Шум, гнев и уголь

С Натальей Зубковой, активистом и главредом независимого издания «Новости Киселевска», мы встречаемся возле покосившейся трехэтажки — это ее дом. Последняя оценка его состояния проводилась еще в девяностых, уже тогда он был изношен на 64 процента, рассказывает Наталья, сейчас признавать здание аварийным местные власти не хотят, а проводить независимую экспертизу самим дорого. Во дворе коптит небольшая угольная котельная, окрашивая в серый цвет все, включая изначально белых собак. На первом этаже, под Натальей, живет семья шахтера Лехи, только что вернувшегося из забоя. Пока его жена показывает следы плесени, съедающей стены дома, Наталья с Лехой обсуждают систему вентиляции — она давно не работает.

— Ты бы попробовал почистить трубу от печки, чтоб через нее вытягивало, может, стало бы получше, — предлагает Наталья.

— Думаешь, я не пробовал? — Леха машет черными от угля руками в наколках. — Мы два раза вызывали, чтобы нам все почистили, но толку никакого. А потом еще на дочку из вытяжки крыса вывалилась, прямо на голову! Так что лучше там ничего не шевелить.

Чтобы плесень хотя бы не расползалась, местные коммунальщики советуют чаще проветривать квартиру — но и это невозможно: за окном угольная пыль, а дом еле-еле отапливается. Температура в квартирах в последние годы упала, вспоминают жильцы, причина — низкое качество топливного угля для котельных: тепла почти нет, зато есть постоянная головная боль.

«Приоритеты изменились»

Грязный воздух, низкое качество питьевой воды, онкологические заболевания — причиной этого экологи и жители Кузбасса считают добычу угля открытым способом, из разрезов.

Переход от шахт к открытому способу добычи начался здесь в девяностые, власти связывали и связывают ее с обеспечением безопасности горняков: на разрезах не бывает обвалов. Но такой способ разрушает сельские и лесные угодья: земли на долгие годы превращаются в безжизненный «лунный пейзаж».

Десятки угольных разрезов и предприятий тяжелой промышленности сосредоточены на юге Кузбасса, в окрестностях Новокузнецка. Здесь все вокруг окутывает особый смог, мутноватая дымка от многочисленных труб — электростанции, угольные котельные, заводы, которые торчат повсюду.

«В советское время Кузбасс в плане экологии был более благополучным регионом, — рассказывает основатель портала “Открытый город” Максим Учватов. — Уголь тогда добывали в основном закрытым способом, в шахтах, пыли было меньше, открытые работы почти не велись. Уголь шел главным образом на внутренние нужды: здесь, в Кузбассе, значительную часть угля потребляли металлургическая промышленность и энергетика. А в последние десятилетия приоритеты изменились — теперь мы просто добываем уголь и продаем его за границу».

На самом деле разрезы в СССР все-таки строили, но, как правило, вдали от крупных городов. Один из них — Бачатский, входит в число крупнейших в России, до сих пор не выработан до конца. Он был открыт в 1949 году и считается местной достопримечательностью: отвалы Бачатского видны издалека, а сам разрез протянулся на десять километров, полностью закрыв собой одноименный поселок. Дорогу перекрывают шины от карьерных самосвалов (БелАЗов), каждая метра три в диаметре.

Мы добираемся до края Бачатского через сугробы и кучи строительного мусора. Глубина карьера — почти 300 метров: на его дне могли бы одновременно поместиться главное здание МГУ и несколько небоскребов Москвы-Сити. С высоты отвала круглосуточно гудят и грохочут многотонные БелАЗы, шагающие экскаваторы, тонущие в густой угольной пыли и метановых испарениях, кажутся крошечными.

Ближайшие к разрезу дома поселка — примерно в километре от отвалов; теоретически санитарная зона, предусмотренная для таких объектов, соблюдена. Но поселок покрывает тонкий слой угольной пыли — она пробирается в дома сквозь малейшие щели, а взрывы на разрезе иногда такой силы, что вызывают техногенные землетрясения. Крупнейшее из них, магнитудой 6,1 по шкале Рихтера, произошло в 2013 году. Подземные толчки ощущались во всех соседних областях, а в Кузбассе привели к частичному разрушению пяти тысяч домов. В том, что у сейсмической активности на Бачатском техногенный характер, уверены и ученые, и местные жители. Трещины на домах сохранились до сих пор.

Край Фукусимы

Один из работающих в Киселевске разрезов дымит прямо в центре города. Но сначала мы замечаем только черно-белые горы отработанной породы и БелАЗы, которые вывозят горящий прямо в кузовах уголь.

