Я пишу в уме этот текст с марта, когда мы с Леной Макаровой встретились в первый раз, и понимаю, что его, как ремонт, можно только остановить — выплеснуть, потому что закончить его, дописать невозможно.
Лена ведь тоже не заканчивает эту историю, историю Фридл, — и не закончит никогда. Она просто живет в метатексте своего письма о ее жизни, смерти, посмертьи. Просто живет.
И я думаю: кто же моя героиня? Лена Макарова — дочь поэтессы Инны Лиснянской, преподавательница изостудии в Химках, израильская художница, писатель и арт-терапевт? Или Фридл Дикер-Брандейс, про которую ее наставник из Баухауза говорил: «Принадлежит к наиболее разносторонним и оригинальным женским талантам современности», преподававшая рисование в Терезинском гетто? Я буду про арт-терапию? Или про гитлеровскую выставку дегенератов? Про Вену тридцатых — или про Химки восьмидесятых? Или, может, начать отсюда: Бейт-Джалла, в которой Лена читает старые письма, переданные ей седой подругой Фридл, Хильдой, — и висящий у рабочего стола пейзаж пастелью: Фридл Дикер-Брандейс, Ждарки?
Ждарки, декабрь 1942-го. Хильда привозит на рождество гуся контрабандой, они с Фридл читают «Замок» Кафки и гуляют — не за руки, за руки уже нельзя, но бредут друг за дружкой (у Фридл на груди желтая звезда, а Хильда — арийка и доживет до 2000-го). Про что я? Про жизнь? Про смерть? Про любовь?
Я заворожена этой спиралью закручивающихся времени и смысла, и я никогда не смогу закончить этот текст. Дай мне бог его хотя бы начать.
Рисунки из Терезина
Фридл Дикер-Брандейс в 1916 годуФото: UtCon Collection/Alamy/ТАСС
Как начала однажды свой текст-жизнь Лена Макарова, которой в 1988 году попал в руки каталог с пражской выставки детских рисунков из Терезина. Пять тысяч работ шестисот маленьких узников гетто, которые занимались рисованием с Фридл Дикер-Брандейс, художницей и пленницей. Все пять тысяч рисунков Фридл бережно упаковала и спрятала на чердаке Терезинского гетто перед тем, как отправиться в Освенцим (не спрятав ничего своего — все ее потом будет отыскивать по Европе и Новому свету Лена Макарова). Отправиться добровольно.
Нет, она не Корчак. Фридл погибла одна. Все ее служение, поступок, дух были до. Это шесть сотен детей стали первыми, кто пройдет на своем опыте то, что потом ученица Фридл, Эдит Крамер, положит в основу метода арт-терапии: вырисовать, выплеснуть, выговорить, вычертить, пережить, выжить, жить.
Из книги «Арт-терапия» Э. Крамер, переведенной на русский Леной Макаровой: «Искусство помогает дезориентированному, забитому ребенку обнаружить себя и мир вокруг себя — оно становится его новым языком, еще не обремененным воспоминанием о травме и не заглушенным привычкой к насилию. <…> Арт-терапия не может отменить прошлые травмы или излечить глубокие эмоциональные нарушения. Она может мобилизовать и развить внутренние ресурсы, уменьшить ужас одиночества и открыть путь к эмоциональному росту и реабилитации».
Рисунки из двух чемоданов: дети, играющие в шарики. Много карандашных рисунков, где дети играют в шарики (потом выжившие дети расскажут Лене, что эти шарики — пуговицы, срезанные с пальто мертвых). Оборванные дороги. Трехъярусные нары. Дерево под окном. Сюжеты… Материалы — кисточки, карандаши, краски, бумага, ножницы — все наперечет, в ограниченном количестве. Бумагу Фридл сразу упаковала с собой, собираясь в Терезин, когда получила повестку на депортацию. С мужем Павлом они красили простыни: будем там, в гетто, ставить с детьми спектакли, нам понадобятся занавес, костюмы… Там же можно спектакли? Там же будут дети? Возьмем, Павел, на всякий случай.
