Приметы абсурда
Первое, что бросается в глаза при въезде в Назрань, где живет больше четверти населения Ингушской республики — масштабные работы по расширению федеральной трассы и два новых здания — республиканской больницы и перинатального центра. «Неплохо», — приходит в голову.
Чуть подальше расположен Мемориальный комплекс жертвам репрессий. Небольшое здание музея стилизовано под родовые башни ингушей. Паровоз и деревянный вагон напоминают о главной трагедии ингушского народа — депортации. И тут же зачем-то — образцы военной техники конца прошлого века.
Иду дальше — с удивлением обнаруживаю барельеф, напоминающий о договоре между ингушами и Российской империей, потом монумент в память о чернобыльской трагедии и бюст генерала Маргелова, связанного с Ингушетией только тем, что он считается основателем ВДВ — в этих войсках служил нынешний глава республики.
Это место принято называть Мемориалом памяти и славы, но не только у меня, — у многих местных оно вызывает грустную усмешку. «Если была задача размыть вопрос о репрессированных, как-то снизить градус горечи, то руководство республики прекрасно с нею справилось — считает Зарифа Саутиева, замдиректора по научной работе этого комплекса. — По-другому эту мешанину из разных памятников и нелепых архитектурных элементов объяснить сложно». По словам Зарифы, это все чем-то напоминает ту огромную проблему (и способы ее решения), что выросли из простого, но несвоевременного желания руководства республики провести административную границу. Также нелепо и абсурдно.
После осенних протестов Зарифа, как и многие бюджетники, выходившие тогда на площадь, потеряла работу. Ей удалось через суд доказать незаконность увольнения, но пока официально в должности она не восстановлена. Сейчас Зарифа занята общественной деятельностью в ингушском комитете народного единства (ИКНЕ) — главном координационном органе протеста.
Оттолкнулись от дна
При ближайшем рассмотрении Назрань оказывается не самым комфортным для жизни городом: хаотическая застройка, очевидные проблемы с благоустройством, мало деревьев, зато много аляповатой рекламы.
Если не брать в расчет Магас с его витринной чистотой и приятной глазу архитектурой, в остальной республике дела обстоят еще хуже. Ингушетия давно и прочно обосновалась на нижних строчках рейтинга регионов России по уровню жизни, несмотря на серьезные вливания в бюджет из центра. Реального развития не видно.
Это происходит потому, говорит мне общественник Магомет Матиев, что в республике много предприятий-пустышек, которые существуют только на бумаге. А если какие-то инвестиционные проекты и реализуются, то налоги они платят в других регионах. Об уровне коррупции ходят легенды. «У меня дочка — год и два месяца, — рассказывает Магомет. — У нее обнаружили порок сердца, сделали операцию. Мы поехали в Осетию, сдали документы и без проблем получили на нее инвалидность. В Ингушетии сделать этого не получилось бы. Даже если она без сердца будет, инвалидность просто так здесь не дадут — нужно заплатить».
Магомет рассказывает про различные схемы отмывания денег, про конфликт руководства республики с муфтиятом из-за мечети, деньги на строительство которой, собранные всем миром, бесследно растворялись несколько раз подряд. Особо выделяет историю про 70 тысяч новых рабочих мест, которая стала настоящим мемом местного масштаба. Руководство республики отчиталось об этом небывалом достижении, но очень быстро все раскрылось. Приходит человек подавать заявление на пособие по безработице, а ему говорят: «Как же так? Вы трудоустроены». И люди начали обнаруживать себя на разных государственных должностях: кто в ГУПе трудится, кто преподает в вузе, а кто-то даже замминистра оказался. Когда такие случаи начали всплывать сотнями, глава республики Юнус-Бек Евкуров объяснил происходящее компьютерной ошибкой.
По словам Магомета, силами общественников и энтузиастов в Ингушетии многое меняется. Правда, пока очень медленно. Но главное, — произошел сдвиг в сознании. «Люди постепенно стали понимать, что чиновник не всесилен и очень боится открытости. Можно сказать, в плане гражданской активности мы в какой-то момент оттолкнулись от дна».
