Когда утром двадцатого ноября 2019 года Юля Цветкова вышла из поезда на вокзале Комсомольска-на-Амуре, ее уже ждали полицейские. Активистка вернулась в родной город из Санкт-Петербурга, где проходил фем-фестиваль «Ребра Евы», но вместо своей квартиры попала на допрос в отделение. Там Цветковой сообщили, что против нее возбуждено уголовное дело по статье 242 УК о распространении порнографии и ей грозит от двух до шести лет колонии. Поводом стал проект во «ВКонтакте» под названием «Монологи вагины», куда Цветкова выкладывала взятые из интернета рисунки вульв. С Юли взяли подписку о невыезде и о неразглашении материалов дела, потом обыскали квартиру, изъяли технику и документы.
Там, где любовь
Имя Юли Цветковой, феминистки и ЛГБТ-активистки из не слишком большого дальневосточного города, на федеральном уровне прозвучало этой зимой, когда в ее поддержку по всей стране прошли одиночные пикеты. За несколько месяцев до этого, в марте 2019 года, на Цветкову завели административное дело по статье 6.21 КоАП РФ за «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних» и выписали штраф в 50 тысяч рублей.
23 ноября 2019 года активистку отправили под домашний арест по делу о распространении порнографических материалов. 15 января 2020 года суд продлил домашний арест Юли еще на два месяца. Правда, теперь ей разрешили гулять час в день с 12:00 до 13:00 в 500 метрах от дома. Двумя днями позже на Юлю завели еще одно административное дело по той же административной статье о «гей-пропаганде» за другой рисунок во «ВКонтакте». На нем были нарисованы две однополые пары с детьми и написано «Семья там, где любовь». Цветкова опубликовала его после нашумевшей истории двух геев, у которых хотели отобрать усыновленных детей.
За три месяца, что Юля находилась под домашним арестом, у нее начались проблемы со здоровьем: повышенное давление, проблемы с глазами и зубная боль. Месяц ее мама добивалась разрешения дознавателя отпустить Юлию на прием к стоматологу, но получала отказ за отказом. Зубы полечить Цветковой удалось только 13 марта, когда дознавателя сменили на следователя, а тот дал разрешение на визит к врачу. 16 марта Комсомольский районный суд отменил Юле домашний арест, заменив меру пресечения на подписку о невыезде. Ее дело пока далеко от завершения.
«Зубной врач есть в колонии, где тварь ЛГБТ Юлька под кличкой VAGINA будет жить на зоновской параше и будет, как она и мечтает, обслуживать языком своим грешным клитора и вагины сокамерниц. В перерывах конечно зубной врач колонии зубы будет ей лечить грешной преступница». «Я в законном порядке преследую и “давлю” преступников пидарасов как дерьмо. Таких как ЛГБТ тварь Цветерва Юлька. Как те больная ЛГБТ тварь, ошейник цифровой не жмет? Бежать за бугор не выйдет, сперва ты от сидишь у меня, после вали в страну победившего содома любую. Не держим в России ЛГБТ тварей. Ты сядешь сука! Отвечаю, я тебя посажу на решетку на тюремную парашу».
Эти и множество других подобных комментариев (орфография автора, за вычетом множества эмоджи, сохранена) принадлежат Тимуру Булатову, «гееборцу» (как он сам себя называет) с криминальным прошлым из Петербурга. Постоянный посетитель группы «Дело Цветковой», он не ограничивался интернетом: с весны прошлого года Булатов написал два заявления в полицию на Юлию и одно на ее маму.
Юля говорит, что привыкла сталкиваться с негативной оценкой своей деятельности. Биография Цветковой слишком непривычна для Комсомольска.
Дружба с волками
«Когда Юля родилась, ей в роддоме поставили ДЦП и сразу сказали, что она не выживет, — рассказывает мама активистки Анна Ходырева. — А если выживет, то будет инвалидом навсегда и я должна немедленно отдать ее в детдом. Мне сказали, что у меня мальчик, и еще сутки мы с мужем думали, что у нас сын. На дворе был 1993 год».
