Так странно, почти фантастично вернуться из Дели в Москву посреди зимы. Из удушающей жары, пестрых красок и вечного шума в снежную тишину города, где даже звуки, кажется, застыли в воздухе от мороза.
Разумеется, первым делом сотрудник регионального отделения Всемирной организации здравоохранения в Индии Николай Носик пошел в родной Институт вирусологии, к своему учителю и директору Виктору Михайловичу Жданову. Время было раннее, но в том, что Жданов на рабочем месте, сомневаться не приходилось: все обитатели института прекрасно знали его привычку приходить пораньше, а уходить позже, чем лаборанты и уборщицы.
Секретарь Ольга Эдуардовна на месте отсутствовала, и Носик прошел сквозь приемную прямо к двери кабинета Жданова.
«О! Отлично, заходи. Подожди с рассказами про Дели, сначала я тебе кое-что расскажу».
Виктор Михайлович встал из-за стола, пожал руку своему протеже (именно он порекомендовал Носика для работы в региональном отделении ВОЗ) и устроился на краешке стола, предложив гостю занять кресло.
Кабинет Жданова оставался неизменным годами: по стенам наподобие экспозиции картинной галереи развешаны электронно-микроскопические фотографии вирусов, схемы динамики заражения вирусными инфекциями в стране, графики из экспериментальных работ.
«Решил я тут на днях, Николай Николаич, проверить, с какой скоростью у нас в институте распространяются сплетни, — начал Жданов. — Прихожу, значит, утром и вижу, что в комнатке за кабинетом валяется электрический чайник, а носик от него под дверью. Я доложил об этом Ольге Эдуардовне, мол, забыл кто-то выключить чайник, а он распаялся, и носик вон валяется. Это было в 9:15 утра — я засек. И что ты думаешь? В 13:00 ко мне по какому-то делу заходят и так, между прочим, сообщают: “Носик — представьте себе! — вернулся из Дели и валяется пьяный. Да где валяется — в женском туалете!”»
Отсмеявшись, Носик в который раз за годы общения со Ждановым подумал: «Удивительное дело — ученый такого масштаба, функционер такого уровня, другой бы вальяжно развалился в кресле, потребовал отчет, отругал бы на всякий случай. А этот нет, анекдот рассказывает. Поразительный человек».
Сын сельского врача
Витя Жданов родился 13 февраля 1914 года в селе Штепино близ украинского города Бахмут. Отец его был доктором, что было почетно при царской власти и подозрительно при большевистской. Витя блестяще закончил школу, а вот с поступлением в медицинский институт возникли проблемы — предпочтение отдавалось абитуриентам с пролетарским происхождением.
Вместо того, чтобы сетовать на несправедливость мира, Витя устроился строителем на железную дорогу. И сразу завоевал авторитет у рабочих — через месяц они избрали 17-летнего Жданова своим десятником. Облагородив таким образом биографию, юноша подал документы в Харьковский медицинский институт и был принят.
Часто светила науки признаются, что в юности предпочитали компании ровесников одиночество с книгой. Со Ждановым была обратная история: хоть он и учился исключительно на «добре» и «гарно», и закончил одним из первых на курсе, но любил быть среди ровесников и интересовался не только медициной, но и, например, музыкой. Подрабатывал тапером в кинотеатре, а на втором курсе написал оперу «Дума про казака Опанаса» и поставил ее с однокурсниками в студенческом театре.
Сразу после окончания института — в предвоенные годы — Жданова отправили проходить службу в пограничных войсках, сначала в Новокузнецке и Чите, затем в Ашхабаде. Там он увлекся изучением инфекционных заболеваний и активно участвовал в борьбе с дизентерией и малярией.
По воспоминаниям самого Жданова, именно тогда он понял, что человечество должно объединяться для борьбы с инфекционными заболеваниями, а не истреблять болезни только в границах своих стран.
Замминистра в лаборатории
Жданов поднимался по карьерной лестнице быстро и уверенно: в 1946-м защитил кандидатскую диссертацию, а спустя всего два года и докторскую. С 1951 года Жданов состоит на службе в московском Институте вирусологии имени Д.И. Ивановского, становится заместителем Министра здравоохранения СССР и затем Главным государственным санитарным инспектором страны.