Мы сидим с Магометом в современном коворкинге — просторном пространстве на четвертом этаже офисного центра. Приятный интерьер, кресла-трансформеры, на которых удобно расположиться с ноутбуком, десяток оборудованных компьютерами рабочих мест, где может работать любой желающий. Отдельно — небольшой конференц-зал. На стене — написанное мелом на доске расписание занятий по изучению грузинского и английского языков. Из окна виден заснеженный кавказский хребет. Магомет — соучредитель этого общественного проекта. Позже, 3 апреля, в центре пройдет обыск. Вооруженные люди все здесь перевернут и вынесут технику. Но пока тут тихо и уютно.
Земля — это боль
Формальным поводом для начала активных протестов в республике стало соглашение о границе с Чечней. Но нельзя сказать, что до этого здесь все было идеально.
«Самые разные претензии накапливались капля за каплей в течение десяти лет, — объясняет Магомед Оздоев, компьютерный инженер, руководитель IT-компании. — Представьте стакан, который наполняется водой. И когда он уже практически полон, сверху не последняя капля падает, — сверху выливается ведро. Причем ведро помоев. Какая тут может быть реакция? Люди столько лет терпели, а теперь их еще и земли лишают».
Магомед говорит, что земельный вопрос в принципе очень болезненный для ингушей. Это связано и с укладом жизни, и с исторической памятью. В царское время ингушей лишили части равнинных земель. Советская власть сначала дала надежду, потом отняла собственность. Затем была депортация и выросшая из нее проблема Пригородного района, — часть исконно ингушской земли была передана Северной Осетии. «Поэтому желание иметь свой дом, свой кусочек земли у нас, можно сказать, на генетическом уровне оформилось», — говорит Магомед. И вот теперь народ просто поставили в известность, что у него опять отрезают землю.
Но Магомед уверен, что главная проблема не в самом этом факте, а в том, как это было сделано. «Зачем было так спешить? Можно было все обдумать, привлечь политологов, социологов, историков, уважаемых людей. Сначала убедить их в необходимости такого соглашения. А они бы, в свою очередь, донесли эту мысль до всего населения. Если спокойно дать поразмыслить, любой человек скажет — между ингушами и чеченцами границы всегда будут условными. Мы все прекрасно понимаем, где чьи родовые села, и никто не будет претендовать на чужое».
Уважение, а точнее его отсутствие, стало главным лейтмотивом стихийно разросшихся протестных настроений в октябре прошлого года. Об этом говорят все, с кем мне довелось пообщаться. В том числе и Зарифа Саутиева: «Каждый раз, когда мы вспоминали о Пригородном районе, нам объясняли, что нельзя поднимать вопрос границ. А тут оказалось, можно. Причем сделано это было тайком, словно какая-то спецоперация. Разве удивительно теперь, что народ считает себя обманутым, а тех, кто это сделал, — жуликами?»
Зарифа говорит, что люди терпели нынешнего главу республики, потому что надеялись, что он отсидит свои два срока и уйдет. Но он решил остаться. А земли — отдать. И теперь, куда бы ни пришел Евкуров, найдутся люди, которые упрекают его в этом. «Недавно была встреча в университете. Молодая девочка встала и говорит: “Когда вас ранили, вся Ингушетия молилась за вас. А сейчас вас все презирают за это решение”. И так на всех встречах. Для ингушей главное — достоинство и честь. Когда человек это теряет, он уже не может быть лидером».
«Теперь Евкуров может доверять только своему самому близкому окружению», — считает Ахмед Бузуртанов, бизнес-консультант, руководитель местного отделения «Опоры России», один из активных членов Ингушского комитета народного единства. Он говорит, что в Комитет пишут и даже приходят люди, работающие в аппарате главы, и предлагают свою помощь. «Стоит только руководству республики развернуть какую-нибудь информационную компанию, те, кто занимаются ее реализацией, делятся с нами деталями. При этом не без гордости рассказывают, на чем и в каких суммах им удалось “нагреться”. А когда мы подали последнюю заявку на митинг, незнакомая девушка написала мне в личку, мол, у вас там одной бумаги не хватает, по официальным каналам передавать не стоит — проблемы будут, просто скиньте мне ее в WhatsApp, я подложу».
