Действия московского правительства одобряют больше половины москвичей, сообщали в конце мая социологи «Левада-центра». Причем с 2011 года количество довольных столичным градоначальником выросло вдвое — с 29 до 57%. Как это возможно, восклицают многие, неужели и тут новая, улучшенная формула?! Нельзя же не видеть, как исчезают в огне и под ковшами экскаваторов исторические памятники! Не могут понравиться многоэтажные панели, которые должны заменить уютные пятиэтажки! А скверы, вырубаемые ради новых строек?! А пробки? Нехватка лекарств в больницах? Просроченные завтраки в школах? Да и плитку все так же кладут криво!
Нет, дело не чисто. Хотя сосед по площадке недавно хвалил работу МФЦ. А некоторые улицы в центре стали действительно похожи на европейские столицы. Говорят, что Зарядье построили очень хорошие архитекторы. Во многих парках гулять стало удобнее, приятнее и безопаснее. Иногда даже и Московское центральное кольцо помогает куда-то добраться. Так что, может быть, положительные оценки деятельности мэра в опросе «Левады» объясняются не только злым умыслом.
Парадокс, но кажется, что многим значительно проще занять однозначную позицию в дискуссиях о большой политике (отношения с Украиной, цензура в СМИ), чем прояснить свое отношение к городским проблемам. И одновременно споры о быте горожан могут быть даже более жесткими, а, защищая свой двор, люди готовы идти на более серьезный риск, чем когда речь касается общечеловеческих прав и свобод. Загадка, если она и есть, решается просто.
Кажется, что в пространстве абстрактных идей выбор не влечет за собой никаких последствий. С противниками можно никогда не встречаться, если не ввязываться специально во все фейсбучные споры. В реальном же пространстве города любое решение имеет конкретные последствия. Кому понравится, если рядом с его домом построят мусоросжигательный завод? Но, протестуя против него, трудно не почувствовать себя лицемером, если сам не сортируешь мусор. Голосуя за установку шлагбаума на въезде в собственный двор, нет-нет да и вспомнишь, как не мог попасть в нужный дом, потому что не знал кода на воротах, а в телефоне села батарейка. Если перестать класть плитку, тысячи людей останутся без работы. Город как громадная коммуналка: нельзя вздохнуть, чтобы не услышали соседи, но что же, перестать дышать?
Город — пространство конфликта
Я лично признаю право всех и каждого в городе быть злым, требовать уважения только своих прав и удовлетворения только своих потребностей. Разумеется, без нанесения телесных повреждений и порчи чужого имущества. Это очень важно в городе, как и в рыночной конкуренции, как на игровом поле — быть настойчивым, неуступчивым, защищаться и нападать, торговаться и изобретать новые решения.
Пространство города изначально конфликтное, так как ограниченное. Удовлетворить интересы всех невозможно, поэтому неизбежны стычки, обиды, но, к счастью, и компромиссы, временные коалиции, творческие альянсы. С последним в Москве становится все труднее. Взаимная и односторонняя ненависть некоторых групп горожан друг к другу совершенно зашкаливает, чему свидетельство, например, многие дискуссии в группах за/против реновации, транспортных реформ и так далее. Я не противоречу себе: ненависть — это короткая вспышка. Злость — постоянное, целеустремленное состояние готовности добиваться своего. А кто не умеет как следует спорить, тому трудно и договариваться с другими.
Опыт показывает, что города не развиваются по заранее продуманным планам (как бы ни старались нас убедить в обратном профессионалы), что никакие эксперты не могут похвастаться способностью предсказывать будущее, а также учитывать все множество действующих факторов и вероятных последствий.
Конечно, любые решения должны быть хорошо подготовлены и обоснованы, и все-таки качество решений часто обеспечивается не точным расчетом, а максимально широким обсуждением, коалициями тех, кто готов делать эти решения работающими, инвестировать в них свои силы, время, ресурсы. Это касается и многочисленных группировок во власти, и бизнеса, но и обычных горожан — нескоординированные, но одновременные действия миллионов людей, живущих своей обычной жизнью каждый день, могут свести на нет усилия даже самого хитроумного бюрократа.
Однако мираж управляемости соблазняет равно управляющих и управляемых: обе стороны уверены, что им точно известны и источники проблем, и правильные решения. В ход идут любые аргументы: мировой опыт, здравый смысл, точные расчеты, а также, разумеется, порочность оппонентов.
В действительности же изменения в городе становятся результатом скорее суммы действий и решений многих людей, чем итогом точно рассчитанного плана. Продуктивные конфликты, конкуренция идей, соревнование амбиций — это возможность принимать разные решения, ставить эксперименты, распределять ответственность между разными участниками.