Анна переехала из Москвы из-за большой любви — даже не в Комсомольск, а в поселок Дружба в его пригороде. После бурной театральной молодости в Москве в свои 23 года она решила, что жить можно везде, и поселилась у мужа-геолога в доме на окраине поселка с видом на лес, где можно было запросто встретить волков.
Родители Юли врачей слушать не стали, и, как только маму с дочкой выписали из роддома, вернулись к себе в Дружбу. Там Анна решила заниматься дочерью сама: «Муж тогда занимался разными телесными практиками, и мы часть из них применяли к Юле. Сразу начали обливать ее холодной водой, я делала динамическую гимнастику и массажи и кормила только грудью, хотя врачи были почему-то против. В поликлиники я никогда не ходила, всех врачей, кроме одной доверенной, посылала подальше. В итоге через несколько лет мы сняли диагноз. Я никого не слушала, интернета в 1993 году еще не было, я полагалась только на свое чутье. И ничего — она у меня пошла и заговорила в восемь месяцев, а в два года начала учить английский и читать наизусть стихи».
«Я плохо помню Дружбу, но был лес с волками, река и тропинка к ней. Мы часто гуляли там с друзьями семьи и другими детьми, было здорово», — вспоминает Юля. Когда ей было три, семья переехала в Комсомольск. Анна довольно быстро обросла новыми знакомыми и единомышленниками, вместе с которыми они воспитывали детей по-своему, не как в обычных детских садах. «Комсомольск — очень унылое и убогое место, но при этом нам часто везло в нем на хороших людей, — вспоминает Анна. — Мы находили всех нужных для развития детей специалистов: тренера по йоге и плаванию, учителей по английскому и французскому, кого угодно».
Желание поставить дочь на ноги вопреки диагнозу переросло в системное альтернативное образование. Анна читала все, что могла купить в книжном по этой теме, и многое изобретала сама. «В Комсомольске и сейчас-то важнее не деньги, а связи, а тогда и подавно, — вспоминает Анна. — На дворе были девяностые, повсюду братки и крыши, полный хаос и жизнь по понятиям. Наверное, сейчас бы я не смогла открыть студию раннего развития, а тогда это было легко. Знакомый знакомого дал помещение, второй знакомый знакомого дал все остальное».
Большую часть детства Юля провела в студии мамы — занималась там вместе с другими детьми английским, рисованием, театральными постановками. По словам Анны, буйную энергию дочери, сочетавшуюся с упрямством, нужно было на что-то направлять. «Первый домашний арест у Юли был в три года, я серьезно, — смеется Ходырева. — Юля не хотела убирать свою комнату, а я настаивала. Мы уперлись обе, и я сказала, что она никуда не выйдет из комнаты (кроме туалета и кухни), пока не уберет ее. Я думала, что скука заставит ее сдаться, — куда там! Прошел месяц, прежде чем сдалась я. В итоге мы вместе убрали комнату. Очень упрямый был ребенок. Да и остался!»
Отец Юли погиб, когда ей было девять лет. Семья рассказывает, что он стал жертвой заказного убийства: «Он был геологом, когда СССР развалился. Дальше он был инженером, потом компьютерщиком, бизнесменом, занимался крупным бизнесом. Печальная история».
Цветы на пуховике
Мама с дочкой остались одни. «Меня еще пять лет после его убийства “пасло” ФСБ, то еще было время», — вспоминает Анна. У Юли начались свои проблемы — ее стали травить в школе. За то, что она отличалась, то есть за все. За мать-одиночку, за то, что «слишком умная», что знает много языков (помимо английского и французского девочка сама учила немецкий и японский), за то, что вела единственную в городе детскую программу «Амурские звездочки» на местном телевидении.
