Согласно докладу правозащитной организации Human Rights Watch от 2018 года, число насильственных преступлений в отношении членов семьи в России неуклонно растет — если в 2012 году было зафиксировано 32 845 таких случаев, то к 2016 году общее количество преступлений выросло до 64 421. В 2017 году, после декриминализации домашнего насилия, количество звонков на Всероссийский телефон доверия для женщин выросло почти на 30% и в 2018 году составило 31 190 обращений, отмечает заместитель директора Национального центра по предотвращению насилия «Анна» Андрей Синельников.
При этом официальная статистика не учитывает огромное количество случаев, когда женщины просто не обращаются за помощью (по данным Human Rights Watch, 60—70% потерпевших), и охватывает только физическое насилие. Журналист Екатерина Николаенко поговорила с жертвами психологического насилия и объясняет, почему это менее очевидное, но не менее опасное явление.
Полина
Со своим (теперь уже бывшим) мужем Полина познакомилась на работе. Очень быстро поженились — решили просто расписаться в ЗАГСе. Спустя полгода после росписи Полина сказала мне, что больше не хочет жить с мужем и думает о самоубийстве. И только год спустя смогла рассказать мне о том, что происходило в ее жизни все это время.
«Меня до сих пор иногда спрашивают: “А что, до свадьбы он другим был?” Психологическое насилие очень тяжело обсуждать, потому что ты слышишь одни и те же вопросы: “Может быть, ты что-то неправильно поняла? Он же неплохой человек, я его встречал, он мне показался очень милым”.
Это по-идиотски звучит, но с момента начала отношений я каждый день думала о том, что нужно разойтись, и каждый день у меня как будто не хватало на это сил.
Мой бывший муж постоянно создавал ситуации, в которых я оказывалась виноватой. Однажды мы должны были полететь в отпуск с ним и его сыном, и уже при посадке в самолет выяснилось, что он забыл сделать сыну визу. Но по его версии все случилось из-за того, что я подсознательно хотела поехать с ним вдвоем, и мое желание осуществилось как бы само собой. Так путешествия, которые раньше вызывали приятный мандраж, стали вызывать ужас. Я себя чувствовала, как будто иду по лезвию ножа, — от того, останется он доволен или нет, зависело, будет ли у меня хороший день.
Однажды мы поссорились на ночь глядя, и я решила сделать вид, что у меня истерика, чтобы он отстал, — просто ушла в другую комнату и заплакала. И это сработало: он пришел, пожалел меня, и мы спокойно легли спать. Мне становилось хуже и хуже, и я боялась, как бы такие истерики не стали искренними. И в какой-то момент они стали: я начала плакать каждый день. А когда не плакала, спала.
Впервые мы заговорили о разводе в самолете, когда летели вместе в отпуск. Мы проговорили три часа, после этого у меня поднялась температура, мне кажется, просто от нервов. Я лежала и не могла встать, а он смотрел на меня и вдруг сказал: “Вот такой ты мне нравишься. Когда ты болеешь, ты такая милая и беспомощная”. А я три дня лежала и думала о том, что хочу покончить с собой, лишь бы это все закончилось.
Когда мы вернулись домой, я собрала вещи и съехала от него. На второй день после переезда я собралась к подруге в гости, шла по улице и чувствовала, что жизнь вокруг стала цветная. Ты идешь — и птички поют, погода хорошая, и ты это впитываешь кожей, и у тебя вдруг, после полутора лет ежедневных слез, повышается настроение.
Но это быстро прошло. Потому что вместо того, чтобы мирно разойтись, бывший муж сказал: “Нет, ты все не так поняла, я изменюсь”. И меня, конечно, окунуло назад. Ты был жертвой в отношениях, и все, о чем ты мечтал, — это чтобы тебя полюбили, а тут твой мучитель говорит: “Теперь я тебя полюбил, если вернешься, получишь все, чего так долго хотела”.
Я не помню где-то три недели после того, как мы подали заявление о разводе. Я сутками лежала лицом вверх и думала:“Мне сейчас так больно, а если я ему позвоню, мне станет легче”. Потому что токсичные отношения создают ощущение, что твой партнер о тебе заботится, особенно когда тебе физически плохо. Я лишний раз не вставала даже в туалет, потому что встать с кровати — это значит потянуться рукой к телефону, а потянуться к телефону — значит ему позвонить или написать. Эти три недели стерлись из моей жизни, но зато они подарили мне свободу. В какой-то момент я просто проснулась, посмотрела в окно и поняла, что хочу выйти на улицу».
