Ночью 13 декабря 1974 года с мостика круизного лайнера «Советский Союз» в воды Тихого океана прыгнул человек. Такой прыжок с высоты пятиэтажного дома почти неминуемо должен был закончиться смертью. Но человек оказался опытным ныряльщиком и пловцом. Он не разбился о воду, не захлебнулся, не потерял сознание, даже справился с затягивающими водоворотами океана, возмущенного пароходными винтами и сумел отплыть от борта на безопасное расстояние.
Сквозь облака на небе были видны яркие звезды, а на волнах плясали отблески огней уходившего на север лайнера. Никаких других огоньков вокруг видно не было, сколько хватало глаз. По бескрайним просторам океана шли тревожные высокие волны. Человек не стал кричать о помощи и привлекать к себе внимание пассажиров и команды. Наоборот, он подождал несколько минут и поплыл на запад, оставляя позади судно, уходящее в сторону его далекой родины. Ее он больше никогда не увидит.
Три ночи и два дня он плыл по беспокойному тропическому океану среди акул, то и дело теряя ориентацию в водной пустыне. Без еды, питья и сна, в одних плавках, маске и с дыхательной трубкой он преодолел почти сотню миль и вышел на пляж филиппинского острова Сиаргао. Там, на белом песчаном пляже, его охватила эйфория и он исполнил дикий торжественный танец на глазах изумленных рыбаков.
Станислав Васильевич Курилов сознательно прыгнул за борт, чтобы вплавь добраться до берега и попросить о политическом убежище в одной из капиталистических стран. А потом рассказать о тех трех сутках, проведенных посреди океана на пути к свободе, которую он не нашел на родине.
Юность пирата
Станислав Курилов родился летом 1936 года в Орджоникидзе (ныне — Владикавказ), но вскоре семья переехала на восток Казахстана, в Семипалатинск. Там и прошло детство мальчика. Времена были трудные, послевоенные. Жили буквально впроголодь. Слава потом вспоминал, что сахар, например, выдавали по карточкам, по полкило на человека в месяц.
Летом и осенью пацаны были предоставлены сами себе и жили, как индейцы, на подножном корму. Собирали грибы, ягоды, выкапывали какие-то съедобные коренья и играли в казаки-разбойники. Славе Курилову эта жизнь, в принципе, нравилась. А когда он чуть подрос, то появилось у него и еще одно увлечение — книги.
Особенно нравились парню приключенческие романы про путешествия. А среди них — те, которые рассказывали о плаваниях в дальних неизведанных морях. Пираты, необитаемые тропические острова, шум прибоя, белые паруса на горизонте и крики чаек. Все это полностью захватило голову Славы, который, словно в насмешку, жил чуть ли не в самой удаленной от мирового океана точке на карте — посреди бескрайней казахской степи.
В 15 лет Курилов сбежал в Ленинград, где попытался устроиться юнгой на Балтийский флот. Но выяснилось, что несовершеннолетнему парню без ленинградской прописки и визы бороздить морские просторы нельзя. Славе пришлось отступить в степь. Но зато он воочию увидел море и услышал шепот прилива. Это был Финский залив. «Я вошел в одежде в воду по пояс и дал себе клятву, что вернусь», — напишет он в мемуарах много лет спустя.
Курилов действительно вернулся в Ленинград, чтобы поступить в мореходку и стать капитаном или штурманом дальнего плавания. Но на медкомиссии у него диагностировали близорукость и запретили даже мечтать о флоте. Приговор потряс Курилова, ему показалось, что жизнь окончена. Но через несколько месяцев он выяснил, что лазейка все-таки есть: во многих институтах страны существовали факультеты океанологии. На пути к одному из них он окончил автодорожный техникум и успел отслужить в армии. Потом все-таки поступил. Почувствовал себя счастливым: «Я буду плавать по морям и океанам, я добился всего, чего хотел». Но на практике океанография оказалась «папкой с цифрами», студентам преподавали какие-то формулы, таблицы, чертежи и диаграммы. Никаких заветных чаек и парусов на фоне заката.
Зато летом было счастье. Студенты ехали к Черному морю в морские экспедиции. Курилов попал в число участников эксперимента: его вместе с четырьмя другими участниками поселили в подводной лаборатории «Черномор». Курилов был счастлив, жизнь щедро делилась с ним тем, что ему было важнее всего, — новыми впечатлениями.
Вскоре, однако, стремление Курилова к морским приключениям наткнулось на суровую действительность реального социализма. Он только что окончил институт и трудился в одной исследовательской организации водолазом. Его интересовала не столько карьера в привычном смысле слова, сколько безграничные возможности посмотреть мир, обойти все моря и океаны, прикоснуться ко всем на свете чудесам.