Ситечко для воды
Фридл отправилась из Терезина в Освенцим добровольно — выбила повестку на транспорт после двух лет в гетто, чтобы последовать за мужем, отправленным в лагерь уничтожения накануне, — найти, нагнать, разделить участь, может, спасти, может, быть вместе до гроба. Уже мелкая, предсмертная суета, не имеющая отношения к вечности. Вечность была — в жизни. Куда нас везут, как вы думаете? В другой рабочий лагерь, должно быть! Не похоже. Говорят, в Польшу. В Польшу?! Я видела в тамбуре нацарапаным это слово: Освенцим. Что это значит? Не знаю. Может, местечко…
Я не успею написать этот текст ни к дню конца войны (май), ни к ее началу (июнь), ни к дню рождения Фридл (июль). Я стараюсь успеть к октябрю, возьмем эту дату за инфоповод, отправную точку, — день, когда транспорт с 1550 узниками вышел из Терезина, и когда вы будете читать этот текст — после 9 октября — Фридл уже не будет: не прошла сортировку.
Пейзаж (1936). Портрет ребенка (Терезин, 1944)
Фото: личный архив Елены Макаровой
Отправилась в газ прямо с перрона.
С собой у нее не было кисточек, красок, рисунков — ни своих, ни детей.
В кармане у нее было только ситечко для воды.
Петр Гинц (подросток из детского дома для мальчиков, кричал по ночам так, что его приходилось обливать водой из ведра; буддист, пришедший к вере уже в Терезине и так и не смогший обратить в нее любимую учительницу рисования и раскаявшуюся коммунистку) подарил на прощание это ситечко Фридл: чтобы, когда пьешь воду, не погубить живую тварь.
Фридл не прошла сортировку.
46-летняя, подслеповатая, хорошо умевшая держать в руке кисть, карандаш, ножницы, ткань, бумагу, делать коллажи, проектировать мебель, творить руками красоту, Фридл, еще очень живая, но уже очень уставшая. Не годная на работы и эксперименты. Фридл провалилась в широкое сито доктора Менгеле.
Но все остальное осталось.
Лена все оставила здесь.
Елена Макарова и Инна ЛиснянскаяФото: личный архив Елены Макаровой
«По версии берлинской ясновидящей, в предыдущем рождении я погибла в Освенциме… Была ли я тобой или твоей ученицей, пока не ясно».
Я пишу этот текст не для того, чтобы рассказать историю Фридл — это делает Лена Макарова, но для того, чтобы просто дать прозвучать этим именам. Чтобы вы знали. Нет, не чтобы помнили. Вы и так не забудете. Как я не могу уже почти год перестать думать о Лене и Фридл — с тех пор как случайно положила в интернет-магазине в корзину одну из макаровских книг, то ли «Вещность и вечность», то ли «Как вылепить отфыркивание» (бывает ли вообще что-то случайное?..). Наверное, я пишу этот текст для того, чтобы смерть Фридл травмировала вас так же, как она сделала это, например, с Леной Макаровой, которая, узнав в 1988 году о пяти тысячах детских работ, не смогла дальше жить… ну, по-прежнему.
Я пишу для того, чтобы невидимое ситечко Фридл Дикер-Брандейс навсегда поселилось в кармане у вас.
«Нормальная жизнь в камере смертников»
В рабочем кабинете Лены Макаровой в Хайфе — две работы Фридл Дикер, по мужу — Брандейс. Глядят вместе с ней в окно, на Бейт-Джаллу, в которой сейчас затишье. «Ждарки», 1939–1942, пейзаж, в котором Брандейсы укрывались перед депортацией в Терезин. И «Цветы», написанные уже в гетто. Просто цветы. Как всегда. Как при Еве, Лилит, кайзере, Гитлере, Санта-Клаусе… Цветы. Дети жизни.
«Рабочий транспорт из 5000 мужчин в возрасте от 18 до 50 будет отправлен в кратчайший срок. Соблюдайте дисциплину! Сделайте все, чтобы облегчить нашу задачу!»
Фридл догонит мужа на следующем транспорте (Павел пройдет селекцию в Освенциме, после войны женится на вдове терезинского композитора — или нужно говорить на терезинской вдове композитора? — и родит троих детей).
Лена будет гнаться за Фридл всю оставшуюся жизнь.