Братья навек
Прошлой осенью отношения между ингушами и чеченцами заметно накалились. Масла в огонь подлила словесная перепалка между одним из лидеров ингушского протеста, бывшим начальником МВД республики Ахмедом Погоровым, и Рамзаном Кадыровым. Впрочем, вскоре последовала очная встреча и публичное примирение. Большой резонанс вызвал и визит «для обсуждения противоречий» председателя парламента Чечни Магомеда Даудова в село Новый Редант к старейшине Ахмеду Барахоеву.
«Насколько сейчас отношения можно назвать нормальными?» — интересуюсь у Магомеда Оздоева. Он идеально говорит и на чеченском, и на ингушском языках. Рассказывает, что они очень близки — корни слов за редким исключением совпадают, различия только в суффиксах. Так же близки и сами народы, которые, кроме языка, объединяет общая история, культура, судьба. Разве что ментально за последние лет двадцать народы немного разошлись. Но в остальном — различия на грани погрешности. Человеку со стороны увидеть их практически невозможно.
«Вряд ли можно сказать, что у нас идеальные отношения. Когда у человека есть проблемы с самооценкой, он зачастую старается возвеличить себя именно на фоне соседа. Кто-то всегда может ляпнуть что-то нелицеприятное, чаще всего неосознанно. Да, националистические настроения усилились после последних событий. Но это не отменяет того, что в случае любой проблемы мы всегда можем рассчитывать на поддержку и помощь. Братские отношения — они такие. Братья могут задирать друг друга в шутку, даже ссориться, но при этом оставаться братьями».
Старое и новое
Последние лет пять ингуши принципиально старались не обсуждать политику. Гражданская активность находила себе пути выхода в социальных, просветительских, гуманитарных проектах. А теперь эти широко разросшиеся горизонтальные связи резко вышли в политическую плоскость, считает активист Ахмед Бузуртанов: «Власть сама втянула в политику практически все активное население Ингушетии. И теперь с нами придется считаться».
Магомет Матиев объясняет, что по обычаям Кавказа молодым людям непросто выступать на первых ролях. «Понимая это, старшие сами передали нам это право: сказали, это время молодых, вы хорошо разбираетесь в тонкостях процесса, занимайтесь организацией и формулируйте требования».
Тимур Оздоев, экономист, активист ИКНЕ рассказывает, что ядро протеста — в основном довольно молодые, но уже состоявшиеся и авторитетные в республике люди: юристы, экономисты, общественники, журналисты, представители муфтията. На Совет тейпов возложена функция проводника информации. Это старейшины, которые постоянно находятся в контакте с простыми людьми. Народ к ним прислушивается и через них доносит до активистов свои настроения.
Ахмед Бузуртанов считает, что в Ингушетии сложился уникальный симбиоз традиций и современных методов общественной деятельности. «Например, спрашиваешь депутата: “Как ты голосовал?” [по вопросу соглашения о передаче земель] Он говорит: “Против”. Смотришь бумаги — там написано, что он проголосовал “за”. — “Я готов поклясться!” —“ Хорошо, приходи в суд”. А он не приходит».
Тут нужно понимать, что речь идет о шариатском суде, где клятва имеет сакральное значение. То есть для мусульманина невообразимо соврать, призывая в свидетели Всевышнего. Это своего рода «детектор лжи». В настоящий момент через шариатский суд прошли меньше половины депутатов местного парламента. Но и на тех, кто по разным причинам уклоняется от этой процедуры, есть методы воздействия.
«Старики идут к нему домой, к его родственникам, говорят с ними, объясняют, что, если он не придет в суд, вся его семья станет изгоями, — продолжает Ахмед. — А это очень страшная перспектива. Людей как будто “отрезают” от рода. Их никто не трогает, но они становятся буквально пустым местом, никем. Их не приглашают на свадьбы и похороны — а если они туда придут, никто не подаст им руки, молодежь откажется их обслуживать. С ними не будут поддерживать отношения и просто общаться».
Интернет вместо телевизора
Зарифа, описывая события последнего митинга, рассказывает, что перед очередным штурмом Росгвардии вдруг прошла «утка», что протестующие собираются захватить здание местного телецентра. «Кто в такое поверит? Кому нужно это телевидение, чтобы его захватывать?» — смеется она. Согласен с ней и таксист, который везет меня по городу.