Его главным кумиром был путешественник и исследователь Жак Ив Кусто. Советские ученые сотрудничали со знаменитым французом. Планировались две совместные экспедиции: в подводный дом у берегов Туниса и на атоллы Тихого океана. Станислав Курилов активно участвовал в подготовке обеих. Но в последний момент ему не дали выездную визу (в те времена для загранпоездки требовалась не только въездная виза соответствующей страны, но и советская выездная).
Оказалось, что визу Курилову не дали из-за его сестры. Она вышла замуж за индуса, уехала с ним в Индию, а потом перебралась в Канаду. Наличие родственников за рубежом в глазах чинов из госбезопасности было серьезной угрозой. Ведь вероятно, что гражданин, как тогда говорили «голоса» западных пропагандистских радиостанций, «выберет свободу» и не вернется на родину. И Курилову отказали. Чтобы доказать свою лояльность государству, Станислав даже попросил канадскую визу, чтобы навестить сестру и честно вернуться домой. Но и здесь его ждал отказ. «Посещение капиталистических стран считаем нецелесообразным», — ответили ему. «Один за другим уходили за горизонт мои корабли, — напишет он много лет спустя в воспоминаниях. — А у меня не было никакой надежды».
В жизни должно быть место подвигу
Советская власть упорно прививала своим гражданам романтические ценности, прославляла стремление к борьбе, подвигу, жертве, бескомпромиссной смелости, красоте и поэзии. Мещанские добродетели комфорта, материального благополучия и обывательского спокойствия в государственной пропаганде, кино, литературе, образовании осуждались или по крайней мере признавались чем-то вроде досадных пережитков ушедшей буржуазной эпохи.
Но советские Чуки и Геки росли в унылых однообразных кварталах промышленных пригородов, в поселках городского типа, где редкие фонари освещали потрескавшиеся серые стены типовых домов. Даже незначительный отход от социальной нормы мог повлечь за собой неприятности по служебной или партийной линии, разбор по месту жительства или работы, а иногда и травлю. Все это воспитывало навыки приспособленчества и «хатаскрайничества». Люди привыкали не лезть на рожон, а сидеть «ровно» или решать свои проблемы не через борьбу, а тихо договариваясь, уступая формальным требованиям системы, но обходя их потихоньку, пока никто не видит. Впрочем, иногда обойти ограничения не получалось, как Славе Курилову. Другой бы попереживал и махнул рукой, а для него это был крах мечты.
В своих воспоминаниях Курилов пишет, что он не испытывал никакой ненависти к советской власти, вообще не интересовался политикой, пока ему не отказали в той злополучной визе. «Тогда-то я остро почувствовал, что моя страна — галера, плывущая по пути ненависти, а я прикован к своему веслу… Во мне появилась ненависть. Я ненавидел режим в стране, ненавидел коммунизм с его красным цветом, ненавидел коммунистов, а потом потихоньку стал ненавидеть и самого себя».
Когда читаешь книгу Курилова (собранную, отредактированную и изданную уже после его смерти вдовой Еленой Генделевой-Куриловой), трудно отделаться от впечатления, что причина этой ненависти, которая вынудила Станислава три дня плыть к свободе через Тихий океан, как-то смехотворна мала. Не политические разногласия, вера в демократию, протест против репрессий, цензуры и авторитаризма, а отказ в праве поучаствовать в приключениях.
«Меня с детства мучила неодолимая тяга к испытаниям. Мне хотелось пройти через все доступные ситуации и состояния, пережить все, что выпадает на долю человека, просидевшего много лет в тюрьме, <…> плыть на плоту, вглядываясь в горизонт в надежде увидеть полосу земли», — писал Курилов.
По сути Слава искренне купился на ту программу, которую советская культура и пропаганда как раз не без пафоса декларировали. Жизнь, полная борьбы, страсти, испытаний и тревог. «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди».
А ему в этом холодке под ложечкой отказали. В жизни не оказалось места для подвига. И бой со стихиями отменялся. «Нецелесообразно». И Слава отправился в эмиграцию. Сначала во внутреннюю.
Внутренняя эмиграция
С началом застоя тысячи людей, особенно из интеллигенции, болезненно переживали все увеличивавшийся разрыв между провозглашаемыми ценностями свободы, независимости и нонконформизма и стремительно нараставшим формализмом и соглашательством в повседневной жизни. Советское искусство отражало этот духовный перелом, происходивший со вчерашними физиками и лириками.
Ощущение тотальной бессмысленности жизни преследует героя «Отпуска в сентябре», гениально сыгранного Олегом Далем. Талантливый ученый начинает саботировать свою работу, подсовывает начальству липовые статьи, теряет интерес к профессии. Герой изменяет жене, соблазняет одну за другой каких-то случайных девушек, стараясь заполнить зияющую пустоту в душе. Но ничего не помогает, и единственным стержнем жизни остается сентябрьская утиная охота, когда он убегает от лицемерного общества и своей уродливой жизни в леса и озера. В том же направлении убегали тысячи советских интеллигентов, которые находили отдушину в авторских песнях у костров, в таежных походах и дальних экспедициях. Одним из них был и Станислав Курилов.