«А еще у меня очень рано начался пубертат, как раз после смерти отца, — говорит Юля. — Физические изменения, выросла грудь, я была выше всех на голову. И до седьмого класса меня иначе как “толстуха” не называли, включая классную руководительницу. Параллельно шло следствие, была масса всякого стресса. Травля шла каким-то естественным фоном жизни, как будто так и должно быть. Комсомольск — это город, где культура агрессии настолько всепроникающая, что ты ее даже не видишь. Например, я ходила в черном пуховике (весь город ходил в одинаковой черной одежде), на который мы пришили яркие цветы. Так вот, этот пуховик вызывал у всех какую-то дичайшую агрессию. Я могла идти по улице, мне уже было лет 12-13-14, и мне вслед кричали матом, бросались тухлятиной, стреляли из игрушечного пистолета. И так было каждый день. Осознать травлю в школе именно как травлю было непросто. Я стала понимать, насколько это было ненормально, только когда уже пришла в активизм».
Все же в седьмом классе Анна перевела дочь в другую школу. Травля кончилась, но учиться было скучно. После девятого класса Юля ушла из школы и стала помогать маме учить детей в ее студии. Юля увлекалась Японией и рисовала с детьми мангу, а еще преподавала английский. Еще она регулярно выставляла свои работы в галерее «Метаморфозы». «Комсомольск — это суперунылый город, здесь реально нечего делать, — в который раз повторяет Юля. — Я вот только сейчас понимаю, насколько мама молодец, что умудрилась одна создать вокруг меня и других детей всю эту питательную среду».
В 17 лет Юле стало тесно и в этой среде, она переехала в Москву.
Туда и обратно
«На тот момент я очень сильно занималась танцами, прямо суперактивно, и мечтала стать хореографом, — рассказывает Юля. — Мама помогла мне снять жилье, я записалась на курсы и тренировалась каждый день. А потом увлеклась паркуром. Люди часто думают, что им занимаются на голову отбитые подростки, которые бегают по гаражам. На самом деле это комплексная практика, это сочетание боевых искусств, фитнеса, легкой атлетики и скалолазания без страховки».
По приглашению Дэна Эдвардса, директора лондонской студии Parkour Generations, Юля уехала в столицу Великобритании. Жила в хостеле, бесконечно тренировалась, получила сертификат по паркуру, подтверждающий ее навыки (Цветкова говорит, что, насколько ей известно, на тот момент она была единственной женщиной из России с таким сертификатом). Потом Юля получила травму. «Ничего серьезного, какое-то растяжение связок, но я стала думать, готова ли я заниматься этим всю жизнь, — говорит Юля. — И поняла, что мне интересно что-то более масштабное. Так я пришла к режиссуре. Пошла на подготовительные курсы в Лондонскую школу кино, начала учиться, но внезапно заболела моя мама. И мне пришлось вернуться в Комсомольск».
У Юли были проблемы со спиной, и ей грозила операция, но она, верная своим привычкам, нашла альтернативного врача и через год встала на ноги.
«Сейчас про меня ходят слухи, что якобы в Англии меня натренировали промывать детям мозги, и я, вернувшись из Лондона, взялась впаривать местным детям феминизм и всякие гендерные штуки, — смеется Юля. — На самом деле между приездом и началом активизма прошло больше трех лет. С 20 до 23 было довольно тихое время, я преподавала английский в маминой студии, много читала, стала вегетарианкой, начала задумываться про экологию и разумное потребление. Мы много путешествовали, объехали полмира, начиная с Новой Зеландии и заканчивая Исландией. Для нас с ней впечатления всегда были важнее физического комфорта, мы вот сейчас живем в квартире с ободранными стенами, и ничего».
