Сам по себе сюжет протеста в Екатеринбурге чрезвычайно типичен. Нет ни одной столицы субъекта Российской Федерации, в которой не происходила бы такая или подобная история. В Москве их десятки. Это ровно то, что наш брат политолог называет «городской ситуативный протест», возникающий вокруг конкретного повода, — стройка, снос, вырубка, мусорный полигон. У антимусорного немного своя специфика, но все они объединяются рядом общих черт. Все они объединены темой благополучия городской среды и городской экологии в широком смысле. Это тема тем! Мы ее увидели, когда по итогам 2018 года в традиционном опросе, который проводит СПЧ, на вопрос «Какие права для вас важны и какие права нарушались в прошлом году чаще всего» люди на первое место поставили право на безопасную окружающую среду. На втором месте оказалось право на справедливый суд. На третьем — право на свободный выбор. Не надо большого ума, чтобы понять: это означает радикальное изменение общественных настроений.
До этого тройка нарушаемых прав всегда повторяла тройку значимых прав: право на жилище, на труд и на отдых. В 2018 году общественное мнение изменилось. Итак, людей волнует городская среда и тревожит вмешательство в неё, о котором с ними никто не посоветовался. Это важный момент, мы к нему ещё вернемся.
Как сюжетно развивается протест? Сами участники любят говорить, что у них протест не политический, они вообще не про политику. Они под этим подразумевают, что не участвуют ни в чьей избирательной кампании и не хотят, чтобы за их счет кто-то куда-то баллотировался. Но на самом деле это не просто политический протест, это базовый политический протест, потому что его причина — недовольство людей тем, что их интересы не учитываются при принятии решений.
Запрос, с которым выходят люди:
«Вы без нас решили, вы нас не спросили, а мы хотим, чтобы вы нас спрашивали»
То есть это запрос на участие в механизме принятия решений. Основной политический запрос! Никаких других политических запросов не бывает. Это запрос на власть: я хочу обладать правом голоса или правом вето, я хочу участвовать в том, что меня касается. Собственно, вся политика только про это, больше она ни про что не бывает. Характерно, что сама власть этот протест очень правильно воспринимает и борется с ним как с политическим — никаких у них тут терминологических заблуждений нет. Что происходит дальше? Дальше есть несколько типичных стадий, как известные пять стадий принятия потери (которые, как выяснилось, не совсем научно обоснованы, каждый принимает потерю по-своему). Но, тем не менее, они известны: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. И тут все очень похоже.
Поскольку любая протестная активность является очень большой неприятностью для местной власти, основной обязанностью которой считается поддержание так называемой стабильности на подведомственной территории, то первым делом проблему стараются замести под ковер, то есть сделать так, чтобы об этом не было известно. Поэтому все благоустроительные и градостроительные планы скрываются. Обсуждения проводятся тайно. Документы вывешиваются там, где их никто не видит. Голосование проводится на каких-нибудь сайтах, которые никто не посещает. Когда начинается какая-то заваруха, ее тоже скрывают до последнего. А когда выясняется, что скрывать уже нельзя, власти говорят экономическим интересантам процесса: разбирайтесь сами.
Понятно же, что в любом городском переустройстве есть заинтересованная экономическая группа. Это застройщик, девелопер, мусорный оператор. Это, как в случае с Екатеринбургом, «Русская медная компания», которая планирует не просто строить храм, но и много всего другого интересного построить в окрестности, и которой регион и город в значительной степени принадлежит, вместе со всеми своими административными органами.
Противостояние защитников и противников строительства храма Святой Екатерины в сквере у Свердловского академического театра драмы. Сотрудники полиции во время дежурства на акцииФото: Владислав Лоншаков/Коммерсантъ
Пресс-cекретарь президента Дмитрий Песков, правда, нам вчера сказал, что это все неправда, из чего следует, что это все было правдой, но им позвонили из Москвы и велели пока притормозить: мол, вы раздражаете людей. То есть власти говорят экономическим субъектам: «Давайте вы сами разберетесь с этой проблемой». А экономические субъекты отвечают: «Не вопрос, в пять минут разберемся». И присылают ЧОПы, бандитов, дружественных спортсменов…
В такой момент власти кажется, что это очень хорошая идея, потому что все можно представить как «одна группа граждан подралась с другой группой граждан, а мы ни при чем». Ведь никто из них не знает, что такое легитимное и нелегитимное насилие, чем они отличаются друг от друга, и почему человечество сделало выбор в пользу легитимного насилия, то есть структур правоохраны и правоприменения, действующих по писаным правилам, а не в пользу боевых дружин, которые бьют другие боевые дружины. Им никто про такое не рассказывал, поэтому вначале кажется, что это очень хорошая мысль, решение всех проблем. А на самом деле нет.
Никакого решения проблем не произойдет, произойдет просто драка
С полицейскими люди у нас обычно не дерутся, а с титушками вполне можно. Но разгребать последствия этой драки все равно придется местной власти! Когда они оказываются перед этим неизбежным фактом, наступает развилка: либо переговоры, либо разгон уже силами официальной полиции, либо комбинация и того и другого. Мы это видим в Екатеринбурге в наглядно-карикатурной форме, поскольку там власти сделали все ошибки из возможных. И переговоры провели, но без толку, и разгон применили, но не особенно эффективно…
Дальше бывает по-разному, но в довольно большом числе случаев подобный городской протест успешен. Это не очень афишируется, чтобы никому не было повадно. Но тем не менее. У всех на памяти случай с Исаакиевским собором. Собор не передали РПЦ, хотя губернатор твердо сказал, что «решение принято». Это, кстати, ровно та фраза, которая людей бесит больше всего. Что значит «решение принято»? Кем это оно принято?! Так с людьми разговаривать неразумно: это в начале 2000-х был популярен суровый стиль «сказал — сделал», а двадцать лет спустя востребована способность к переговорам и кооперации.