Другой знаменитый киноперсонаж той эпохи, сыгранный Андреем Мироновым «специалист по тарелочкам» из «Блондинки за углом», долго существует в каком-то параллельном мире. Он тратит жизнь на то, чтобы установить связь с инопланетными цивилизациями, примерно с таким же упорством, как и Курилов на свои попытки погружения в морские бездны. Но все бесплодно, звезды молчат, и он устраивается грузчиком в универмаг, где знакомится с другой реальностью эпохи развитого социализма — той самой блондинкой, которая умеет жить в самом практическом смысле слова. Она сидит на дефиците, знает всех полезных людей, умеет организовать квартиру, машину, домашнюю обстановку, материальный достаток. Она живое воплощение советской версии общества потребления, которое расцвело в 1970-х.
В «Блондинке за углом» есть эпизод, когда герой попадает на богослужение. «Никогда не думал, что увижу столько верующих», — говорит он, привыкший к атеистическому советскому обществу. «Да они такие же верующие, как мы с тобой», — отвечает его прагматичная возлюбленная. Но, как бы то ни было, растущую духовную пустоту в годы застоя стали занимать религия, эзотерика, пришедшие с запада идеи нью-эйдж, модернизированные версии восточных мистико-философских систем. Для части советского общества все это было лишь модой, поверхностным увлечением, но многие относились к этому всерьез, заполняя пустоту, связанную с выхолащиванием официальной идеологии. Не обошло это поветрие и Славу Курилова.
Он увлекся йогой. Сначала для него это была безобидная гимнастика, дыхательные упражнения, которые помогали в водолазных тренировках. Потом, по мере того, как мир морских приключений оказался для него недоступным, он стал интересоваться философской и особенно эзотерической стороной этой практики, о которой кое-что писали в самиздате.
Книга его мемуаров переполнена описаниями особых состояний сознания, левитации, экстатического опыта божественного озарения. Курилов бросил свою работу, перебивался случайными заработками, какое-то время трудился смотрителем метеостанции на острове Ольхон на Байкале. Все свободное время посвящал йогическим дыхательным упражнениям и посту. Он голодал по несколько недель кряду, не пил воду, отказывал себе во сне.
«Лежа, я вошел в вибрационный ритм дыхания и непроизвольно вслушивался в пение проводов, а затем стал жужжать всем телом в такт этому звучанию», — Курилов рассказывает, что немного стимулировал это «жужжание» употреблением марихуаны, и это помогло ему вступить в контакт с богом. Это случилось сразу после того, как он понял, что его страна — это галера, а он в ней — раб, прикованный к веслу. Бог одобрил его эксперименты с психостимулирующими веществами, голодовками, дыхательными упражнениями и жужжанием и указал «Путь». Это слово встречается в среднем на каждой странице записок — и всегда с большой буквы.
Буквально между делом в его записках упоминается, что Курилов был женат. Кем была его первая жена — понять невозможно, единственное, что он о ней сообщает, — это то, что он отказывал ей в сексе, чтобы не отвлекаться от практики духовной «концентрации». Но при этом «жена понимала, что со мной происходит что-то необычное, и старалась меня не отвлекать и не разговаривать со мной».
Один в океане
Так бы оно и шло дальше, но Станислав увидел в газете «Вечерний Ленинград» объявление о морском круизе по Тихому океану. Визы для него не требовалось, в иностранные порты лайнер не заходил. И совершенно спонтанно Курилов взял и купил путевку. Он пишет, что никакого четкого плана бегства из СССР у него не было. Он только во время самого круиза увидел в рубке карту плавания и прикинул, где корабль ближе всего подходит к берегу. Но и в этот момент никакого решения он еще не принял. «Я не планировал побег, как люди планируют экспедицию или собираются в дальнюю дорогу. И в то же время я был готов к побегу в любой благоприятный момент», — писал он в мемуарах.
По вечерам на палубе устраивали танцы. Советские люди радовались возможности подышать теплым тропическим воздухом посреди зимы. Даже дежурные по палубе собирались посмотреть на танцующих. Только Слава Курилов стоял в стороне и вглядывался в океан. «Это не было и стремлением к абсолютной свободе, — исповедовался он спустя годы. — К этому времени я уже додумался, что бежать можно только из одной тюрьмы в другую… Я не искал материальных благ — за морями меня, скорее всего, ожидала такая же, как и здесь, зависимость от обстоятельств». И все-таки он прыгнул.
