, но, вероятно, шум в прессе, давление со стороны следственных органов, которые после громких трагических случаев о детях, обнаруженных в запертых квартирах, начали свою проверку, определили исход очередного заседания.
До этого органы опеки требовали лишить Мальцевых прав из-за того, что дети прогуливают школу. И это правда — Егор, Лида и Дима учились в коррекционной школе Балашихи, где к ним относились с подозрением, дети Мальцевых не находили понимания у педагогов. Повезло Лиде, у которой была хорошая классная руководительница: чтобы девочку не дразнили одноклассники, она попросила у Кости с Надей чистую одежду для нее и давала переодеться в классе.
«Волонтерам…» удалось решить проблему, работая с семьей, — Диму и Лиду устроили в интернат Электростали на пятидневку. Пришлось преодолевать сопротивление Нади, долго разговаривать с ней, потому что для нее слово «интернат» — это ее ужасные воспоминания, но она в конце концов согласилась. Егор занимался в школе «Вверх», где помогают выпускникам коррекционных школ, после бесславной учебы в Балашихе здесь занятия ему нравились.
Рита окончила девять классов общеобразовательной школы, где отношения учителей и учеников были выстроены в уважительном ключе, — и поступила в ветеринарный колледж все в той же Электростали. Она навещала младших брата и сестру — и отказалась от общежития, ездила домой, в Балашиху: ей важно было быть с семьей.
Работа, дети и звери
Есть в истории Мальцевых еще один факт: Надя много лет привечала друга своих детей — паренька, который живет по соседству. Его родители выпивают и не заботятся о нем — и этот мальчик кормился у Мальцевых, чувствовал себя здесь как дома.
Об этом рассказывает Лариса Артемова, завуч московской Филипповской школы, которая знает Мальцевых семь лет, — тогда ее попросили помочь детям с учебой и тогда же она впервые оказалась у них в квартире.
«Мне было важно увидеть все своими глазами — это моя позиция учителя, — говорит Лариса Марселовна. — Я увидела, что животные были в очень хорошем состоянии, это не была ситуация мучения и концлагеря для них: собаки были неагрессивные, сытые, стерилизованные. Они могли страдать от скученности — но Надя тогда, семь лет назад, не могла их не брать совсем: ведь иначе животное умрет, а для нее, человека, который видит умирающих людей, это было невыносимо. Тогда она была социально более слабой, совершенно не умела контактировать с людьми и говорить им нет. Находились те, кто пользовался этой ее чертой, — и несли животных еще и еще, она плакала, что больше не может их брать».
По словам Ларисы, Надя никогда не действовала в собственных интересах, и если даже и брала деньги за передержку животных, то тратила их всегда на детей. У нее даже остались долги перед ветеринарной клиникой, где она лечила «своих» животных.
«Когда я видела ее в последний раз, у Нади был ортопедический воротник на шее, у нее что-то с позвоночником, но она не может позволить себе лечиться, потому что боится потерять работу. У нее всегда были только работа, дом, дети и звери».
Лариса Марселовна рассказывает о детях Мальцевых как о сильных личностях со своей позицией. Например, несколько лет раз в месяц они сами приезжали в Москву, на детскую литургию в храм Космы и Дамиана — после того как их не записали в воскресную школу при храме неподалеку от дома.
«Детям отказали, потому что батюшка освящал квартиру в доме, где живут Мальцевы, и хозяева квартиры ему рассказали, откуда взялся неприятный запах. Когда Надя сама пришла в храм, чтобы поговорить с батюшкой, тот сказал ей, что человек важнее животных, а Надя возразила: животные — тоже божьи твари. На этом Надя перестала ходить в церковь, но детям никогда не запрещала этого делать».
Дети не были запущенными и брошенными — они шли навстречу тем, кто в них проявлял искреннюю заинтересованность, и раскрывались. Лариса Марселовна с теплотой говорит о Рите — и ее любви к чтению, о Егоре — и его талантливых руках. О скромности и воспитанности детей, которых дома научили говорить спасибо, пожалуйста и убирать за собой без напоминаний и уговоров.
Сейчас дети в детском доме — и стараются не конфликтовать, остаются сплоченными. Но при этом очень переживают. Лариса Марселовна, которая общалась с ними по телефону, просит их представить, что они словно очутились в детском лагере — и надо адаптироваться, взять из создавшейся ситуации все, что возможно.
«К детям относятся хорошо, в детском доме прекрасные условия. Риту поселили в отдельную комнату и даже разрешили забрать ее собачек. Непонятно, правда, почему сотрудники детского дома так настаивают, чтобы она там оставалась — ей ведь 10 апреля будет 18, она может жить где хочет. Егор записался на бесплатные занятия с логопедом, которые, пока он был родительским ребенком, стоили для семьи больших денег. Димка кричал, что там не может — он не настолько взрослый, чтобы понимать, как правильно себя вести».
Лариса Марселовна считает, что детей Мальцевых нельзя ограничивать в общении с родителями и с теми людьми, которые стали для них наставниками и значимыми взрослыми благодаря фонду «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Нельзя, чтобы они попадали в базу на усыновление: потому что их мама и папа — Надя и Костя, и не будет по-другому только потому, что государство решило иначе.
Что важнее?
Сейчас благотворительный фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» готовит апелляцию по делу Мальцевых. С родителями и детьми на связи специалисты фонда, волонтеры и друзья семьи, которые хорошо знают Надю и Костю и их детей. И все хотят помочь им оставаться семьей.
Что важнее для детей — чистота жилища или любовь и забота в семье? Что в интересах ребенка — отсутствие дома тараканов или доверительные отношения с отцом и матерью? Ответ в случае Мальцевых однозначен, но чтобы его воплотить в жизнь, необходим нестандартный подход.
Нужно как-то решать вопрос с жильем, в том числе с долгом за коммунальные услуги, постановкой на очередь на получение жилья — и еще много всего.
Но только благотворительный фонд не справится с этим валом проблем. Было бы отлично, если бы органы государственной социальной помощи стали партнерами для сотрудников «Волонтеров…» в деле возвращения детей домой и в умном сопровождении семьи, которой необходима правильно выстроенная поддержка. А иначе зачем эти органы нужны?