Ровно в те самые дни, когда все это безобразие происходит в Екатеринбурге, в Красноярске мэр подписал отказ на согласование строительства церкви в сквере. У них аналогичная ситуация, но они решили не доводить до греха.
В Кемерове были планы так называемого благоустройства Рудничного бора, я в этом участвовала со стороны СПЧ, поэтому я знаю. Это не стало федеральной историей, слава богу, потому что не дошло до насилия, но там тоже был солидарный городской протест.
В Кемерово на территории города есть такой Рудничный бор — не парк, а прямо лес. И местные власти решили его благоустроить, в частности, воздвигнув там статую святой Варвары. Со святыми у нас какой-то дикий передоз в городской среде: повернуться негде, того и гляди святого заденешь. Там тоже люди стали недовольны, и удачно воспользовались доступными процессуальными инструментами: начали собирать подписи, чтобы внести вопрос на рассмотрение городской Думы. И когда стало ясно, что они соберут нужные 5 тысяч подписей, городская Дума немедленно объявила, что без статуи обойдемся, а губернатор выступил и сказал, нет, не нужно бор ни в коем случае рубить. Будем следить, не случится ли там какого-нибудь разворота и обмана, такое тоже бывает, но пока вроде все довольны, мне прислали даже сертификат «Защитника Рудничного бора». Я никогда в жизни и в Кемерове не была, но тем не менее приятно.
Протесты против строительства храма Святой Екатерины в сквере у театра драмы в ЕкатеринбургеФото: Владимир Жабрико/URA.RU/ТАСС
В Москве десятки случаев, когда стройки были остановлены либо не начались, потому что местные жители были против. Об этом редко вспоминают, потому что каждый день появляются новые поводы, но это случается. Все бывает.
С точки зрения федерального центра — это все чистые неприятности и неприятности эти доставлены центру губернатором. С одной стороны, федеральный центр обязан держать лицо и отмазывать своих публично. Но сама необходимость это делать и публично ассоциировать себя с неприятным конфликтом — это большие минусы в губернаторскую карму, как нынче принято выражаться. Местная власть позволила ситуации возникнуть, не предвидела, не предотвратила и, когда ситуация уже возникла, не смогла с ней разобраться так, чтобы не позориться.
В Екатеринбурге еще и силовой сценарий прошел по худшему из возможных вариантов. Силовой сценарий чем бывает ценен? Возможностью зачистить периметр, как это называется на языке правоохранителей: приходит ОМОН и выдавливает народ более-менее аккуратно. Дальше ставится ограждение, это ограждение охраняется. Вот, были беспорядки и нет беспорядков. Красивая картинка.
А когда людей бьют, задерживают несовершеннолетних, когда люди приходят снова — куда это годится? Семнадцатилетнему мальчику сломали нос, Следственный комитет теперь уже должен разбираться в этом. И такие массовые задержания и массовые аресты! Двадцать один административный арест! Это даже для Москвы невиданно. Это по нашим вегетарианским временам просто массовая репрессивная кампания. И она нехороша для властей. Не только потому, что горожане видят в них кровавых сатрапов. Даже если посмотреть с другой стороны, это тоже очень плохая история: «Если вы стольких людей задержали и посадили, сколько же их там было?» Властям это отзовется через некоторое время.
Что же до развития екатеринбургского сценария: если люди продолжают приходить, то Москве придется разбираться. Она очень не хочет, до последнего старается не участвовать. Но если продолжается то, что они называют массовыми беспорядками, то приходится разбираться — что, как мы видим, и произошло.
Интересно, что сообщения о том, что в городе проводится опрос ВЦИОМ — звонят людям по телефонам, спрашивают, что те думают — появились до того, как президент сказал, что по итогам некоего «опроса» должна быть выявлена воля большинства, а меньшинство должно ей подчиниться — это демократия. Хотя, разумеется, демократия — совершенно не это, и правовой формой выявления воли граждан в данной ситуации является не опрос, который неизвестно кто проводит по непонятной процедуре, а городской референдум. Однако у нас в отсутствие выборов соцопрос является извращенным методом узнать о том, что думают люди. Так что, если там будут какие-то результаты в пользу одного из сценариев, то он может и воплотиться.
Акция против строительства собора Святой Екатерины прошла в сквере у Театра драмы в ЕкатеринбургеФото: Anton Basanayev/AP/East News
С точки же зрения объективного общественно-политического процесса не очень важно, построят эту церковь или нет. Протест питается глобальным разворотом общественных настроений, массовым недовольством. Это длительный процесс. Летом 2018 года пенсионная реформа его катализировала, но не была его причиной. Протест ищет повода, чтобы манифестироваться. И он его находит. В условиях отсутствия действующих каналов обратной связи власть ведет себя чрезвычайно глупо. Им трудно понимать, что людям нравится, что не нравится, они окружены своим информационным пузырем — как и мы все, но в их случае последствия тяжелее, чем в нашем.
Они каждый раз неожиданно натыкаются на противодействие людей, когда им казалось, что они делают людям очередной красочный подарок. Поэтому, чем бы ни закончился Екатеринбургский протест, он будет не последним. Люди этого не забудут. Их мнение не учли ни местные власти, ни местные олигархи, ни руководство РПЦ. Пока еще Москве удается удерживать это недовольство на региональном уровне. Но тут Москва попадает в страшную ловушку. Местная власть не справляется, надо вмешиваться, а вмешиваясь, федералы переводят это недовольство на себя, и у них почти не остается хороших ходов. Они могут себе позволить тянуть время, потому что запас устойчивости политической системы в целом довольно большой, но развернуть эту реку народного мнения уже невозможно.
