Водяной на мотоцикле

Все свои суда Валентин Борисович называет одинаково — «Орнатус», в честь маленькой рыбки из Амазонки. Меняются лишь числительные. Но так как он давно сбился со счету, то перестал делать и трафареты, с помощью которых наносят на борт нового судна название. Лишняя трата времени.

Спасибо генералу Сорокину

В мастерской время перекуса. Садимся за импровизированный стол-табурет. Хозяин угощает меня чаем, сырниками и бутербродами с салом. Сало солит сам по проверенному рецепту. Объясняет, что его шкурка по пищевой ценности практически идентична акульему плавнику и просто незаменима в морском походе. Тут тебе и витамины, и калории. Да и любая жара салу нипочем.

Смотрю на Гловацкого и понимаю, что его здоровье и жизненная энергия — самый лучший аргумент за этот рацион. Очень плотное телосложение. Если приглядеться — понимаешь, что это сплошные мышцы. Поддерживать форму помогают постоянные физические нагрузки.

Каждый день Валентин Борисович просыпается в пять утра. Перед тем как приступить к намеченным делам, отматывает 10 километров по парку на велосипеде, потом проводит полтора часа на тренажерах. Далее — завтрак и четко расписанный график работ. Времени всегда не хватает. Сейчас особенно. Хочется поскорее закончить яхту и остаток сезона провести на воде.

Его самодисциплина родом из юности. Тогда же появилось множество спортивных пристрастий. Играл в хоккей, прыгал с парашютом, участвовал в регатах. Но на первом месте была тяжелая атлетика — ключевую роль в этом увлечении сыграл генерал Сорокин. Сам того не подозревая.

«Я видел его на соревнованиях. Ему было 60, когда он поднял 140 килограммов. Для меня тогда это было чем-то невообразимым. Проходит несколько лет, и я вижу его фотографию на обложке журнала “Огонек”. Как сейчас ее помню: он там в красном трико, на майке — герб СССР. Эта фотография для меня стала как икона. А когда мне был 71 год, я выиграл международные ветеранские соревнования. В рывке взял 110 килограммов, в толчке — 150. И про себя подумал: “Эх, видел бы меня сейчас генерал Сорокин”».

Вздыхая, добавляет, что с серьезными нагрузками завязал.

— Давно?

— Да вот две недели назад.

Вспоминает, как пошел в спортзал и в куражном порыве решил взять 100 килограммов. В руке что-то хрустнуло. «Это я по глупости гриф неправильно взял. Он должен на ладонь наискось ложиться, вот так». Показывает мне, как правильно управляться со штангой и грамотно строить режим тренировок.

«Сынок»

«Детства у меня, считай, не было, — Валентин Борисович хмурится. — Война, почти четыре года оккупации на Западной Украине, потом послевоенный голод, а когда мы с мамой переехали к родственникам под Саратов и казалось, все самое страшное позади, — тиф. Она умерла, я выжил».

Тринадцатилетним мальчишкой Валю подобрали моряки из волжско-каспийской флотилии. Полтора года он провел на бронекатерах, посещая школьные занятия по месту стоянки. Следующий шаг был предопределен — Валентин решил поступать в военно-морское училище в Энгельсе.

«И вот я стою на плацу, вокруг меня крепкие парни по 18-20 лет, а я роста маленького, брезентовая роба, пояс под мышками. И на меня смотрит тот самый легендарный адмирал Кузнецов: после войны он вместе с Жуковым попал в опалу и его отправили заведовать кадрами ВМФ. “Сколько лет?” — спрашивает. А я прикинул: прибавлю — узнает, сразу выгонит. Пролепетал: “Четырнадцать”. Он: “Сколько-сколько? В Нахимовское!” Тогда я два шага строевым к нему делаю, поворачиваюсь, показываю свою нашивку: «Не надо в Нахимовское, я уже рулевой! Уже на артиллерийских учениях был».

Так Валя остался в училище. Адмирал не стал возражать. Однокурсники называли его «сынок». Он помогал им, прошедшим войну юнгами, в учебе, а они брали его с собой в Саратов — погулять и поесть мороженого. В одиночку «сынка» в увольнительную не отпускали.

Дальше — Кронштадт и высшая школа подводного плавания. На третьем курсе — баротравма. От карьеры на флоте пришлось отказаться. Но военно-морская романтика не отпустила. Окончив Саратовский политех, Валентин посвятил себя сначала торпедам, а потом корабельной электронике. Каспийск, поселок Рыбачье на Иссык-Куле, Северодвинск, Ангарск. Путь от инженера до начальника конструкторского бюро.

Признается, что в Сибири принял на грудь столько холода, что, выйдя на пенсию, твердо решил перебраться в теплые края. По иронии судьбы выбор пал на Ставрополь — город, расположенный за сотни километров до ближайшего моря, где нет даже речки, переходя которую можно замочить ноги выше щиколоток. Но для настоящего искателя приключений это не проблема.

