Холодным мартовским вечером 1938 года в Таганской тюрьме кипела работа. В кабинете майора было накурено. Густой горький дым от папиросы змеился вверх и превращался в туманный студень где-то под потолком. Второй следователь лениво перелистывал страницы в папке.
— Надежда Петровна Абакумова… групповое дело… систематическая контрреволюционная агитация среди колхозников, агитация против колхозов… Это высшая мера, стало быть. А она не родственница, случайно, нашего Вити Абакумова из четвертого отдела?
— Да ты что? Баба из села. Церковная староста.
— Вот так, значит. Баба из села, муж погиб в Гражданскую, сражаясь на стороне Красной армии, и на тебе — контра. Вот так, значит…
Следователь закрыл папку и потянулся за пачкой папирос. Впереди была трудная ночь разоблачений врагов и установления истины.
Рождение Надежды
Осень в Милине случилась небывало теплой. Куры у пыльной дороги лениво квохтали, от звонкой речушки Нерки плелись нестройным стадом тучные коровы. В доме на старом погосте у Георгиевской деревянной церквушки сегодня было много хлопот: человек рождается — шутка ли? Опытная повитуха окинула взглядом живот роженицы и поняла: к обеду разрешится. Так и вышло. Уже к третьему часу светелку наполнил неумелый еще крик новорожденной. В тот, 1880-й, год был сильный неурожай. И сентябрьские святцы точно совпали с чаянием родителей: девочку назвали Надеждой.
В крестьянской семье детство кончается рано. Так и Наденька, как только стала бегать и крепко руками за все хвататься, превратилась из малой ляльки в помощницу.
Работы на селе было много, отцовское хозяйство не давало отдыха. Надя разменяла два десятка лет на мозолистые руки. Грамоте обучиться не смогла, но как девица оформилась красотой. А всякие буки и веди она постигала в Георгиевском храме, куда ходила сызмальства. Жених объявился неожиданно, все вопросы с отцом решили быстро — и вот, уже мужняя, уехала Надежда Абакумова в село Мартыновское того же Бронницкого уезда, недалеко от Москвы.
Что такое крестьянский быт? Это почти вся жизнь. Особенно когда в доме семеро по лавкам ползают. Абакумовым Бог дал пятерых детей. Второй из них — Володя — умер в младенчестве. Еще один мальчик и три девочки росли крепко, младшая из которых — Аннушка — появилась на свет на излете спокойной жизни, в 1917 году.
Расколоть деревню
В то время большевики уже взяли власть, пообещав всем обиженным и угнетенным социалистический рай полного равенства и довольства. Но обещать — это одно, а исполнять — другое. Довольно быстро ВЦИК понял, что прагматичный крестьянин охотно внял тезису о переделе земли, но кормить за свой счет пролетариев деревенский мужик не подписывался. Новая власть оказалась в трудном положении: на фабриках в связи с недостатком продовольствия начались забастовки, в деревне обострился дефицит фабричных товаров, белые активно пользовались народным недовольством против красных.
Но тот, кто однажды взял власть силой, не перестанет использовать этот метод впредь. Уже в мае 1918 года на заседании ВЦИК товарищ Свердлов предложил такое решение: «Мы должны самым серьезным образом поставить вопрос о расслоении деревни, вопрос о создании в деревне двух противоположных враждебных сил, поставить перед собой задачу противопоставления в деревне беднейших слоев населения кулацким элементам. Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, мы сможем сказать, что по отношению к ней мы смогли сделать то, что удалось сделать для городов».
Ленин эту затею активно поддержал и объявил, что «спасение голодающих — дело рук самих голодающих». Фактически же он увидел еще более интригующую перспективу: голод можно использовать в своих целях, ведь тот, кто голодает, только сперва активно выступает, а потом у него уже просто нет сил для сопротивления.
На Украине и в Поволжье стала расползаться и косить людей голодная смерть. Так, сперва на двор к Абакумовым начали наведываться босяки с окраины села Мартыновского. Они говорили что-то про новую власть и могучих большевиков. А потом они уже сами пришли как власть — представители комитетов бедноты со стрелками из продотряда за спиной. Богатое хозяйство стало быстро расточаться и таять на глазах.
Но куда большим ударом стала для семьи война. Бабы галдели по углам и никак не могли взять в толк, почему их мужики должны воевать за тех, кто забирает их хлеб и уводит скот со двора. Но Василий решил, что скрываться негоже. Мужик-то войну никогда не любит, но ведь землю дадут… Большевики обещали.