В Комсомольске ходили слухи, что Юлиного отца не убили, а он убежал в Америку от преследований и оттуда им помогает. «Разумеется, это неправда, — говорит Юля. — Я всегда поражалась этим домыслам. То есть вместо того, чтобы восхититься женщиной, которая не просто смогла в одиночку выжить с ребенком, несмотря на кучу долгов, но создала успешное дело и очень круто его продвинула, — вместо этого сплошное осуждение. Это потрясало меня в детстве и потрясает до сих пор».
Юля говорит, что стала все чаще задумываться о том, что вокруг в обществе что-то не так. Окончательно к феминизму ее подтолкнули неудачные отношения.
Кто я?
«Я не особо социальный человек и всю свою жизнь общалась в основном с людьми старше меня, с крутыми наставниками, но не сверстниками, — говорит Юля. — И в детстве, и в танцах, и в паркуре было так. А в 23 года я попала в абьюзивные отношения. Это был мужчина на несколько лет старше меня. Там было не физическое насилие, а сексуальное и очень много психологического. Возможно, эти отношения были моей попыткой поменять свою необычную жизнь на что-то более нормативное. Но мне хватило полугода, когда я притворялась правильной женщиной, и я поняла, что это не мое. Мне до сих пор за это стыдно, даже не потому, что я позволила с собой сделать что-то, а за то, что я думала изменить себе и изменить себя, чтобы вписаться в какие-то рамки.
Я всегда интересовалась правами женщин. Я никогда не была покорной, для меня всегда это была важная тема, но почему-то про нее всегда было все стремно читать, как будто я какой-нибудь подросток, тайно смотрящий порно, — так я читала поначалу про феминизм. Причем мама тоже не была покорной: когда в детстве все друзья моего отца заставляли жен мыть посуду, она говорила, что не родилась посудомойкой. Она из тех женщин, которые феминистки до мозга костей, просто она это никогда так не формулировала. Мы с ней постоянно обсуждали все типичные острые темы: сексуальную ориентацию, секс, гендер и все такое. Но я никогда не думала об этом как о феминизме или активизме. Мне казалось, что феминистки — это женщины, которые бегают где-то в пикетах с голой грудью».
Юля погрузилась в изучение вопроса. Читала все, что могла, потом познакомилась с феминистками из Хабаровска и создала группу во «ВКонтакте», организовала с девушками из Комсомольска «с профем взглядами» мероприятие на 8 Марта: читала лекцию про историю этой даты. Позже они пытались организовать феминистское чаепитие, но в последний момент посыпались угрозы и негативные комментарии, площадка от них отказалась.
О том, что она не только феминистка, но еще и лесбиянка, Юля начала задумываться совсем недавно. И постепенно ее фем-паблики начали дополняться ЛГБТ-повесткой.
«Я, на самом деле, прошла очень большой путь рефлексии и сейчас думаю, что я или бисексуалка, или лесбиянка. Помню, как с детства меня удивляло, что не всем нравятся девушки, что не все восхищаются женской красотой, хотя для меня это было очевидно, например. Я из тех людей, которые считают, что идентичность — это некий процесс. И это нормально, если я в свои 26 не могу четко сказать, кто я. У меня, на самом деле, плачевная личная жизнь. Были женщины, которые нравились, уже в каком-то осознанном возрасте я начинала думать, что да, наверное, в этом что-то есть. А личной жизни нет, потому что в Комсомольске меня боятся, а в поездках за несколько дней ничего не успевает случиться. А сейчас, под домашним арестом, тем более».
Голубые и розовые
Параллельно с фем- и ЛГБТ-активизмом два года назад Юля Цветкова придумала детский театр «Мерак». Она рассказывает, что театр возник органично из тех детей, которые ходили в студию ее мамы с самого начала и успели вырасти за эти годы: «В свои 14-15 лет им просто рисовать или плясать стало как-то уже не очень интересно, они хотели учиться дальше и выражать свои мысли как-то еще. Он начинался как театр на английском, а потом постепенно мы стали придумывать самые разные спектакли и сценки».