Гимнастика для ума

Строить лодки Гловацкий начал лет сорок назад. Сперва изучал журналы, вынашивал идеи. Приступить к реализации помог случай. «Как-то шел мимо стройки — оттуда вывозили лес. С машины свалилась гнутая доска. Подошел, поднял ее — и вижу: у нее идеальный изгиб для килевой балки. Я ее на плечо, принес домой, распустил. С этого все и началось».

С тех пор были яхты, каноэ, катамараны, моторные лодки. Каждый проект — интеллектуальный вызов самому себе и шикарная гимнастика для ума. «Я, быть может, именно поэтому остановиться не могу, раз за разом начинаю что-то новое — чтобы мозги не черствели. Меня спрашивают: “Почему ты в шахматы не играешь?” Потому что это всего лишь игра. А тут есть конечный результат. И какой!»

Архив Валентина Борисовича

На самое значимое и масштабное свое творение — 12-метровую яхту — Валентин Борисович потратил пять лет. Она вобрала в себя все наиболее удачные конструкторские решения предшественниц и при этом была еще и очень вместительной. Рубка, семь спальных мест, двухместная капитанская койка. Словом, полноценный парусник, на котором можно смело отправляться в серьезное плавание. За пять лет с небольшой командой Гловацкий исходил на ней все Черное море. Потом яхту пришлось продать. «Она меня чуть без штанов не оставила. Очень накладно было ее содержать, если не сдавать во фрахт. Одного налога 2,3 тысячи долларов в год».

Это была единственная яхта, за которую он выручил деньги. Обычно Валентин Борисович их просто дарит. Отдает в яхт-клубы.

— Не жалко расставаться?

— Нет. Ведь расставание тоже способно дать приятные эмоции. И новые встречи. В позапрошлом году я свою яхту видел в море. Она шла далеко, у линии горизонта, но я все равно ее узнал: обводы, оснастка — все мое. Как будто родного человека встретил.

Еще Валентин Борисович иногда строит камины. Не сказать, что он в восторге от самого занятия: приходится проводить много времени в сырости, что неприятно, особенно зимой. Но иногда это ремесло очень помогает в реализации нового лодочного проекта: пенсия у него неплохая, но расходы на материалы несоизмеримо выше.

Веселая жизнь

В разное время Гловацкому покорялись и Ладога, и Онега, и Балтика. В юности на веслах ходил по Волге, а на учебном судне — по Атлантике и Средиземноморью. Сейчас все теплое время года старается проводить на Черном и Азовском морях. Отношение к ним у кораблестроителя разное. «Черное море очень неудобное для яхтсменов. Есть всего две нормальные якорные стоянки. А в большинстве мест отдал якорь — и попрощался с ним. Потому что скалистый грунт. Другое дело Азов».

Объясняет, что вода в Азовском море максимально приближена по составу к тому первичному бульону, в котором зарождалась жизнь на Земле. Местами она очень мутная — размываются голубые сарматские глины. Но целебная. Окунешься — кожа становится гладкой, суставы перестают болеть и приходит умиротворение.

Впрочем, само море не всегда благосклонно даже к преданным поклонникам. Валентин Борисович рассказывает, как однажды на катамаране попал в грозовой фронт. Погода изменилась внезапно, как это часто бывает на Азове. Налетел шквал. «Слышу: “Д-н-н-н” — оборвало ванту. Вот тут у меня веселая жизнь и началась».

Три дня его носило по морю без паруса. Сначала греб, отдыхал и снова греб (показывает это счастливое весло — теперь оно у него хранится как реликвия). Потом из стакселя соорудил временный парус и кое-как дотянул до Ачуевского лимана. Там его подобрали браконьеры и помогли добраться в Приморско-Ахтарск, на судоремонтный завод.

— В море одному непросто. Особенно с парусами работать. Смены нет, поэтому постоянно на вахте. С другой стороны, ходить в одиночку — одно удовольствие.

— Почему?

— Глупых вопросов никто не задает! — Гловацкий смеется и говорит про рассветы и закаты, которые помнит все до единого; про необыкновенно яркие звезды; про Кавказский хребет, который весь как на ладони, когда в ясный день идешь по Черному морю; про дельфинов, которых можно потрогать рукой. Когда ты отвечаешь только за себя — ничто не отвлекает от наслаждения пейзажем.

Правда, в последнее время у Валентина Петровича всегда есть компания. Это супруга Наталья и далматинец Калан. Оба они без ума от воды и морских прогулок.