Фридл Дикер-Брандейс. Сидящая с крыльями, 1920 годФото: The Picture Art Collection/Alamy/ТАСС
В 1999 в Вене, в которой Фридл не удалось собрать все заслуженные еще при жизни овации, она соберет их посмертно — на своей первой персональной выставке во дворце Харрах (Лена словно достанет Фридл из нафталина, сна, Леты, забвенья, стряхнет пыль, поцелует в уста — и посадит во главе стола. Как в сказках Гофмана и братьев Гримм). На площади перед музеем Лена установит электронное табло. Какие бывают на вокзалах — перрон и поезда, мы все куда-нибудь прибываем, где-то одновременно убывая… На этом табло будет гореть всего несколько цифр. Вех. И две, начальная и финальная, — 1898 и 1944. Главные ли?
«Повседневное существование Терезина состояло из сотен контрастов и походило на желание наладить нормальную жизнь в камере смертников. Получивший повестку на транспорт в лагерь уничтожения шел лечить зубы, миллионер барон Гутман грузил уголь, люди умирали по несколько десятков в день, но в то же время устраивались свадьбы и детские праздники; молитвы проходили в кабаре, заключенные писали картины, сочиняли пьесы и воровали, сионисты не на жизнь, а на смерть спорили с ассимилянтами о вопросах устройства будущего еврейского государства».
Хильда АнгелиниФото: личный архив Елены Макаровой
Это одна из цитат в одной из Лениных работ на сайте http://makarovainit.com. Я покупаю книгу за книгой. Смотрю Ленины фильмы — черно-белые хроники, интервью с выжившими, открытия выставок Фридл, путевые заметки — восьмидесятые, девяностые, двухтысячные. Каталоги. Сайты. Рабочие группы. Творческие форумы. Я гуглю бесконечное количество имен, геотегов, философских концепций, художественных течений тридцатых годов, скачиваю пэдээфки уже не продающихся в магазинах Лениных книг (Лена, сколько их? Они все — о Фридл?! Или — вдохновленные ею…), перевожу с английского или гуглом — с немецкого и, уже думая, что вот-вот смогу сесть и все это хоть как-то подытожить, задаю в этой связи непринципиальный вопрос Лене в мессенджере фейсбука (типа «Лена, политические разногласия Фридл и Хильды — они были связаны с разочарованием первой в партии?» Или: «Почему любимая дикеровская картина Хильды — “Дон Кихот и Ленин”?» Или: «Так они были подругами или все-таки любовницами?») — на что Лена отсылает меня к очередному многостраничному тому, не переведенному на русский фильму, зовет на свои мастер-классы… Она — в Израиле, я — в Москве. И я понимаю, что так действует Учитель. И что, похоже, Лена специально рассыпала все свое знание о Фридл, все пазлы ее биографии, ставшие агар-агаром для целых пластов психологии, искусства и духа, по разным носителям. Секретный код. То ли не хотела класть все яйца в одну корзину. То ли не могла остановиться.
То ли просто — вела за собой.
Как Фридл.
«Да, это займет время, но поверь, оно стоит того. Вот здесь, такие-то страницы, и здесь, страницы такие-то…»
Оно того стоит.
«Убегая, вы уносите страх с собой»
Терезин. Городок. Военный гарнизон. Тюрьма. Гетто Терезиенштадт.
Морг, эшафот, крематорий, корыто для смыва крови, бассейн, библиотека, кинотеатр, катакомбы, одиночные камеры, детский дом для девочек, детский дом для мальчиков.
Все, что может понадобиться для жизни и смерти. Тщательно продуманный быт человеческого существа в периметре нескольких последних улиц гитлеровского протектората.
Парк, высокие деревья в темном небе, на тропинках — брошенные детские коляски, много их, как облаков.
«Детские коляски», Фритта Берджих, лагерь Терезин, 1944. Уголь, картон.
В этих же деревьях, на этих же тропинках — брошенные люди. «Очередь на транспорт». Уголь, картон. Лео Хаас.
Бедржих Фритта. Транспорт покидает гетто. Терезин, 1942–1943 годы
Фото: личный архив Елены Макаровой
В 2003 в Терезине было наводнение, из подвалов вымыло культурный слой. Деревянные игрушечные коляски и тряпичных кукол, которых Фридл Дикер шила с девочками из детского дома L 410. Лена купила их в антикварной лавке Терезина. Женщина, которая сейчас живет в здании детского дома для девочек, не знает, что в закутке двора, в ее кладовке прежде жила Фридл. «В моей кладовке? Как она там помещалась?!» — «Она была маленького роста…»
До кладовки Брандейсы жили в хибаре в Ждарках — думали, в деревне им безопаснее. До этого — на съемной квартире в Гронове, перед этим — в Праге. Совсем раньше Фридл блистала в Баухаузе, была ученицей Клее и модным дизайнером, как назвали бы это сейчас, в Вене. Когда фашистская тень стала наползать на Австрию, ей предлагали бежать в Палестину — или на выставку собственных работ в Лондон. Но Фридл осталась. «Отказавшись от визы, ты сослалась на Декарта: “Убегая, вы уносите страх с собой”».