— Ни один ингуш телевизор не смотрит, — гордо заявляет он.
— Даже федеральные каналы?
— Их особенно. Интернет же есть.
Поверить в то, что никто в республике не включает телевизор, конечно, сложно. Но то, что интернет здесь стал главным средством получения информации, — похоже на правду. Именно поэтому власти периодически его «обрубают». Если быть точным, обязывают провайдеров отключать доступ в сеть из частных домов, а мобильных операторов — снижать скорость передачи данных до минимума (чтобы невозможны были передача крупных файлов и стриминг в сети).
Чуть позже еду в маршрутке, рядом со мной женщины разных лет — у каждой в руках смартфон. Одна из них смотрит видео. Наушники тут, похоже, не в почете, поэтому слышно на полсалона. Узнаю речь Евкурова, который призывает «жестко наказать» участников последнего митинга. Пользуясь ситуацией, интересуюсь ее отношением к главе. На меня оборачивается вся маршрутка. Смотрят оценивающе, с явным недоверием.
— Сердца у него нет, — наконец в полголоса отвечает женщина.
— Лишь бы кровь не пролилась, — вздыхает ее соседка.
Весеннее обострение
Мартовские протесты в сущности начались полгода назад. 27 сентября Юнус-Бек Евкуров и Рамзан Кадыров подписали соглашение об установлении границ между республиками. Его подготовка проходила в строжайшей тайне — широкой общественности стало об этом известно буквально за день до подписания. При этом чеченские дорожники начали работу на территории Ингушетии еще в августе, что породило массу слухов. 4 октября, в день ратификации соглашения ингушским парламентом, в Магас стал стекаться народ, чтобы поддержать своих избранников. Официально большинство депутатов одобрило соглашение. Но часть из них потом вышла к людям и объявила, что голосование было сфальсифицировано. С этого момента митинг был объявлен бессрочным. Основным и, по сути, единственным требованием собравшихся на площади была отмена соглашения. Протест продолжался почти две недели.
За время, прошедшее с осенних волнений, никаких позитивных сдвигов в вопросе взаимопонимания власти и общества не произошло. Более того, Евкуров вынес на рассмотрение местного парламента измененный закон о референдуме. Его новая редакция лишает жителей Ингушетии возможности выносить на референдум вопрос изменения границ республики. Это стало еще одним катализатором протестных настроений. 26 марта площадь около телецентра в Магасе стала заполняться людьми. На этот раз у митингующих появилось новое требование — отставка главы республики.
Организаторы подавали заявку на три дня, но власти согласовали митинг только до шести вечера. Это стало главной причиной того, что протест был опять объявлен бессрочным. Люди остались ночевать в плотном кольце Росгвардии. Но не местных ее подразделений, которые на прошлом митинге отказались жестко действовать в отношении протестующих, а федеральных. Было предпринято несколько попыток вытеснить людей с площади. Одна из них и вылилась в столкновения, кадры которых вирусным видео разошлись по интернету.
Новое обострение ситуации произошло уже днем 27 марта на федеральной трассе. К тем, кто покидал митинг, там присоединились новые люди — в основном молодежь. Среди них преобладали вполне объяснимые настроения: «Как же так, наших бьют, а мы не отвечаем». Ребята были взвинчены, перекрыли трассу и отказывались расходиться. Выправить положение удалось только ближе к концу дня. В основном — за счет личного авторитета старейшины Ахмеда Погорова. Он предложил всем пройти в мечеть на вечернюю молитву и уже там решать, как быть дальше.
Судный день
После митинга Юнус-Бек Евкуров обратился к силовикам, призвав их «добиваться уголовного преследования всех организаторов митинга. Их нужно брать и сажать в тюрьмы. Разберитесь с этим. Очень жестко это проработайте. И каждого держать на контроле. Мы должны утром и вечером выслушивать, что по ним делают органы правопорядка. По молодежи, тем кто сопротивлялся, тоже будут дела, чтоб другим не повадно было».
3 апреля «пожелания» Главы республики начали претворяться в жизнь. В шесть часов утра. Сонных граждан вытаскивали из постелей люди в масках и увозили в неизвестном направлении на машинах без номеров. Местоположение троих активистов удалось определить только к вечеру. Они нашлись в ИВС города Нальчика, куда их переправили на вертолете. Важно подчеркнуть — задерживали не подозреваемых в экстремизме, не каких-то сомнительных личностей. Забирали самых уважаемых людей в республике. Единственное в чем их обвиняли — нарушение правил поведения на митинге.