Мне как дилетанту всегда казалось, что перемещение по водной глади особо никак не регулируется. Сел в лодку, поднял парус — и плыви, куда душа пожелает. На деле это совсем не так. Каждому судну положен судовой билет — аналог техпаспорта на автомобиль. И регулярный техосмотр. А чтобы встать у штурвала на законных основаниях, необходимо пройти обучение, сдать теорию, практику и получить судоводительское удостоверение.

Валентин Борисович показывает мне права. Внешне они похожи на автомобильные. Только цвет голубой и категории другие: гидроцикл, моторная лодка, катер, парусные суда с разной площадью парусов. Отдельно указаны разрешенные районы плавания. Судя по документу, Гловацкому можно везде и на всем. И это касается не только воды.

Вверх, вглубь и вдаль

Валентин Борисович прекрасно себя чувствует в любой из стихий. Небо не исключение. Летать он начал еще студентом, в саратовском аэроклубе. Сначала просто интересно было прыгнуть с парашютом. Потом увлекся планерным спортом, стал летать на легкомоторных самолетах. Уверен, что именно планеристы — лучшие пилоты. «На самолете оно как? В случае чего свою ошибку можно оборотами двигателя подтянуть. А на планере если промахнулся, то промахнулся навсегда».

Последний раз Гловацкий садился за штурвал самолета лет десять назад, но теплые отношения с местными пилотами-любителями поддерживает до сих пор. Они в шутку называют его Водяной.

— Ну уж, наверное, на подводной лодке было не так интересно, — спрашиваю, пытаясь понять его приоритеты.

— Это еще почему? Еще как интересно. Вот представь: когда ты в подводном положении, весь экипаж превращается в уши. Любой звук — где-то бортом тиранулся о трос, водяные пузыри пошли — все слышно. Вода — хороший проводник звука. Поэтому, когда ложатся на грунт — глушат все. Почему атомные лодки очень шумные? Реактор не остановишь, насосы работают. Поэтому делают устройства, которые работают в противофазе звуковым вибрациям. Звук они полностью не глушат, но в процессе появляется параллакс. То есть дает потенциальному противнику ложное направление».

Начинаю подозревать, что мотоцикл — это тоже не мимолетное увлечение, а серьезная страсть. Так и выходит.
За рулем с ранней юности. Несколько раз пробовал завязать, продавал мотоциклы, но без двухколесной машины обходился максимум год. «Как услышу звук мотоциклетного двигателя, у меня все внутри переворачивается. Так что каждый раз приходилось покупать новый». Были у Гловацкого и военный «Харлей», и трофейный БМВ. На восточногерманском «ЭмЗэт» объездил почти всю Европейскую часть Союза — от Карелии до Закавказья. Одно время пристрастился к спортивным «японцам». Но потом пересел на «Аризону».

«Это уже стариковский вариант: по мощности двигателя всего лишь половина “Харлея”. Но зато по харизме многим фору даст. Недавно с женой выехали в центр города. Молодые мотоциклисты просто обступили нас. Сначала интересовались техникой. А когда узнали, сколько мне лет, фотографироваться стали, мол, на слово никто не поверит».

Точка

На воду Валентин Борисович спустил яхту в середине июля, спустя почти полтора месяца после нашей первой встречи. Торопился, но обстоятельства были сильнее: шалило давление, получил тепловой удар — несколько дней приходил в себя. Свои эмоции описывает скромно: «Конечно, удовлетворение чувствую, куда без него. Но еще это повод для переосмысления».

Валентин Борисович уверен, что иногда надо останавливаться, чтобы заново взглянуть на свои возможности, трезво их оценить. Так избавляешь себя от избыточных ожиданий, иллюзий, а в перспективе — от депрессии.

«Так что эта яхта последняя, — он признается, что возраст все-таки дает о себе знать. — Раньше я любые технические проблемы решал влет. В голове молнии сверкали, идеи прилетали, я сразу в пространстве все выстраивал. Сейчас вроде и задача не такая сложная, а я трачу на это время: продумать должен, посидеть с карандашом.

Бывает, приходит мысль, начинаю ее развивать, но вдруг теряю нить. И все — идея ушла. Это не дело».

Впрочем, в заготовках у него есть еще одна лодочка — детского класса, «Оптимист». Она очень простая и хорошо подходит для обучения детей основам парусного спорта. «Я уже и обводы разработал, и парус есть, осталось только корпус сделать. Хорошо бы ее построить. Но на этом точно все. Точка».

Что же касается новенькой яхты, условного «Орнатуса-32», он не сомневается: придет время — и эту яхту отдаст. Тому, кому она нужнее. Говоря об этом, Валентин Борисович не скрывает улыбки и выглядит вполне счастливым. «Никогда не поверю, если кто скажет, что был счастлив много лет. Счастье — это мгновение, короткая вспышка, которая надолго запоминается. Просто надо стараться делать так, чтобы этих вспышек было как можно больше».