Голод, холод… Объявляют сбор всех евреев Краловоградской области. Откладывают. Велят пока сдать домашних животных. С животными тоже решают не спешить — заменяют на электроприборы. Начнем с электроприборов… И теплых пальто — на нужды немецкой армии.
Фридл Дикер-Брандейс. Слева: Франтишкови Лазне, вид из окна. 1936 год. Справа: Женщина за столом. Дата неизвестнаФото: The Picture Art Collection/Alamy/ТАСС(2)
Фридл уже знает, что в гетто нельзя курить, — и все чаще дымит трубкой Павла. Как будто можно накуриться вперед.
Повестку в итоге приносят на завтра. Они складывают все по списку в Хильдин рюкзак. Хильда — стрекоза, пламенная коммунистка, подпольщица и партизанка, бесстрашная, сухая, соломенная каланча, в письмах они обсуждали в том числе прочитанное: Хильда — записки Казановы, Фридл — Къеркегора. Эти письма так и жили всю оставшуюся жизнь у Хильды под подушкой в ее квартире в Генуе — пока в 1993 году к ней не приехала Лена. «Все, что у меня осталось от Фридл, — эти письма».
Вокзал. Перрон. Номера на груди. Они с Павлом теперь номера. Ch-549. Ch-438.
«Работа искусства — приручить смерть»
Фридл Дикер-БрандейсФото: Wikimedia Commons
Катафалк с хлебом. Катафалк с гробами. Нары. Цветы в вазе. Замученные еврейские старики. Сюжеты с рисунков терезинских детей. «Очередь за едой». «Смерть». Названия. Стоишь в очереди за смертью — так много в лагерной смерти очередей… Алфавит — буквы в форме означаемого: вот эта «Н» — турник — или виселица? Мужчины с мисками на спинах. Вышитые цветы (цветы запрещено рвать).
Город, выстриженный ножницами из бланков учета (автора этого коллажа не любили за заносчивость девочки из ее комнаты, 28-й: Лена Мандлова — «со злобными глазами»; когда приходили повестки на транспорт, родителям дважды удавалось спасти дочь — делали укол молоком, отчего поднималась температура, и ее возвращали в L 410. Когда номер с молоком не удался, рыжая Лена в красной шапке не вернулась. Кто-то из девочек сделал запись в дневнике: «Слава богу»). Другая девочка, влюбленная в воспитателя дома для мальчиков, ревела, когда хотели остричь ее наголо: вши. Фридл обняла: стричь не будем. Мама одного малыша выбросилась на его глазах из окон казармы. Он раздирал себе лицо, мычал, забыл речь… Лилька позировала с обнаженным плечом одному художнику, отец влепил ей затрещину, попросила у Фридл краски — «под цвет щек, замазать»: подбирали оттенки потом всем классом, Фридл сделала из этого упражнение «на цвет» (Лилька рассказывала в девяностых Лене: «От Фридл было ощущение как от врача. Она сама была лечением, сама по себе. И по сей день непостижима тайна ее свободы»).
Вообще художников было вокруг много. Писателей. Поэтов. Артистов. Философов. Самое приличное общество того времени — в плотной концентрации на квадратный зазаборный метр. В Терезине работал театр, читались лекции, выпускались газеты. Философ Адлер, архитектор Зеленка, психиатр Цвейг, композитор Шуль, режиссер Мейнхардт («вонючий старик, моет унитазы, если потеряет эту работу, ему не жить, с ним-то мы и поставим “Трехгрошовую оперу”»). Фридл режет, шьет, вырезает, клеит, экономит бумагу, растирает в пальцах пастель, почти не пишет сама.
Позади детского дома для девочек проходит одноколейка.