Часто, достигнув таких начальственных высот, ученые бросают работу в лабораториях и целиком посвящают себя административной деятельности. Жданов, напротив, продолжал собственными руками проводить эксперименты. Так, во время поездки в США он попросил провезти его по ведущим вирусологическим центрам США и в каждом стоял у лабораторного стола по 12-16 часов подряд, восхищая американцев своей работоспособностью. Жданов не только сам постоянно выезжал за границу, но и добивался разрешения на выезд для других ученых института, настаивая на том, что «науку нельзя делить на советскую и несоветскую».
На английском Виктор Михайлович говорил, по воспоминаниям Носика, «с чудовищным русским акцентом, но бегло. А писал просто фантастично… Так мог писать только человек, думающий на языке». Жданов писал постоянно. Дома, на конференциях, в пути. «Самолет еще не успевал оторваться от взлетной полосы, как на столике Виктора Михайловича уже были разложены материалы, и на протяжении всего полета он работал с какими-то текстами», — вспоминала ученица Жданова Светлана Маренникова. (Правда, первым делом, еще до бумаг, Виктор Михайлович доставал фляжку с коньяком и делал пару глотков — так он боролся с аэрофобией).
Даже на пляже, во время отдыха на модном в СССР болгарском курорте Варна ученый не расставался с блокнотом. А если ему предлагали перекусить, не отрываясь, отвечал: «Вот сейчас допишу пятую страницу, тогда съем абрикос». Дневники, монографии, научные статьи, научно-популярные книги — во что только не превращались многочисленные ждановские блокноты. Его любовь к письму и редактированию воплотилась в журнал «Вопросы вирусологии», который выходит по сей день.
И конечно, Виктор Михайлович регулярно публиковался в иностранных медицинских изданиях, что укрепляло его авторитет в глазах коллег из-за границы. Особенно расположен к Жданову был Марколино Гомеш Кандау, генеральный директор Всемирной организации здравоохранения, которая помогла Жданову осуществить главное дело его жизни.
Программное обеспечение
Идея звучала амбициозно, самонадеянно, в сущности невыполнимо! Оспа — одно из самых опасных вирусных заболеваний в мире. В одном только XX веке от нее погибло около 300 миллионов человек. Переболевших и вовсе не считают, хотя они зачастую остаются изуродованными или слепыми. Идея победить эту заразу поголовной вакцинацией звучала эффектно, но как ее осуществить? Сколько понадобится вакцин, врачей, уговоров населения?..
Скепсис, с которым была встречена Программа глобальной ликвидации оспы, предложенная Ждановым на XI ассамблее ВОЗ в 1958 году, объяснялся преимущественно финансовой стороной дела. За несколько лет до этого предложения советских ученых ВОЗ потратила свыше двух миллиардов долларов на не слишком успешную Программу глобальной ликвидации малярии.
Но, несмотря на прохладную встречу Программы, ее все же приняли. Правда, только на бумаге: первые годы ВОЗ почти не участвовала в Программе, предоставив СССР осуществлять ее в одиночку. По легенде, один из скептически настроенных членов ВОЗ даже заявил, что, если оспа будет побеждена в Индии, он съест покрышку.
Но Жданов продолжал бороться и настаивать на поголовной вакцинации населения Земли. Он выступал с докладами, обивал пороги, убеждал в необходимости объединения сил всех стран для борьбы с заболеванием, которое распространяется с пугающей скоростью и смертность от которого может доходить до 90%.
Сил Жданову придавал пример СССР, где оспу победили еще в 1930-е годы, после осуществления декрета Совнаркома об обязательном оспопрививании. Пример СССР был актуален из-за огромной территории страны, включающей разные климатические зоны и условия жизни. То есть было понятно, как бороться с оспой и в больших городах, и в труднодоступных селах, и даже в деревнях и кишлаках.
Теория Жданова о необходимости всемирной кооперации в борьбе с болезнью получила наглядное подтверждение в январе 1960 года, причем не где-нибудь, а в самой Москве.
Московская эпидемия
22 декабря 1959 года художник Алексей Кокорекин вернулся из Индии, куда ездил в составе дружественной советской делегации. В аэропорту его встречали жена и дочь. У Кокорекиных в тот день перебывали самые разные гости — не каждый день и, чего уж там, не каждый год знакомый возвращается из экзотической страны.