На улицах Назрани повсюду была видна бронетехника. Номера на ней — стыдливо заклеены. Лица автоматчиков — скрыты.
С блогером Исмаилом Нальгиевым я говорил через решетку проходной суда. Он рассказал, как утром к нему в дом пришли вооруженные люди. Главный представился Магомедом, а на вопрос «Какую структуру представляете?», ответил: «Представляем абсолютно все структуры». Вину свою Исмаил не признает. Говорит, что как организатор митинга, как отвечающий за порядок просто обязан был остаться на площади, когда людьми было принято решение не расходиться после 18:00.
Во дворе суда много активистов, которым только предстоит выслушать приговор. Среди них узнаю Зарифу Саутиеву. Позже станет известно, что ей присудили штраф — 20 тысяч рублей. В это время выпустили председателя совета тейпов Малсага Ужахова. Ему суд назначил штраф в 150 тысяч рублей. Деньги немалые, но держится он бодро и уверенно. Говорит, что готов был и 10-15 суток отсидеть. «Когда защищаешь права народа — почетные грамоты и медали не дают. Наши действия — строго в рамках конституции. Мы требуем восстановления прямых выборов главы республики. Мы требуем не трогать наш закон о референдуме. В этом нет ничего удивительного. Все это уже есть в остальной России, но нам этого давать не собираются. Результат вы видите», — он показывает в сторону суда.
Весь день актуальная информационная лента (в основном это телеграм-каналы и фб-аккаунты) полнилась сообщениями о сроках и штрафах. Звучали постоянные призывы сохранять спокойствие. Вскоре пришла новость о том, что один из лидеров протеста Ахмед Барахоев, немолодой уже человек, отбывающий свой срок в Нальчике, объявил голодовку.
Тем временем официальный республиканский сайт рассказывал об обсуждении закона, направленного на борьбу с фейковыми новостями, а в своем аккаунте в Фейсбуке Евкуров поздравил с днем рождения Виктора Садовничего — ректора МГУ.
Почему не было нового митинга
Активисты ИКНЕ уверены, что протест необходимо продолжать, но необязательно в форме уличных выступлений. Протестующие надеются, что при сохранении давления со стороны жителей региона Кремль наконец примет решение сменить руководство республики, но избыточный шум может сыграть на руку местной власти, говорит Ахмед Бузуртанов.
По мнению Тимура Оздоева, сейчас именно Евкурову выгодно до предела накалить ситуацию или даже пролить кровь — это может спровоцировать самую горячую молодежь на активные действия. «Надо встряску переждать и продолжить работу в спокойном русле, — соглашается Магомет Матиев. — Вытаскивать на свет случаи коррупции, работать с обращениями, выходить на мирные протесты. Но главное, чтобы эта тема звучала на уровне независимых СМИ. И не утихала».
Общественники сходятся в том, что самое важное — это пробуждение гражданского самосознания жителей республики. «У нас нет розовых очков, — говорит Зарифа Саутиева. — Мы прекрасно понимаем, когда назначат нового главу — он будет ничем не лучше. Но в людях проснулось гражданское сознание, и открыто воровать больше не получится. Если нужно, мы сделаем новый митинг. По закону власть не может нам этого запретить. Другой вопрос, нужен ли он нам сейчас, когда сюда нагнали войска и только мечтают, чтобы спровоцировать конфликт. Да и борьба за свои права не ограничивается митингами. Мы активно ведем работу на всех возможных направлениях — отправили документы в международные организации по поводу незаконности соглашения о передачи земель, подали заявку на проведение референдума».
«Для нас в приоритете хорошая жизнь, — говорит Магомед Оздоев. — Не богатая, сытая, а просто хорошая, достойная. Нам этого достаточно. Но мы и этого не можем получить. Ножами ничего не добьешься, это понятно. Поэтому мы готовы сотрудничать с любой властью, которая сюда придет. Очень многие понимают, что митинги — деструктивны. Но просто нет других вариантов».