Лена Макарова потом перерисует 200 рисунков из Терезина — чтобы прожить то, что прожили их авторы. Сравнивает цветы девочек из комнаты 24 — с цветами из комнаты 28. Следит за тем, как меняются рисунки каждой девочки с течением времени — и чем все заканчивается для каждой (часто — одноколейкой). Восстанавливает обстановку детского дома — по рисункам: трехъярусные нары, слева — стул, у стены — стол, на столе — ваза, рядом — дверь; открывает эту дверь и входит внутрь.
Фридл склонилась над чьей-то работой в углу, пальцы перепачканы углем…
«В СССР я работала с детьми из семей, придавленных тоталитарно-инженерным режимом (их родители готовы были отвести их куда угодно, лишь бы их вернули им более “развитыми”, — вместо того, чтобы с ними просто поговорить), и видела в их работах тревожный синдром, — говорит мне Лена в марте 2019-го в Москве, куда в очередной раз приедет, чтобы позаниматься со взрослыми и детьми. — Когда я взяла в руки рисунки девочек из L410, я поразилась их внутренней гармонии. Даже несмотря на то, что все в их мире раскололось на кусочки и смешалось: больше не было приоритетов (мама большая, я маленькая), не было прошлого и будущего, мир раздробился… Но у них была Фридл».
И Фридл помогала им выговаривать себя на бумаге — и жить.
Лена найдет 60 выживших учеников Фридл — по всему миру, «включая Новую Зеландию».
Поедет к ним.
К Марии Витовцевой, воспитаннице Фридл, с которой та была 6 октября в одном вагоне по дороге в Освенцим. В Чехию. Полетит к Эдит Крамер в Штаты («Арт-терапия, если коротко, — это освобождение; один из моих семинаров для взрослых даже так и назывался — “Выйти из себя”. И, знаете, многие вышли — и не захотели вернуться…» — объясняет Лена).
Эдит Крамер и Елена Макарова, 1997 годФото: личный архив Елены Макаровой
Покатит на машине к Вилли Гроагу (оба они, и Лена, и Вилли, уже живут в Израиле), директору детского дома для девочек, который после освобождения Терезина принес два чемодана с детскими рисунками в Пражскую общину. Поспешит в Кливленд к Эрне Фурман (Эрна умирает от рака), которая работала воспитательницей в доме для мальчиков (с ними Фридл работала тоже), а после войны стала психоаналитиком: «Эрна считала, что в каждом человеке есть поле свободы и концлагерь, что совершенно необязательно заниматься Терезином — можно просто внимательно посмотреть внутрь себя». Поедет к Зденке Турковой, знакомой Фридл, в Ждарки.
Параллельный источник жизни
«Ждарки» теперь смотрят на Бейт-Джаллу.
«Когда началась перестройка и я узнала, что за паспортным контролем в Шереметьеве есть огромный отдел КГБ, бесконечные коридоры, увидела, как все это устроено, я подумала о том, что Фридл сражалась с нацизмом как могла, и поняла, что тоже должна сражаться с тем, что не принимаю. И решила, что ну на фиг: я лучше уеду из СССР — и буду заниматься Фридл. Так, как ею можно было заниматься, лишь живя в свободной стране. Фридл дала мне силы бежать».
Лена пишет роман о Фридл. Американский издатель говорит, нужно не это — а просто каталог работ. Визуалка, краткая аннотация, емкий месседж. Двадцать первый век!
Фридл Дикер-Брандейс. Женщина в автомобиле (воображаемый автопортрет), около 1940 годаФото: The Picture Art Collection/Alamy/ТАСС
Лена пишет новый роман.
Вместе с мужем Сергеем Макаровым разыскивает и описывает быт и бытие Терезина: выдающимся личностям посвящаются отдельные книги, находятся тексты лекций и сценарии спектаклей, содержания дневников и стенгазет, распутываются любовные линии и прослеживаются метастазы вовне, в наши дни… («Художник рождается тогда, когда человек в нем вдруг осознает, что он смертен. Работа искусства — приручить смерть. Создать параллельный источник жизни» — говорит в своей терезинской лекции перед концертом композитор Ульман). Городок, почти все транзитное население которого так или иначе убили, но который жил и на излете своего времени, снова оживает. В голове Лены Макаровой.
«Новый, 2000 год. Иерусалим.