С фронтов Гражданской войны Василий Абакумов не вернулся. Надежда осталась одна с четырьмя детьми. Первое время она вполне справлялась с тем, что стала солдаткой, то есть женой погибшего мужа. В опустевшем хлеву оставались еще лошадь, корова и несколько овец — можно жить. К тому же к 1919 году комбеды распустили, а продотряды заменили продразверсткой с плановым сбором «излишков» — первая волна вычесывания деревни оставила Надю с детишками еще пожить на свете. А чтобы спрятаться подальше от агитации, подло укравшей у нее мужа, Надя стала ходить в местную Христорождественскую церковь.
Староста и повитуха
Старостой в храме был Надин свояк Алексей Абакумов. Там она начала много хлопотать по церковному хозяйству, помогать священнику, отцу Петру Кедрову, собирать приходскую, уже в большей части бабью, общину. И как-то так вышло, что среди деревенских женщин Надя стала пользоваться популярностью не только как благочестивая набожная прихожанка, но и как опытная повитуха.
Положенных, заведенных еще при царе трехгодичных курсов в повивальной школе она не кончала, да и по возрасту уже не подходила: на повивальных бабок набирали женщин от 20 до 45 лет. Соответственно, и повитушьей присяги не то что не приносила, она ее не знала и не могла, возложив на Библию руку, произнести перед своими учителями и свидетелями обещание: «Я, Надежда Петровна Абакумова, обещаюсь и клянусь Всемогущим моим Богом днем и ночью немедленно ходить к роженицам, богатым и убогим, какого бы чина и достоинства ни были. Ежели роды будут долгими, к муке напрасно не склонять и не принуждать, а буду с терпением ожидать настоящаго времени, при том же бранливых слов, клятв, пьянств, непристойных шуток, неучтивых речей и прочего совершенно удерживаться. К выкидыванию младенца проносными и изгонительными лекарствами или каким-либо другим образом ни с кем и никогда соглашаться не буду и к тому себя употреблять ни за что не дам».
Далее говорилось о сохранении тайны роженицы и ухода за ней и за ребенком после родов. Заканчивалась эта присяга, как молитва, — аминь. Но образ вдовой детной хозяйственной набожной женщины за Абакумовой закрепился основательно: этого было достаточно, чтобы доверить ей самое ценное. Со временем к ней стали обращаться за помощью бабы с окрестных сел.
В середине 1920-х Надя уже свыклась со своей ролью в Мартыновском, притупилась и боль от утраты мужа. Впервые за долгие годы она допустила мысль, что в это смурное глупое время тоже можно быть счастливой. Если, конечно, не верить этим крикунам, что Бога нет, и не забывать, что этот Бог заповедал любить ближних, а не мучить их, морить голодом, угрожать революционным судом и другими гадостями.
Когда Алексей Абакумов умер, никто и не сомневался, что его свояченица Надя займет место старосты в храме. К тому времени подросшие дети, понимая, что в деревне им сейчас не выжить, подались в Москву, помогать Надежде было некому, но и отказаться она не могла.
«Парижская коммуна»
Тут разразилась новая напасть: в селе открыли колхоз «Парижская коммуна». Сельсовет настойчиво предлагал всем работящим селянам в него вступить, а тем, кто отказывался, назначал социальный статус. Наде сказали, что она «средняк», а это значит, что государству нужно отдавать в два раза больше продовольствия, чем колхознику. Но Абакумова не только не вступила в эту странную «коммуну», но и выступила против колхозной системы в целом. Если у людей все отнять и поровну поделить, то неумеха-работник обратно все потеряет, а у труженика честное зазря отнимут, где же тут правда? Непосредственность и популярность Надежды среди соседей помогли ей тогда избежать репрессий. Но для сельсовета с этого момента она стала настоящей занозой.
Когда настоятеля Христорождественской церкви отца Петра Кедрова выслали и храм опустел, местная власть облегченно вздохнула: деревня идет в ногу со временем. Но Абакумова уговорила священника Петра Любимова из соседнего села взять на окормление их мартыновский храм. Отец Петр был на 13 лет старше Надежды и очень нуждался в такой энергичной бесстрашной помощнице.