В прошлом году в «Мераке» задумали провести фестиваль активистского искусства «Цвет шафрана» и в местном молодежном театре собирались показать четыре постановки: сатирический спектакль о вреде оружия «Благослови-Господа-И-Амуницию-Его», танцевальную миниатюру о Пражской весне «Весна», танцевальную миниатюру о травле «Неприкасаемые» и спектакль о гендерных стереотипах «Голубые и розовые». Он-то и вызвал основные претензии сначала у администрации города, а потом и у правоохранительных органов.
«Мы даже представить себе не могли, что к этому названию кто-то привяжется, — говорит Юля. — Ни один нормальный человек, который хотя бы частично находится в ЛГБТ-повестке, не использует термин “голубой” или “розовый”. Это какой-то тюремный сленг, который я просто не учла. Спектакль был о гендерных стереотипах, которые с детства навязывают мальчикам и девочкам, и все».
«ЛГБТ-пропаганда — это абсолютный бред, — говорит 17-летняя Аня (имена всех несовершеннолетних собеседников “ТД” изменены, — прим. ТД). Она ходит в студию с двух лет, а сейчас учится в 11 классе в Комсомольске. — Юля никогда ни о чем таком с нами не разговаривала. Мы знали, что она много чем занимается, но никогда в это не вдавались. В театре мы много всего сами придумывали, было сотворчество. Название “Голубые и розовые” вообще придумал мальчик, которому тогда было 11 лет, имея в виду цвет пеленок мальчиков и девочек и навязанные им стереотипы и модели, а никак не геев и лесбиянок. Это просто смешно».
По словам Юли, ее мамы и самих подростков, игравших в театре и посещавших студию, все темы дети придумывали сами, а Юля как режиссерка доводила их до ума и организовывала процесс. «В театре мы танцевали, репетировали, придумывали сценки — очень многое придумывали вместе, а Юля просто нас направляла, — рассказывает 16-летняя Катя (имя изменено, — прим. ТД). — Как-то у нас было представление на английском про историю английского языка. У нас были антивоенные спектакли: нас всех интересовала эта тема, потому что мы живем в цивилизованном мире, где можно решать конфликты мирным путем. Но почему-то взрослые люди во власти нагнетают агрессию и культ войны, и мы, дети, с этим не согласны и хотели показать про это спектакли. Все эти лозунги в стиле “можем повторить” жутко бесят, и мы хотели рассказать про это со сцены».
Анна Ходырева считает, что во многом у Юли были проблемы именно из-за деятельности студии. «Спартанская студия», в свое время первый частный центр раннего развития в Комсомольске, за 24 года существования пережила многое. «Раньше было намного проще, потому что отношение к образованию было другое, — вспоминает Анна. — Тогда жесткость, критика и дисциплина были в норме, сейчас же все хотят только гладить своих детей по головке и говорить, какие они классные, если те что-то промямлили в пять лет. У меня же жесткий подход, и далеко не всем родителям это нравится, студия не зря называется “Спартанская”. Меня многие не любят в городе. Но я не боюсь своей репутации. Сейчас у нас повсеместный кризис воспитания, все бегают и прыгают вокруг детей и гладят по головке, я против такого, из такого ребенка вырастет неподготовленный к жизни инфантильный человек».
Действительно, на родительских форумах Комсомольска можно найти обсуждения студии и методов работы Анны. Многие мамы пишут, что недовольны порядками в студии.