К вечеру художник начал кашлять, у него поднялась температура. Родные отнесли недомогание на счет возвращения из теплого климата в холодную Москву. Утром к высокой температуре добавилась ломота в теле. По настоянию жены Кокорекин отправился в поликлинику, где терапевт диагностировала у него тяжелую форму гриппа и вызвала скорую. Больного доставили в Боткинскую больницу и положили в отделение с гриппозными больными.
Прошло три дня, лекарства не помогали: Кокорекину становилось хуже с каждым часом, а к мучительным симптомам прибавилась подозрительная сыпь на теле. Молодая ординатор высказала предположение, что у больного может быть оспа, — ведь он только что вернулся из Индии — за что была немедленно отчитана врачом, убежденным, что болеть в декабрьской Москве чем-то, кроме гриппа, невозможно. А сыпь — это аллергическая реакция на лекарства.
29 декабря стало ясно, что больной не выживет. Проститься к нему пустили родных и близких. В ночь на 30 декабря художник скончался. Вскрытие не внесло ясности в диагноз: сутки в графе «причина смерти» стояла «чума под вопросом», затем и вовсе прочерк. На всякий случай Кокорекина решено было кремировать.
Последний день 1959 года выдался необычайно теплым: снег таял, с крыш капало. Семья и друзья Кокорекина стояли у морга в ожидании автобуса с телом. И вот автобус подъехал, но двери для выноса гроба так и не открыли. Родственники просто постояли у автобуса.
Москва праздновала Новый год, в городе царила суматоха, люди сбивались с ног в поисках подарков и угощений… В Боткинской не сразу заметили, что у нескольких пациентов, лежавших в одной палате с покойным художником, появилась такая же сыпь… В этот раз соскоб с кожи одного из больных был отправлен в Институт вирусологии на анализ. Результат: variola vera, оспа натуральная.
В следующие три недели в Москве была проведена масштабная секретная спецоперация, аналогов которой не было в российской истории ни до, ни после. В операции участвовали все московские врачи и силовые ведомства. Цель — остановить распространение оспы любыми возможными средствами.
Для начала во всех столичных больницах был объявлен карантин. Также в карантин попали: все пассажиры рейса Дели-Ташкент-Москва, которым возвращался Кокорекин; его жена, дочь, жених дочери, однокурсники дочери и однокурсники жениха дочери; врач-терапевт поликлиники, куда обратился Кокорекин, и сто с лишним пациентов, которых она успела принять после него; знакомая Кокорекина, преподавательница, навестившая его по возвращении, и сто с лишним студентов, у которых она успела принять зачеты.
Все, кто имел хоть малейший контакт с Кокорекиным или его родными и друзьями, были отправлены в инфекционную больницу на Соколиной горе, рассчитанную на пять тысяч коек. Мест не хватало, и специальным секретным постановлением правительства со складов были подняты неприкосновенные запасы на случай последствий ядерной войны. Тем временем по Москве ползли слухи: американцы скинули на нас биологическое оружие?
Последним этапом спецоперации стало всеобщее оспопрививание москвичей: вакцинировали даже тех, кто уже успел заразиться. Эпидемию удалось остановить: всего в январе 1960 года в Москве оспой переболели 46 человек. Среди заразившихся были: подросток, лежавший в палате над палатой Кокорекина, — его вирус настиг по вентиляции; работница регистратуры — она заразилась от телефонной трубки, по которой до этого поговорил врач, лечивший художника; истопник, прошедшийся по коридору мимо палаты, где лежал Кокорекин. Лишь трое из 46 заболевших скончались.
Именно в институте Жданова выявили оспу, а буквально за год до этого он защитил Программу глобальной ликвидации оспы на ассамблее ВОЗ. Когда паника прошла, были сделаны пугающие выводы: выходит, оспа может пробраться даже в центр страны, где она была побеждена 30 лет назад. То есть глобальная вакцинация не просто рекомендована, она необходима.
Ликвидация
Но только в 1966 году ВОЗ начала поддерживать Программу по-настоящему, в том числе финансово. До этого большинство вакцин (25 миллионов доз лишь в первый год) поставлялись Советским Союзом. Наконец ликвидация оспы стала действительно общим делом. «Удивительно, что ни холодная война, ни внешнеполитические осложнения никоим образом не отразились на дружной и самоотверженной работе по всем звеньям сложного механизма Программы», — вспоминала ее участница Маренникова.