«Хороший человек»
«Одно из главных затруднений в распознавании постоянного унижения в союзе — то, что такие мужчины не выглядят жестокими мучителями, — пишет американский психолог Ланди Банкрофт в книге “Зачем он это делает?” (Why Does He Do That? Inside the Minds of Angry and Controlling Men). — У них масса достоинств, особенно в начале отношений. <…> Может, у мучителей раздвоение личности? На самом деле, нет. Им нужна власть и контроль, и один из способов добиться их — быть славным малым на публике».
Основательница центра «Китеж» Алена Садикова отмечает, что многие женщины, обращающиеся в центр, не получают помощи от полиции, поскольку их мужья-насильники, обаятельные, с безупречной репутацией, вызывают больше доверия, чем сами жертвы.
Психолог центра «Сестры» Светлана Морозова утверждает, что, несмотря на то, что абьюзером может быть кто угодно, женщины все же находятся в большей опасности: «В том, что мне постоянно задают этот вопрос, когда речь заходит о домашнем насилии, я вижу издержки общественного сознания, которое стремится оправдывать насильника и обвинять пострадавшую сторону. В этом вопросе мне видится второй слой: “Ну скажите же, что мужчины тоже страдают!” Я отвечу: не в таком проценте случаев».
Французский психиатр Мари-Франс Иригуайен в книге «Моральные домогательства. Скрытое насилие в повседневности» отмечает, что постоянный стресс у тех, кто находится в абьюзивных отношениях, может стать причиной целого ряда расстройств: «Жертвы чувствуют опустошенность, усталость, апатию. Им не удается сосредоточиться даже на самых простых действиях. Если в таких случаях происходит самоубийство или попытка самоубийства, это поддерживает уверенность извращенных людей в том, что партнер был слабым, что его рассудок помутился, или он изначально был сумасшедшим, и что агрессия, которую они заставили его испытать, оправдана».
Маша
Маша (имя изменено) до начала отношений со своим будущим мужем проработала с ним плечом к плечу полтора года.
«Эталон мужчины, который закладывали в меня в детстве. Очень интеллигентный, улыбчивый человек, не пьет, не курит, не ругается матом. Я воспринимала его исключительно как начальника и была уверена, что он даже не думает обо мне как о женщине. А потом мой тогдашний молодой человек сделал мне безумно красивое предложение. Каково же было мое удивление, когда начальник вдруг активизировался! Начались какие-то откровенные разговоры — о детстве, о мечтах, но как только я начинала думать о нем, он сразу напоминал мне, что мы просто коллеги. Предыдущие отношения распались, и тут он пригласил меня на концерт своего друга-пианиста. После этого — пауза длиной в месяц. На мой день рождения он ограничился тем, что подарил игрушку. На следующем свидании долго рассказывал о том, какая у него потрясающая бывшая, яркая и открытая.
И так было каждый раз — после эмоционального подъема мне устраивали “холодный душ”, но я проглатывала все обиды. Он игнорировал все мои просьбы о предохранении, и в итоге я забеременела. Я была в слезах, для меня залететь до брака было страшным позором. А он, кажется, был рад. Через три месяца у мусорного бака во дворе, в машине, молча вручил кольцо.
В свадебное путешествие мы поехали на Мальту и остались. Я родила там здорового очаровательного сына, после родов преподавала фитнес, занималась хозяйством, училась и работала. Правда, я очень уставала: муж работал из дома, требовал к себе внимания и постоянно упрекал: пересолила, переперчила, приторно, а тут на вытяжке жир.
Однажды ночью я так устала, что уснула и не могла встать, когда сын проснулся и начал плакать. И тут муж вскакивает и берет ребенка за ногу, несет так в гостиную и швыряет на диван. Я подбегаю к мужу, плачу и прошу: “Отдай мне сына, не трогай его”, а он хватает меня за руки и выкручивает. Наконец он меня отпускает, я укладываю сына и думаю, что делать дальше. Больше всего хотелось просто убежать, но куда? На Мальте я никого не знала, следов насилия не было. Я решила, что уеду, как только смогу, но на следующий день он упал передо мной на колени и попросил прощения. И я растаяла, подумала — молодой папа, перенервничал. И простила.
Все мои друзья постепенно отсеивались. Муж считал, что они “не на уровне” с нами, а своих родственников я вообще должна стыдиться. А я слушалась его, потому что он был для меня всем миром. Я занималась танцами и пением — он заставил меня прекратить, потому что это “несолидно”. Готовить нужно было, как в ресторанах. Прибираться, как в отелях. Родила? Ну и что, через неделю начинаем бегать по утрам. Учишься? Университет неподходящий.
