Несколько лет назад перед Новым годом я целую неделю прожила в детском доме в Тульской области. Поехала снимать курсовой фильм про девочку–цыганку, которая проходила реабилитацию в центре для детей и подростков. К тому времени я уже три года проработала волонтером в московском благотворительном фонде. Мы с командой постоянно навещали детей, поэтому проблем с разрешениями на съемки не было.
К нашим подопечным я присоединилась на Ленинградском вокзале в Москве. Они приехали на «Сапсане» из Петербурга, перед Новым годом их вывезли отдохнуть и немного развлечься. В автобусе по пути домой дети рассказывали, что ходили по кафешкам, видели Эрмитаж, были на «очень крутом предновогоднем празднике». Показывали мне брелочки, ручки, спиннеры и светящиеся шарики — «сувенирку» от спонсоров.
В поселок в Тульской области мы приехали глубокой ночью и долго выгружали свои баулы на снег. Меня подселили четвертой в комнату к старшим девочкам. Я переживала, как они воспримут мое соседство, но они мне даже обрадовались.
Через пару дней жизни по расписанию, с соблюдением всей детдомовской рутины и ритуалов, я почувствовала себя одной из обитательниц этого центра. Каждое утро мы строем шли чистить зубы, делали зарядку, завтракали. После школы обедали, делали уроки, гуляли, ужинали, смотрели новости по телевизору и ложились спать, долго болтая по ночам. Детский дом совсем не был похож на карцер, мне он напоминал пионерский лагерь, из которого я скоро смогу вернуться домой. Они — нет. Директриса этого центра хорошо ладила с детьми и была полностью включенной в работу, раньше девяти-десяти вечера обычно не уходила домой.
Неделя была предновогодняя, поэтому в обычный режим включили еще несколько мероприятий — елка от телевизионщиков, праздник от волонтеров, школьная елка, КВН и дискотека для старшеклассников.
Один государственный телеканал устраивал елку в школе в соседнем селе. Наши дети снова послушно забрались в автобус и поехали «за праздником». В синем обшарпанном актовом зале экзальтированные девушки и парни обнимали впервые в жизни увиденных детей, селфились с ними, громко распевали «Потолок ледяной», топали ногами и хором звали Деда Мороза.
«Ты не знаешь, какого хрена они нас все тискают?» — спросила меня тринадцатилетняя Кристина. Правда, почему считается нормальным вот так нарушать границы? Может быть, именно поэтому детдомовцы потом легко становятся жертвами мошенников или насилия?! Креативные телевизионщики не унимались: пели «В лесу родилась елочка», кривлялись под танец маленьких утят и искали потерявшуюся Снегурочку.
Моя героиня Настя, покачиваясь на огромных каблуках, в это время курила за школой и ругалась по телефону со своим парнем. Остальные дети послушно водили хоровод и получали подарки за стишки. Я потихоньку начала ненавидеть этих волонтеров и себя в их лице. Потому что слишком хорошо помнила, как мне тоже хотелось всех «обогреть» и «одарить», когда я впервые приехала в детский дом. Вряд ли телевизионщики могли себе вообразить, какая жизнь была у ребят за пределами детдома. Они не будут делиться с первым встречным волонтером своими переживаниями, чтобы не разрушать его «благополучную реальность». Детям проще подстроиться под ожидания волонтера.
Как-то в приемные часы для родителей я увидела, как десятилетняя девочка Полина в раздевалке плачет на коленях у мамы-алкоголички. Девочка просила забрать подарочные конфеты домой: «Мам, ну мне правда много, бабушку угостишь». Моя героиня Настя в это время разбирала в комнате подарки и рассмеялась, поняв, что они в точности такие же, как и привезенные из Питера. Их Настя сложила в мешок и решила отвезти своим цыганским родственникам.