Без развитых способов коммуникации и переговоров между всеми участниками и без поддержки со стороны экспертов, обладающих современными знаниями и технологиями, эти конфликты не ведут ни к чему. У Москвы проблем много, но именно концентрация всех механизмов принятия решений в одних руках — самая большая проблема.
Война всех против всех
Демократия не случайно родилась в городах. В замкнутом городском сообществе хорошо видно, что, если одна группа получила в дискуссии прав больше, чем другие, это плохо. В Москве же в этой группе собрались представители определенных профессий, с особым мировоззрением. Их не зря называют технократами — они любят решать проблемы, любят сложности, новые технологии. Они плохо переносят неопределенность, неясность. Они слабы в политике, так как с цифрами им спокойнее, чем с людьми. Само по себе это не ужасно, но невольно вспоминается шутка о молотке, для которого любая проблема — это просто еще один гвоздь. И молотки полезны, и гвозди существуют, но рано или поздно мы обнаруживаем, что в руках у нас был не молоток, а микроскоп, а били мы не по гвоздю, а по чьей-то голове.
Что остается раздраженным горожанам, с их самыми разными потребностями и интересами? Гулять по новым улицам, радоваться фестивалю варенья — так капризных детей приучают к сладкому, а эта привычка заставляет их капризничать еще больше. Желать возвращения пасторальной Москвы прошлого из «Я шагаю по Москве» — настолько же недостижимой, насколько она и тогда была мифической. Мечтать о превращении Москвы в Берлин, Нью-Йорк или Париж, закрывая глаза на то, что Берлин — это не только Митте, Нью-Йорк не заканчивается на Манхэттене, а Париж не ограничивается бульварами барона Османа. И, самое тревожное, не замечать: растущие подмосковные районы, в которых живут тысячи новых москвичей, потерянных в городе пожилых людей и подростков, не представленных ни во власти, ни в медиа мигрантов, тонны отходов и выбросов, которые производят в городе два десятка миллионов его жителей (а не его мэрия!).
Многие реальные проблемы обсуждают независимые муниципальные депутаты, но им закрыта дорога к принятию решений. В отсутствие поддержки со стороны экспертов, которые видят во власти более квалифицированного, пусть даже и ангажированного, партнера, они часто предлагают нереалистичные решения. Кроме того, они вынуждены полагаться на активную часть горожан, а она воодушевлена мечтой о давно ушедшей в прошлое Москве. Таким образом, часто популизм оппозиционных городских политиков, рассуждающих, например, о выселении «понаехавших», примерно равен популизму официальных чиновников, гордящихся красотой «моих улиц». Ситуацию ярко иллюстрируют фейсбучные дискуссии о выборах в округе, в котором соревновались Соболь и Федермессер, — никто не обсуждал их программы, которые могли бы относиться к реальным проблемам, потому что важнее вопрос об их лояльности власти. Но это же не значит, что реальных проблем нет.
Дума не для дискуссий, а для мечты
Что интересно, самые острые дискуссии ведутся не по поводу проблем — они у каждого свои, не по поводу решений — кто в них разбирается, а по поводу мечты об идеальном городе.
Мечта лежит в основе любых городских программ. Метро, например — сегодня нельзя даже себе представить, как без него жить, так что вроде бы потребность объективная. Но решили его строить, скорее руководствуясь мечтой — о большом городе, столице советской империи. Станции метро этого периода и внутри выглядят как мечта, а не как инфраструктура.
Или хрущевки. Но ведь там тоже была мечта — каждая семья получит квартиру. А сейчас многие защитники кварталов пятиэтажек от реновации говорят о том, что это идеальная «зеленая» среда. То есть тоже мечта, о которой, может, не очень догадывались, пока не нависла угроза над ней.
Сам Московский Кремль — краса и гордость столицы, символ страны, известный всему миру памятник: результат соединения мечты московских князей об идеальном государстве, похожем одновременно и на Византию, и на Рим, и на Владимирскую Русь, технологии итальянских архитекторов и русских мастеров, объективной потребности в новой крепости. Кстати, у той реновации тоже были противники — в ходе перестройки Кремля разрушались церкви, стоявшие вблизи стен.
О чем мечтать сегодня — трудно сказать. Но мечтать о том, чтобы вернуться в прошлое, или о том, чтобы ничего не менялось, как и о том, чтобы все плохие люди исчезли или стали в одночасье хорошими, — непродуктивно. Москве нужны новые мечты и планы и много конкурирующих, спорных решений. Но главное — возможность говорить, спорить и договариваться. Для этого и была бы нужна городская дума. Но, как видно, она снова станет продолжением мэрии. Не пора ли нам уже разозлиться как следует?