«Я туда водила и старшую, и среднего, — пишет одна из них. — Купилась на незаурядность. Сейчас мнение однозначно — не водить! Особенно без мамы — там, где постарше. У меня много знакомых, которые сначала с восторгом ходили, потом были рады, что ушли». «Задумка хорошая, но не стоит оно того, — другой отзыв. — Я ушла из-за психологического насилия, которое процветает по отношению к детям. А.Л. [Анна Леонидовна] манипулятор конкретный. В прошлом году я встречалась с однокурсниками, четверо из 11 водили детей к А.Л., все отзывались совсем не положительно. В ее лагере не были, не знаю, но фотки видела, там были экскурсии в какую-то секту религиозную и к тете с картами таро. Что там на экскурсиях было, что детям рассказывали…»
Сами подростки отзываются о студии очень хорошо. «С двух лет хожу туда, это место практически сформировало меня как человека, — говорит одна из них, 17- летняя Аня. — Если бы я туда не ходила, мой кругозор был бы в разы уже, мы там много всего изучаем, смотрим, узнаем, делаем. Там очень сложно потеряться и очень сложно учиться: ты все время должен быть собран, внимателен, трудолюбив, чтобы выжить в ней. Там очень высокие требования и серьезные условия, но я благодарна им, так как это делает из тебя хорошего человека».
«Ходырева и Цветкова создали в Комсомольске целую систему по изменению детской психики и сознания с помощью нарративных практик и тактильно-визуального воздействия, — уверен Тимур Булатов. — Мать занимается детьми от полутора до десяти лет, дальше она передает их дочери, которая ведет все эти группы, театры и студии. Я возглавляю общественную организацию “Родители России”, и для меня, как для человека верующего, чужих детей нет (хотя у меня двое своих), и я неравнодушен к тому, что эти две дамы делают с нашими детьми. Они в открытую говорят, что занимаются правозащитной и политической деятельностью, и вдалбливают детям в их маленькие головы совершенно ненужные мысли. Учат их с малых лет рисовать политические плакаты — это разве нормально? В свое время я обратил внимание на этих женщин, потому что мне пожаловался один из родителей. И по мере того как я начал знакомиться с их деятельностью, я стал понимать, что это идеальный случай для показательной порки по всей стране».
Допрос без родителей
Фестиваль «Цвет шафрана» отменили. «Мы задумали спектакль в местном театре, нашли площадку, все было хорошо, у нас уже было разрешение, а потом кто-то, то ли в администрации, то ли где-то, нашел нашу афишу, и тот зал дал задний ход, — вспоминает Юля. — Дальше было несколько инстанций, нам говорили, мол, что вы там такое странное делаете, звонили моей маме». Фестивалю отказала еще одна площадка. «Кто-то писал какие-то анонимные жалобы, что я разжигаю ненависть в отношении мужчин и занимаюсь пропагандой», — добавляет Цветкова. Хозяйку помещения вызвали в администрацию города и спросили, не ЛГБТ-фестиваль ли она проводит. Фестиваль в итоге запретили, спектакли показали в студийном помещении, а Юля на время уехала в Москву.
Вскоре после отмены фестиваля нескольких детей полиция вызвала на допросы — без родителей. Катя, которой тогда было 15 лет, вспоминает:
«Я была в школе, и меня вызвали к школьному психологу, и та сказала мне, что со мной хочет поговорить полиция. Сказала, что родителей звать не надо, она сама будет моим представителем. Я ее послушала и почему-то не стала звонить маме, хотя сейчас понимаю, что надо было. Там были мужчина и женщина, они были без формы, но представились кем-то из ОВД. Он задавал вопросы, она записывала ответы на диктофон и составляла протокол. Сначала он показывал скриншоты моей страницы в “ВК” и спрашивал, моя ли это страница. Я уже испугалась, что я где-то что-то репостнула не то и сейчас за это угожу в тюрьму, в наши дни такое не редкость. Потом показывали ее пост про ЛГБТ и начали утверждать, что я именно от Юли узнала, что такое ЛГБТ. Я говорила, что нет. Они снова и снова говорили, что Юля нам в театре рассказывала про ЛГБТ, — я говорила, что это не так, что в театре эта тема вообще не звучала, рассказала им, чем мы занимались в театре. А они продолжали и продолжали про одно и то же, и это было очень противно, все эти вопросы по кругу. Затем вступила психолог и начала на меня давить — снова про Юлю и ЛГБТ, что я должна признаться, что я именно от Юли это узнала. Тут мне стало страшно, потому что она сказала, что будет моим представителем вместо мамы, а по факту была на их стороне. И я начала злиться и защищаться, и говорить им, что на дворе XXI век и все давно знают отовсюду про то, что такое ЛГБТ». Девочка говорит, что разговор длился два часа, потом ей дали протокол на подпись.