В июле 1936 года во время сильнейшей грозы молния ударила любимицу села Сашеньку Урусову. К родителям погибшей девочки приступил сельсовет и, взывая к их коммунистической совести, предложил провести гражданскую панихиду без участия церковников. Те согласились, но снова вмешалась Надя: «Это как же вы бедную любимую нашу Сашеньку без Бога хоронить будете? Он-то ее вон как любит, а вы?»
Затея с похоронами по гражданскому обряду с треском провалилась.
Тогда власть стала душить храм налогами. Помимо денежных средств, священник был вынужден вместе с крестьянами отдавать государству продукты. Соответственно, и сам отец Петр, и его прихожане отдавали двойную, а иногда и тройную норму — сперва как крестьяне, а потом еще и как верующие. В 1936—1937 годах без разрешения сельсовета Абакумова провела целую кампанию, чтобы священник мог оплатить страховой сбор и выполнить госпоставки. Причем она обошла не только мартыновцев, но и жителей окрестных сел.
При этом сама Надежда в то время была в бедственном положении. Скотины у нее на дворе уже не осталось, из кормилиц было лишь несколько кур. А власть требовала пищи. За неуплату налогов в 1932 году Абакумову оштрафовали на 100 рублей. Через год ее дважды осудили по той же статье и выписали штрафы уже на 300 и 500 рублей. Еще через год ситуация повторилась.
На Бога Надя, конечно, надеялась, но в поисках справедливости обратилась в Мособлисполком. Она подала им жалобу на сельсовет. Через два года из Мособлисполкома пришел ответ: «Сельсовет поступил правильно, так как Абакумова задолжала государству 184 килограмма мяса и 150 литров молока».
Такие вещи большевистская власть не прощает. В тот же год, как Надежда получила ответ на свою жалобу, на нее открыли дело. НКВД начал собирать показания. «Голубые фуражки» копали под Абакумову по линии антиколхозной агитации. В подшитых к делу свидетельских показаниях значилось, что она говорила о войне и о том, что «после войны все старые церкви будут открывать». Также некто показал, что она уговаривала людей не ходить на работу в колхоз и говорила: «Работаете только на государство, а им… все мало». Отметились и самые уязвленные «свидетели». Председатель сельсовета докладывал: «Абакумова Н. П. — активная церковница… принимала активное участие в отправлении культов. Известно, что с 1934 г. по настоящее время содержит у себя на квартире собрание единомышленников и ведет среди них антисоветскую агитацию… Абакумова имеет связь с попами с. Кишкино, с. Марьинка (Михневского района) и бывшим попом с. Мартыновское Кедровым. Особо тесную связь Абакумова имеет с попом с. Кишкино».
Попом из Кишкина председатель назвал отца Петра Любимова.
Отец Петр
Священник Петр Любимов был не из потомственных. Он родился в семье псаломщика, получил семинарское образование и устроился учителем в церковно-приходскую школу. Педагогика давалась ему легко, к 33 годам он уже имел две медали за успехи на этом поприще. Но Любимов не искал успеха. С началом нового века он решил обновить и свою жизнь — устроился псаломщиком в храм Святителя Николая на Арбате. Через несколько лет его рукоположили в священники и отправили в родной Бронницкий уезд, в село Кишкино, служить Богу и селянам.
Там отец Петр развернулся на славу: с жителями справили новый каменный храм, крепко устроили приход, священник начал обучать местных грамоте и сам устроился законоучителем в местном земском училище. Жизнь била ключом в селе до 1917 года. А потом все хозяйство храма было национализировано. Еще чуть позже убранство и драгоценные вещи реквизированы по декрету об изъятии церковных ценностей. Официально дорогие оклады и священные сосуды изымали для сбора средств на помощь голодающим. Вслух никто не вспоминал, откуда этот голод взялся и куда на самом деле идут полученные от грабежа церкви деньги. Большая часть вырученных по декрету денег была пущена на поддержание самой кампании грабежа. Только за апрель 1922 года на техническое обеспечение изъятия церковной утвари было потрачено 1,5 миллиона рублей, а всего ценностей было изъято на сумму около 4 миллионов рублей.
Самого отца Петра по новой большевистской Конституции лишили прав как священника. Будучи «лишенцем», он не только ограничивался в праве избирать и быть избранным. Этот статус предполагал также лишение пенсии, пособия по безработице, возможности занимать ответственные посты и проживать в Москве. Зато налоги для лишенцев задирали по максимуму. Поэтому хозяйство священника стремительно обеднело, у него тоже забрали корову и прочий скот за невыполнение продразверстки.