Врачи разных стран забирались в самые труднодоступные уголки мира, туда, где оспа комфортно чувствовала себя веками и где антисанитария прокладывала путь болезни. «Зачастую госпитализация больных в местных условиях представляла несравненно большую угрозу распространения инфекции, чем отказ от нее, — рассказывал участник Программы, врач-эпидемиолог Владимир Федоров. — Примером может служить моя первая встреча с оспой в Пакистане… В Карачи в сопровождении местных врачей, прикрывающих лица носовыми платками, меня проводили до изолированного железного ангара, куда я вошел один. Внутри было жарко, на полу на матрацах лежали, наверное, около 40 пациентов в разных стадиях развития болезни…»
Иногда врачи Программы сталкивались не только с тяжелыми условиями, но и с сопротивлением местного населения. Это касалось, в частности, мусульманских стран, где женщинам запрещено было показывать части тела постороннему мужчине, даже если этот мужчина врач. Поэтому вакцинация происходила следующим образом: женщина высовывала из двери своего дома оголенную тыльную сторону ладони, и укол ей делали между большим и указательным пальцем.
На окончательную победу над оспой с помощью Программы ее глобального истребления, разработанную и предложенную Виктором Михайловичем Ждановым, ушло 20 лет. Последний случай заболевания был зафиксирован в 1978 году.
Когда был подписан акт о ликвидации оспы в Индии, несколько членов ВОЗ прислали своему коллеге-скептику, выступавшему против Программы в 1958 году, покрышку, которую он собирался съесть.
ВОЗ наградила Жданова знаком «Бифуркационная игла» и дипломом «За выдающиеся заслуги в деле ликвидации оспы во всем мире». При этом в СССР ни Жданов, ни его коллеги, с которыми он разрабатывал Программу, не были отмечены никакими государственными наградами или премиями. Впрочем, зная характер Жданова, трудно предположить, что его это задело. Свою задачу он выполнил.
После победы
«Fastidium est quies» — любил повторять Виктор Михайлович. «Скука — это покой». Жданов никогда не скучал, продолжая заниматься новыми темами и исследованиями, в одиночку и вместе с учениками. Они его, надо сказать, обожали: за простоту в общении, за доверие, за то, что он умел признавать собственные ошибки. Кроме того, Жданов не боялся рекомендовать молодых на ответственные должности, в том числе за границей.
Казалось, он сам еще очень молод: в свои 60 лет ученый, увлекшись, мог работать по 18 часов в сутки, прерываясь лишь на короткий сон. Главным исследованием последних лет работы Виктора Михайловича стали ВИЧ-инфекции и СПИД. Он настоял на проведении работ по выделению и изучению вирусов, по разработке диагностических систем и экспериментальной терапии.
Но Жданов был бы не Ждановым, если бы с головой ушел только в науку. Он по-прежнему интересовался и другими сферами жизни, например, политикой. Так, в 1966 году Виктор Михайлович стал одним из 13 деятелей советской науки, подписавших письмо против реабилитации Сталина. (Это письмо было составлено в поддержку знаменитого «Письма двадцати пяти»).
Жданов не стеснялся использовать свои директорские связи для улучшения научной и культурной жизни института. Так, он добился проведения в его стенах выставки зарубежного оборудования, а затем настоял на том, что его нужно купить для лаборатории. Но настоящее недовольство директор института вызвал у райкома и партийного начальства, когда организовал в институте аж три концерта опального Высоцкого. А потом еще и выставку нескольких художников, которых Хрущев громил в Манеже.
Виктор Михайлович продолжал ездить за границу. Работники ВОЗ, жившие в Швейцарии, считали за честь принять Жданова у себя дома. Ученый любил города Монтрё и Грюйер, виды озера Жу. В заграничных поездках он каждый вечер ходил в кино, иногда смотрел по два фильма подряд. Ему было все равно, на каком языке фильм, — английском, французском, немецком или итальянском. Даже если он чего-то не понимал, то утверждал, что «для языка это полезно». Он до самого конца не боялся впускать в жизнь что-то новое, поэтому, вероятно, она и была такой яркой.
P.S. Виктор Михайлович Жданов скончался в 1987 году, в возрасте 73 лет. Последняя запись, которую он сделал в дневнике: «Я не совершил того, что должен был и мог совершить в своей жизни».