После начала давления на Юлю, Анну, театр и студию многие родители забрали детей оттуда. «Тех, кто боится, я вполне понимаю, — говорит Анна, — при том что все вокруг знают, что ничему такому мы детей ни в студии, ни в театре не учили». Студия Анны до сих пор работает, хоть и с сократившимся количеством детей, но театр «Мерак» они с Юлей решили закрыть. «В конце концов, в сложившейся ситуации в связи со всеми этими доносами вроде Булатова и периодическими угрозами детям мы решили, что кто-то должен проявить мужество», — добавляет Анна.
Игра продолжается
Парадоксально, но наиболее серьезное обвинение — в распространении порнографии — Юля получила за наименее значимый для нее самой проект.
«“Монологи вагины” — это суперклассная тема, но настолько маленький мой проект, что даже странно,— говорит она. — Во “ВКонтакте” было очень много групп на подобную тематику, но они были заброшены. Сначала я не была уверена, что смогу найти достаточно материала; ну, типа, не может же быть много картин про вагину, но оказалось, что их так много, нереально много. Для меня это был проект формата хобби, что ли. Я вела много пабликов, которые требовали письма, а этот был таким хобби, как бы отдохнуть и при этом вести такую деятельность, которую я считала важной. Единственный косяк, который я вижу, — это то, что я брала безымянные картинки из интернета, там часто не было авторства, и я его не указывала. То есть создавая паблик про женщин, я невольно создала женскую невидимость».
На момент, когда Юля вела паблик, в нем было 100-200 человек. Сейчас, когда дело Юли стало более или менее известно, там 1300 подписчиков, и не все из них пришли из интереса к содержанию.
«С бодрячком, пидоразики и прочие засранцы однополого толка! Но увы сегодня не ваш праздник! А игра продолжается;)», — так начинается письмо, присланное Юле от адресата «Пила против ЛГБТ» (орфография письма сохранена). «На кону у нас возможная смерть еще одной ЛГБТ особы, это Юлия Цветкова из Комсомолька на Амуре, девушка попала под домашний арест за распространение порнографии среди несовершеннолетних. Суд Юлии недавно разрешил гулять возле дома, думаю прогулки эти к ничему хорошего не приведут. Ведь она на мушке наших опасных друзей и в любой момент, после 31 марта может быть убита на улице или дома, если не перечислите 250 ВТС на указанный счет».
Все против всех
В конце марта 2019-го на сайте газеты «Дальневосточный Комсомольск» вышел материал Олега Фролова, заместителя главного редактора газеты, под названием «Экстремизм в детском театре» о запрете фестиваля «Цвет шафрана». Позже материал сняли. 30 марта в своем фейсбуке главный редактор газеты Вадим Солин объяснил это так:
«Я принял решение удалить данный материал с “ДВК-Медиа”. Слишком много сомнительных для меня моментов я там нашел. Имею я такое ПРАВО? Безусловно… Имела ли полиция ПРАВО проводить эту проверку? Нет. Полиция была ОБЯЗАНА отреагировать на заявления граждан. Тем паче, что сама Юлия, на мой взгляд, просто нарывалась на это (и, кстати, продолжает это делать)».
Впоследствии Вадим Солин не раз высказывался в подобном духе о Юле и ее деятельности, но на просьбу «Таких дел» прокомментировать свою позицию ответил: «К сожалению, я совершенно не интересуюсь жизнедеятельностью Юлии Цветковой. С таким же успехом меня можно спросить о далай-ламе или фараоне Рамзесе».