«Самая опасная для здоровья профессия на разрезе — это экскаваторщик, — говорит Наталья. — Они же работают в самом низу, по 12 часов безвылазно нюхают метан и дым, из них почти никто даже до 60 не доживает. Белазисты все-таки периодически выныривают наверх, дышат воздухом, им полегче. Мой вот 17 лет на БелАЗе, все еще удивляются, как он хорошо выглядит, но недавно у него начался бурсит, воспаление суставов. Очень страдает, но работает, куда деваться».

Наталья привозит нас в глухой серый тупик, от которого полого поднимается отвал — старое шахтовое поле. В нулевых шахты забросили и частично вскрыли слой земли, чтобы добраться до угольных пластов напрямую. По словам местных, большинство современных разрезов открывают так: верхний слой земли уничтожается с помощью взрывчатки, а затем в дело вступают экскаваторы и БелАЗы — и так до полной выработки пластов.

«Здесь можно выйти на край Фукусимы, так мы называем этот разрез, — продолжает Наталья. — Только идите осторожно, а то шаг в сторону — и можно провалиться метров на сто, никто потом не найдет».

С края Фукусимы открывается вид на черную яму диаметром два километра, дно которой почти неразличимо из-за дыма, пыли и испарений. Дышать сложно даже здесь — не то что внизу, где копошатся красные экскаваторы, загружая новые порции угля в БелАЗы.

«Здесь смерть — это благо, — говорит Наталья. — Разве это нормально?»

От администрации до ООН

Впервые дым над полем в киселевском районе Парниковка, где находится якобы затопленный горизонт шахты «Киселевская», местные жители заметили весной 2019 года. Они обращались со своей проблемой во все инстанции — от местной администрации до ООН, потому что справиться самостоятельно с подземным горением невозможно.

«Сначала говорили, что это горит незаконная свалка, мусор, потом раскопали все экскаваторами — еще хуже стало, — вспоминает Виталий, который живет в сотне метров от поля. — В итоге, правда, пробурили скважины, залили туда жидкий азот, воду, потом глиной залепили, но все равно горит под землей».

Виталий, один из авторов того самого видеообращения, говорит, что после него кто-то поджег дом напротив: «То ли перепутали, то ли напугать хотели, но, слава богу, обошлось. А я себе видеорегистратор в окно поставил, так просто не подойдешь».

Мы выходим на поле, которое и сейчас, несмотря на мороз, выглядит как-то не так: снег на нем лежит маленькими бугорками, кое-где видны черная земля и глина, которая даже при минус десяти остается мягкой из-за подземного жара. Берешь ее руками — в ямках в ту же секунду выступает вода.

Вдруг за ближайшим отвалом раздается громкий хлопок. Местные даже не оборачиваются — это на разрезе вскрывают очередной слой породы, все привыкли.

«Мы же все тут не дети, не глупые, мы понимаем, что добывать уголь нужно. У меня, например, отец на вот этом разрезе работает, — Виталий указывает сигаретой на отвал, за которым прогремел взрыв. — И девушка, которая читает обращение на видео, сама тоже на разрезе работает, но не побоялась выступить. Все все понимают, но жить тут невозможно. Конечно, разрезы пускай работают, но вы расселите людей и копайте хоть ж***й».

«Сколько людей губят»

В Киселевске, который разрыт карьерами буквально вдоль и поперек, значительная часть населения действительно занята в угольной промышленности, поэтому и требуют угольщики не закрытия предприятий, а в первую очередь соблюдения экологических норм и прав шахтеров. Именно этому посвятил свою жизнь один из самых известных местных активистов Александр Гартман — шахтер с 24-летним стажем и лидер общественной организации инвалидов труда «Регрессник» (регрессные выплаты — денежная компенсация за утраченное на производстве здоровье).

Вместе с «Регрессником» Гартман инициировал ряд многодневных голодовок, благодаря которым шахтеры-инвалиды добились компенсационных выплат. За это, рассказывает Гартман, он поплатился преследованием со стороны властей и в 2008 году провел девять месяцев в колонии.

Гартман вышел на пенсию и продолжает участвовать во всех протестных митингах, пишет открытые письма, выступает в СМИ. И даже он, шахтер, который работал в забое с 1973 по 1997 год и не раз попадал под завалы, считает переход к открытому способу добычи ошибкой.

«В то время на шахтах гибло много людей, — говорит Александр Гартман. — И вот власти решили, что шахта — это опасно, что слишком много гибнет горняков. А сейчас-то что происходит? Сейчас сколько людей губят? Заболевания прут. Экология полностью уничтожена».