Мы привыкаем к войне. Осенью я рассказывала тебе о ней чуть ли не в каждом параграфе. Теперь она стала общим множителем в уравнении повседневности.
Когда мы сюда приехали, в 1990 году, под нашими окнами арабы пасли овец, арабки торговали виноградом и инжиром, а по субботам бедуины приводили сюда верблюдов и за пару шекелей катали местную детвору. Однажды на Рождество мы въехали в Бейт-Лехем на машине. Ты, способная оседлать дюреровских коней и мчаться на них вдоль обрыва, можешь себе представить, что испытала я, попав в картину вселенской ночи и вифлеемской звезды.
Теперь Бейт-Лехем и Бейт-Джалла отгорожены от нас бетонной стеной. Стреляют из святых мест, оттуда, где началось новое летоисчисление».
Лена пишет письма Фридл. Отсюда — туда. Так же как письма Фридл с той стороны времяисчисления доходят до Лены от Хильды…
Фридл Дикер-Брандейс. Допрос. 1934 годФото: The Picture Art Collection/Alamy/ТАСС
Первая в жизни (смерти) выставка Фридл Дикер-Брандейс путешествует по всем континентам в течение нескольких лет, умещаясь в 24 контейнера с картинами, тканями, чертежами, рисунками терезинских детей. «Не снятся ли тебе контейнеры по перевозке со специально установленным для произведений искусства температурным режимом, инженеры по свету, рабочие, смотрители, публика… В снах, если они тебе снятся, ты выходишь из лагеря и оказываешь на улице Белых Манто…» Франция, Норвегия, Россия, далее везде. О выставке в Японии Лена договаривается «под музыку минометов» у нее под окном в дни, когда в Америке взлетают в воздух башни-близнецы. А кафе «Момент» на углу Лениной улицы взорвано два года назад — Лена была всего в паре десятков метров.
Ждарки смотрят на Джаллу.
Помилуйте, да ничего и не поменялось под Луной. Разве что благоустройство жизни и смерти.
Фридл — Анни Вотиц, подруге из Баухауза:
«2 марта 1939 года, Гронов.
Когда я в семь утра иду в булочную, я слышу кудахтанье и квохтанье в птичнике. Это так связано с детством, каникулами, счастьем и свободой. Слушая кукареканье петуха, я бы и в смертный свой час не поверила, что происходит что-то злое… Эта здешняя жизнь, в ее малости и красоте, мне точно по силам. Она вызволила меня из тысячи смертей — живописью, которой я прилежно и серьезно занималась, словно бы я искупила вину, так и не поняв, в чем она, собственно, состоит».
Фридл — Хильде Ангелини-Котны:
«Моя самая любимая! Пишу карандашом: экономлю бумагу. То, что ты говоришь о боге и своей непошатнувшейся вере, очень успокаивает. Во-вторых, при всей невозможности познать жизнь остается любовь. Посылаю эти несколько слов письмом, разрешенном властями. Время не пройдет бесследно. Целую. Ф.»
Фридл Дикер-Брандейс — художница и педагог, родилась в Вене в 1898 году, погибла в Освенциме в 1944 году. Выпускница Баухауза (Веймар). Ее работы в области текстиля, оформления театральной сцены, книжной графики и дизайна интерьера получали призы на международных выставках. В декабре 1942 года Фридл была депортирована в Терезинское гетто, где занималась с детьми рисованием. В статье «Детский рисунок» (1943) она формулирует главные постулаты арт-терапии, будучи не знакома с самим термином. Позже ученица Фридл Эдит Крамер (1916–2014) разовьет этот аспект искусства в теорию и практику арт-терапии.
Елена Макарова — писатель, автор более 40 книг, арт-терапевт, куратор международных выставок, родилась в Баку в 1951 году в семье поэтов Инны Лиснянской и Григория Корина. Училась в Суриковском институте, у Эрнста Неизвестного, окончила Литературный институт. Преподавала в школе искусств в Химках. Ее книга «Фридл Дикер-Брандейс. Жизнь во имя искусства и учения» издана на немецком, английском, чешском, французском и японском языках. Роман «Фридл» вышел в издательстве НЛО. Елена Макарова перевела книгу Эдит Крамер «Арт-терапия с детьми» на русский язык. Как арт-терапевт преподает в Миланском лицее арт-терапии, дает мастер-классы по всему миру и ведет курс арт-терапии онлайн.