Мы говорили о том, чтобы завести второго ребенка, но, когда я забеременела, он вдруг сказал:“Иди —делай аборт”. Я религиозный человек, для меня это неприемлемо, и, когда он стал настаивать, я решила развестись. Но не успела — случился выкидыш.
Как я решила порвать с ним? Не знаю. С ужасом думаю, что могла бы и не сделать этого, если бы не сын. Однажды вечером он начал вредничать и писать мимо унитаза. Когда я попыталась его обнять и успокоить, начал вырываться и кричать. И тут муж выбегает из соседней комнаты, хватает его и швыряет на кровать. Заворачивает его в одеяло, засовывает ему конец одеяла в рот и налегает на ребенка всем телом. Я пытаюсь подойти, но муж толкает меня, и я отлетаю к двери. Когда я снова попыталась забрать у него сына, муж снова, как тогда, на Мальте, начал выкручивать мне руки. Когда он наконец меня отпустил, ребенок был уже весь бордовый. Я уложила его спать и вернулась в комнату абсолютно потерянная. Когда я попыталась поговорить с мужем, он даже не попытался извиниться — сказал, что я зажралась, что я даже не видела еще настоящего насилия. Я почти поверила ему снова, но тут у сына поднялась температура на ровном месте. Он просто сидел и раскачивался на кровати, как помешанный, и когда я спросила, что у него болит, посмотрел на меня с ужасом и спросил: “Мама, мама, а папа куда пошел?” И меня как обухом по голове ударили. Я поняла, что надо бежать. Просто взяла сына и уехала в Москву.
Муж на развод согласился сразу, но возник вопрос — с кем будет жить ребенок? Муж требует оставить ребенка с ним на том основании, что я психически нестабильна после выкидыша и не в состоянии о нем заботиться.
Я уверена в победе в суде. Бывший муж ни разу не пришел на заседания, не показал квартиру опеке, сына уже два месяца не видел — и я ему не запрещаю, он сам не хочет. Но меня это более чем устраивает: когда сын не общается с ним, он спокойный и ласковый мальчик. Я кайфую, находясь с ним вдвоем.
Иногда я начинаю думать, что я все накрутила и зря такого хорошего человека бросила. Но детский психолог, воспитатели, бывшие жены друзей моего “благоверного” возвращают меня к реальности. Сейчас я учусь принимать здоровую любовь. Дается непросто, но я работаю над собой».
Замкнутый круг
Все семьи, где существует насилие, похожи друг на друга, уверен Андрей Синельников из центра «Анна»: в каждой можно наблюдать и круг насилия, и борьбу обидчика за установление власти и контроля с помощью одних и тех же тактик.
«Большинство подвергающихся насилию женщин в конце концов уходят из отношений, в которых они подвергались насилию. Однако уход — это процесс, и часто женщины возвращаются к своему обидчику несколько раз. Одно из негативных последствий в результате насилия со стороны мужа или партнера — снижение самооценки женщины, когда ей кажется, что она не может найти нужное решение и сделать правильный шаг».
Характерной чертой является цикл насилия, отмечает психолог центра «Сестры» Светлана Морозова: тиран не бывает жесток постоянно, психологическое насилие в паре проходит определенные этапы (нарастание напряжения — акт насилия — «медовый месяц»), повторяющиеся снова и снова. По ее словам, каждый «медовый месяц» заставляет женщину верить, что на самом деле все хорошо и стоит лишь немного потерпеть: «Не менее тяжело отражается семейная ситуация на детях: такие дети часто плохо учатся, со сверстниками могут быть агрессивны или, наоборот, чрезмерно робки, нередко страдают от заикания, фобий, энуреза».
По словам Алены Садиковой, дети также зачастую перенимают токсичные паттерны поведения: уже в двух-трехлетнем возрасте они начинают вести себя с матерью так же, как и отец-абьюзер,— могут ударить или толкнуть, и по мере того, как ребенок взрослеет, такие акты агрессии становятся все опаснее.
Когда они вырастают, у них отмечаются трудности с социализацией, также высок риск депрессии, неврозов, продолжает Морозова: кроме того, люди, выросшие в семьях с домашним насилием, склонны создавать собственную семью по тому же патологическому образцу.
«Общество, в котором много насилия, нестабильно: скрытая агрессия все равно находит себе выход. Кроме того, такое общество неизбежно будет отсталым, потому что жизнь в ситуации насилия заставляет людей тратить силы на выживание, не оставляя их для развития. Поощряя безнаказанность домашних тиранов, мы крадем будущее у себя самих».