По словам Гартмана, отрицательно сказывается открытый способ добычи и на качестве угля, потому что шахты позволяют добывать сырье с больших глубин, а сейчас «хороший уголь не могут получить для отопления личных жилищ даже бывшие работники предприятий с огромным стажем, пенсионеры». Сокращается из-за разрезов и количество рабочих мест.

«Ты просто забыл, — вдруг говорит Гартману его жена. — Я-то это все помню, какой раньше [в семидесятых] был снег черный, какой смог постоянно стоял, зимой белье на улицу нельзя было повесить. Тогда шахты были у нас, а сейчас разрезы, все равно такая же ерунда».

«Сейчас хлеще!» — возражает Гартман и вспоминает о рыбе, которая водилась в местных реках, а теперь исчезла совсем.

«Только прибыль»

Город-спутник Кемерова Лесная Поляна начали строить двенадцать лет назад. Лесная Поляна задумывалась как экопоселение на 30 тысяч человек. Сейчас это чистый городок, застроенный современными пятиэтажками и коттеджами, неподалеку от Кемерова, который примыкает к девственной тайге. Воздух здесь чистый, дороги ровные и живописные, снег белый. На фоне южных городов и поселков он выглядит как открытка из другой страны.

Два года назад в СМИ появилась информация, что и рядом с Лесной Поляной вскоре появится угольный разрез. Тогда с опровержением выступил даже Аман Тулеев, который был главой региона: «Да, я сам переезжаю, сам с семьей в Лесную Поляну. И что, я буду жить на угольном разрезе? Вместе с внуками? <…> Ничего там не будет. Никакой шахты, никакого разреза не будет».

Он так и не переехал, но и разреза в черте Кемерова не появилось. Но в то же время тысячи жителей Кузбасса продолжают жить недалеко от других разрезов и шахт и просто так переехать в ту же Лесную Поляну не могут, напоминает Максим Учватов.

«Рабочим на разрезах платят, как правило, ровно столько, чтобы они могли существовать, брать кредиты, но не могли уехать. Если платить на уровне зарубежных добывающих предприятий, у людей возникнет возможность накопить средства и переехать, закрыв свои долги и бросив дома, которые сейчас никому не нужны и почти ничего не стоят. Уже сейчас в Кузбассе на угольных предприятиях работают вахтовым методом рабочие из других регионов, и эта тенденция будет усиливаться».

Регион по-прежнему остается самым густонаселенным в Сибирском федеральном округе (по плотности населения на квадратный километр), но численность его жителей неизменно сокращается с 1991 года. Если на тот момент население Кемеровской области составляло 3,1 миллиона человек, то сейчас около 2,6 миллиона, причем большинство живет как раз на изрытом угольными карьерами юге.

«Жизнь всех этих людей могла бы быть значительно лучше, если бы угольные компании соблюдали экологические нормы, — уверен Максим Учватов. — А пока все озабочены только извлечением прибыли, никаких положительных сдвигов не будет, ситуация будет усугубляться».

«Ветер в нашу сторону»

«Я в Кемерове у дочери прожила месяц, вернулась домой, все — задыхаюсь, — рассказывает жительница поселка Бородино Мысковского городского округа. — Вот с ребятишками выйдешь гулять: на лице чернота, а если ветер, допустим, в нашу сторону, извините, и в носу чернота. Так вот и живем здесь. Постепенно умираем».

Так было не всегда — до тех пор пока в 2015 году по соседству с Бородином не появился пункт перегрузки угля Кийзасского угольного разреза, который открылся годом ранее. Теперь со стороны невидимого за отвалами карьера по черной даже после снегопада технической дороге каждые пару минут проезжают самосвалы с углем, покрывая все вокруг пылью. На перегрузке уголь сваливают в кучи, которые затем загружают в вагоны, чтобы отправить за тысячи километров отсюда.

За прошедшие четыре года местные жители, отмывая от угольной пыли все, вплоть до помидоров в теплицах, провели ряд протестных акций. Разрез проиграл несколько судов, недропользователь получил небольшие штрафы и требования устранить нарушения на Кийзасском до августа 2020 года. 

Правда, мало кто в Бородине верит, что ситуация изменится. Например, после предыдущих жалоб и выступлений жителей поселка на станции перегрузки угля поставили высокий металлический экран, похожий на большие ворота. Это не помогло — как и станции проливки угля водой, которые, по словам местных, чаще всего не работают.

Уезжая из Бородина, мы движемся как раз со стороны перегрузки и видим, что фасады домов, обращенные к ней, черные, как залегающий тут уголь. Нас провожают лаем серые собаки. У дороги задумчиво стоят дети — румянец их скрыт угольной пылью.