Утром ко мне подошла семилетняя Ира. Она фальшиво улыбнулась и с интонацией взрослого человека сказала: «Ну ты же у нас такой хороший человек…Что подаришь мне на день рождения? А у моей сестры уже завтра, ты ей уже что-то купила?» Первая моя мысль была подарить девочкам что-то из своих вещей, которые были со мной — футболку, крем для рук или духи. Но потом я решила, что подарков не будет: я не тетя-спонсор. Фраза «ты же такой хороший человек» застряла у меня где-то между ребрами и долго потом мешала дышать.
Потом мы шили костюмы для школьной елки. В нашу комнату прибежала Марина, она кричала, что снова приехали какие-то спонсоры и надо собраться всем в игровой. Дети нехотя засобирались, натягивая по пути улыбку. Приехали не спонсоры, а волонтеры с праздничной программой. Мыловарение, плетение косичек, вязание куколок из бисера, конкурсы и снова подарки. Тут я поняла, что дети совсем не различают волонтеров и спонсоров. Для них все приезжающие — это странные, слишком благополучные люди из другого мира. Они от нечего делать ездят за сотни километров, чтобы быть «хорошими людьми» в своих же глазах.
Когда волонтеры уехали, дети быстро насытились игрушками и побросали их. Виталик из старшей группы отнял игрушку у мальчика помладше. «Тут все общее, кроме зубной щетки», — объяснил он, когда я пыталась заступиться.
Была еще школьная елка и КВН, на эти праздники у детей совсем не оставалось сил. Только на вечерней школьной дискотеке Настюха и старшие девчонки отрывались с удовольствием. Тут они наконец-то сами ставили себе музыку, сами выбирали, как и с кем танцевать.
Потом оказалось, что детям не хватает самых простых вещей. Воспитатели несут в центр из дома все что могут — от канцелярки до соленых огурцов. Не хватает на всех колготок, тапочек, трусов, шапок и много чего еще. Помощь фондов действительно необходима. Вот только почему-то в течение года затишье, а к концу декабря желающие подарить свое «новогоднее чудо» обрушиваются лавиной.
Конечно, наша волонтерская команда понимала, что от подарков больше вреда, чем пользы, но мы никак не могли удержаться и привозили их снова. Наиграемся с детьми, мастер-классы проведем, а потом в конце выстраиваем их в рядок и каждому вручаем подарок. Если честно, я никогда не вникала, откуда эти подарки к нам поступают. Только помню, что меня просили сделать общую фотографию «для спонсоров».
Потом мы пробовали больше концентрироваться на полезных занятиях. Раздобыли для детей новые фотоаппараты, учили фотографировать, делали с ними мультики, занимались английским, пытались подтянуть их по предметам в школе, готовили с ними пиццу, возили в музеи и на экскурсии в компании, где дети могли бы потом работать. Еще мы мечтали о квартире, в которой можно было бы по очереди жить детям, чтобы адаптироваться к самостоятельной жизни. Хотели, чтобы они сами готовили, убирали, стирали вещи, считали бюджет и учились простым житейским навыкам. Но вскоре наша команда распалась: кто-то родил ребенка, кто-то уехал за границу, кто-то просто выгорел.
После съемок фильма я продолжала ездить только к своей героине. Настюху к тому времени перевели в другой интернат в соседний город. Мы фотографировали, собирали вербатим, писали сценарий, изучали историю искусства и кино. За пару вечеров она сама освоила монтажную программу по видеоурокам. В итоге цыганка Настя единственная из своей семьи закончила школу, а потом умудрилась поступить на бюджет на факультет кино и фотографии. Первое время ее взрослой жизни мы часто общались, созванивались, встречались в Москве. Потом наше общение стало затихать. На прощание Настюха подарила мне куклу-цыганку в розовом атласном платье, которую она сшила сама.
Что с Настей теперь — я не знаю. Но вспоминаю об этом часто, особенно перед Новым годом, когда в детские дома едут бесконечные «спонсоры».