И потом три ночи и два дня плыл, чтобы поставить «научно-мистический эксперимент» по познанию себя. Его гнали в грозовые волны Тихого океана не политические причины. Только страстное желание «испытать свои силы», поплавать наперегонки со смертью. «Смысл испытания был в изменении или, точнее, в разрушении своего прежнего “я”. Конечная цель — выдержать, и совсем несущественно — выжить или умереть», — писал он, пересказывая обрывки типовых эзотерических мудростей, прочитанных им в самиздате.
«Я выдержал. Успех был бы и в случае смерти», — поднимается Слава на высоту пафоса, завершая свои записки. Он выдержал, доплыл до Филиппин и поразил местных рыбаков диким танцем торжества. Потом посидел пару месяцев в филиппинской тюрьме (он же всегда мечтал о чем-то подобном). А затем благополучно уехал к сестре в Канаду. Работал грузчиком, курьером, потом нашел что-то по специальности. Делал примерно то же самое, что когда-то на родине, — нырял с аквалангом. Потом эмигрировал в Израиль.
Подвиг
Что стало с его первой советской женой, Курилов не пишет. Он не предупредил ее, что, возможно, исчез из ее жизни навсегда. Но какое это имеет значение в свете перспективы «разрушить свое прежнее “я”»? В посвященном ему фильме «Один в океане» говорится, что у Славы, оказывается, был брат, капитан дальнего плавания. Когда Курилов пришел к успеху, выдержав такую необходимую схватку с океаном, а «Голос Америки» и прочие «голоса» стали вовсю прославлять этот подвиг на пути к свободе, в СССР Станислава заочно приговорили к десяти годам за измену родине. А брата уволили из флота без объяснения причин. Приговорил ли кто-нибудь Славу за измену брату и жене — неизвестно. Бог, мир, Путь и другие мистические инстанции вроде бы его действия одобрили. Сам он себя чувством вины не изводил. Канада предоставила убежище. В Израиле нашлась вторая жена, она тоже понимала и разделяла интерес Курилова к религии и эзотерике. Нашлась новая работа, точь-в-точь как прежняя. В общем, как-то обошлось.
Самое поразительное в истории Курилова — это то значение, которое ей придали со стороны. Вот, например, писатель и диссидент Василий Аксенов оценил заплыв Курилова так: «он-то, безусловно, принадлежал к малому племени смельчаков, дерзавшему против подлой власти. Прыжок в бескрайний океан с кормы огромного советского парохода, двухдневный заплыв в воде в сторону неведомых Филиппин; кто еще мог такое сотворить, если не русский интеллектуал, спортсмен и йог Слава Курилов? Русской интеллигенции не следует забывать своих героев: их не так много».
Да, кто же такое мог сотворить-то? Кто угодно. На тот самый 1974 год как раз пришелся пик этих мужественных прыжков в сторону свободы. Не вернулся с гастролей в Канаде Михаил Барышников. С разрешения советских властей уехали Мстислав Ростропович и Галина Вишневская. Началась массовая эмиграция советских евреев в Израиль и США. Через несколько лет «подвиг» Курилова даже в буквальном смысле будет повторен. В 1979 году официантка советского круизного теплохода Лилиана Гасинская в одном красном бикини пролезла через иллюминатор и бросилась в воды Сиднейской бухты. Проплыв несколько километров, она вышла на берег и попросила о политическом убежище. Потом Гасинская прославилась, снимаясь для глянцевых журналов (иногда и вовсе без бикини) и попадая в светские скандалы. Эмиграция из СССР, в том числе и экзотическими способами, стала если не массовой (как после крушения Союза), то вполне заурядной для разочарованной советской интеллигенции.
Но вне зависимости от того, что двигало этими людьми, «выбравшими свободу» из соображений политического инакомыслия, из карьерных или денежных мотивов, а то и в порядке экстатического «жужжания» в такт с со священными вибрациями усиленного марихуаной эфира, их поступки попадали в контекст пропагандистской войны между двумя идеологическими и политическими блоками. И пробивавшиеся сквозь помехи систем подавления радиосигнала «голоса» придавали им смысл подвига, которого в них изначально, возможно, и не было.
Станислав Курилов дожил до 1998 года. Он погиб, запутавшись в рыболовецких сетях во время водолазных работ на Тивериадском озере в Израиле. Подвигов он больше не совершал, потому что, как он и подозревал, в развитых демократиях Запада места для них было не больше, чем в СССР эпохи заката. Наверное, о чем-то подобном Курилов думал, когда писал свои угловатые стихи, которыми завершаются его длинные записки про Путь, Истину, разговоры с морем и богом и тот самый кульминационный заплыв:
«Закончив далекий и трудный путь,
Я увидел то, о чем долго грезил,
И понял — нет Счастья за горизонтом,
А оно, как тень, безмолвное, всегда рядом».