В 1937 году Любимова, 70-летнего старика, обязали поставить в город картошку с собственного двора. Это при том, что в его доме на тот момент остался один работоспособный человек — дочка Клава. Да еще внучка и сестра почившей жены проживали с ними на иждивении. Именно тогда Надя Абакумова, не спросив мнения сельсовета, бросилась по селу в поисках помощи для единственного на всю округу батюшки. Именно это и стало последней каплей для принятия решения о судьбе священника и его неугомонной старосты.
Арест, расстрел и воскресение
Отца Петра и Надежду Абакумову взяли 2 марта 1937 года. Если верить ордеру, то в старом больном священнике власть усматривала «руководителя крупной организации» и искала у него в доме оружие и секретную переписку. Не найдя, забрали отложенные на налог деньги и железные священнические кресты.
К Наде Абакумовой пришли по доносу страхового инспектора: «В первых числах февраля 1938 г. я приехал в с. Мартыновское с целью, чтобы вручить извещение по культовому сбору и получению недоимок страховых платежей, для чего была вызвана гр-ка Абакумова Надежда Петровна, т.к. имелась недоимка страховых платежей в сумме 12 р. 35 коп. Абакумова от уплаты категорически отказалась, вследствие чего ей было выписано письменное предупреждение об уплате… со взиманием пени за неуплату в срок. Абакумова начала ругаться с выкриками, что советская власть нас грабит, и добавила, что бывший председатель сельсовета является вредителем». Донос от упомянутого «вредителя» уже лежал к тому времени в комиссарской папке.
Чтобы дважды не гонять машину, решили взять сразу двух человек. К тому же им вменялось обвинение по статье 58-10 УК РСФСР за систематическую контрреволюционную агитацию среди колхозников и агитацию против колхозов в целом. Расстрельная статья.
На допросах в Каширской тюрьме отец Петр никаких обвинений не признал. Надежда Абакумова же показала, что колхозы и правда считает вредными для человека, но против власти она не выступала.
В прокуренном кабинете майор допрашивал Надю:
— В чем выражалась ваша связь со священником Любимовым?
— Связь была по службе в церкви.
— Какие были у вас разговоры во время посещения друг друга?
— Во время посещения моей квартиры священник вел разговор, что церковь надо через верующих поддерживать, — может быть, через год-два что-нибудь изменится к лучшему.
— Что хотел этим сказать Любимов? Ожидал ли он через год или два изменения власти?
— Он говорил, что, может, придет время, когда церковь будет служить как и прежде, относительно перемены власти он ничего не говорил. И я не говорила. Сказала только, что колхозное строительство — это дело плохое и что платить налог я не стану, а никакой этой вашей антисоветской агитации я не вела.
На этом же этаже в то же время отец Петр держал ответ перед следователем.
— Знаете ли вы гражданку Надежду Петровну Абакумову? — спросил священника следователь.
— Гражданку Абакумову я знаю, — ответил он.
— Какую вы имели с ней связь и в чем она выражалась?
— По работе в церкви, так как она является церковной старостой.
— Были ли у вас разговоры на квартире Абакумовой о том, что скоро будет война?
— Никаких разговоров о войне с Абакумовой не было.
— Признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении в антисоветской агитации и контрреволюционной деятельности?
— Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю.
На следующий день на стол «тройки» НКВД легла папка с надписью: «Дело о. Петра Любимова и церковной старосты Надежды Абакумовой, 1938 г.». Ровно через 10 дней их расстреляли в поселке Бутово под Москвой.
священномученика Петра Любимова и мученицы Надежды АбакумовойФото: http://www.sinodik.ru/
***
В 1989 году Надежду Абакумову и священника Петра Любимова реабилитировали по заявлению правнучки последнего. Нет сегодня на карте Милина, родины Нади. Вместо него стоит поселок имени Александра Цюрупы, того самого, что в 1917 году ведал комиссариатом продовольствия и развернул «продовольственную диктатуру», изымая у крестьян хлеб и прочий провиант. Разрушена и Христорождественская церковь в Мартыновском. Но ростком сквозь толщу советской амнезии пробилась память о старом священнике и его безграмотной прихожанке, которые, может быть, не хватали с неба ярких звезд, они просто не отступили от Бога и друг от друга.
В 2000 году их обоих церковь признала святыми новомучениками.