В комментариях к постам «Спартанской студии» или личным постам Юли или Анны в соцсетях часто встречаются довольно гневные и откровенно страшные нападки и угрозы — проучить, наказать, сжечь. На просьбу мотивировать свою позицию авторы отвечают отказом или просто не отвечают.
Александр Соловьев, руководитель филиала Международной правозащитной организации «Единство» в Комсомольске-на-Амуре и член казачьей организации Уссурийское казачье войско не раз выступал с пикетами против Юли и ее деятельности, но сейчас комментирует ее работу не так радикально: «Мне ее жалко, как было бы жалко свою дочь, — говорит он. — Но вот то, что она несет с собой чуждую нам, русским, идеологию, вот это я не одобряю. Если она это без умысла делала, то все-таки надо бы посоветоваться со старшими. Хотя бы спросить совета у своей мамы. И, я думаю, можно было бы избежать всех тех неприятностей, которые сейчас свалились на ее голову».
Помимо того, что Юлю и ее маму не любят идеологические противники, непростые отношения у них и с условными союзниками-активистами. Недавно, на 8 марта, они в очередной раз поссорились.
Сергей Наумов раньше работал в местном штабе Навального, а теперь состоит в «Открытой России». С Юлей они иногда пересекались по вопросам активизма и в меру сил поддерживали деятельность друг друга. «Я поддерживал Юлю, был на суде, стоял с пикетом, — говорит Наумов. — Когда сидел в камере, меня самого считали геем, раз я поддерживаю феминистку и ЛГБТ-активистку, хотя я гетеросексуал и у меня есть девушка. У нас тут в Комсомольске все совком пропитано, хотя город построен репрессированными. И суды, думаю, стряпают эти дела даже без телефонных указаний, — это местное начинание. Я искренне убежден, что это преследование выдуманное и никакой порнографии в этих рисунках нет, и никакой ЛГБТ-пропаганды в ее театре не было».
При этом Сергей говорит, что «у Юли и у ее мамы в городе не очень хорошая репутация, и я понимаю почему, — общаться с ними непросто, мягко говоря. Но среди обстановки города нам, активистам, надо держаться вместе».
В канун 8 марта он решил организовать для Юли сюрприз: прийти с коллегами-активистами к ней во двор, принести угощение и в течение часа, когда ей разрешены прогулки, поздравить ее с праздником. Он написал Анне Ходыревой о своем намерении, она сказала, что не против. Дальше начинаются расхождения, которые и привели к ссоре.
«Мы договорились с мамой, она мне сказала, что это круто, Юля месяц не выходила из дома, ей понравится, — рассказывает Сергей. — А потом мы пришли в 12, нас было пятеро, это все люди, которых Юля знает. Начали звонить маме, она очень по-хамски ответила и сказала не звонить ей больше. Могли бы просто сказать, мол, не приходите, и мы бы не пришли. Мы стояли там как дурачки с угощениями, а Юля ответила только через сутки. Но мы свои выводы сделали».
«Он сказал мне, что напишет Юле и пригласит ее на прогулку, а там ее будет ждать сюрприз, — говорит Анна. — Я предупредила, что буду на работе, а на работе я никому не отвечаю, и когда в 12 они мне все начали дружно названивать, я офигела, если честно. Он меня изначально не любит, его девушка меня вообще терпеть не может. А потом, уже вечером, я увидела ее пост в соцсетях на 30 тысяч подписчиков и ужаснулась».
Из-за технического недопонимания активисты Комсомольска, которых на весь город не больше полудюжины, поссорились друг с другом.
«Я немножко привык к их трудным характерам, иначе я бы не позволял так с собой общаться, — говорит Сергей. — Все равно я считаю, что надо помогать. Мы даже казаков настроили в ее поддержку, а то они раньше выходили с плакатами против нее. Да, личные неприязни были, но я считаю, что человека бросить нельзя. Вот когда ее отпустят, другое дело. Она хочет поддерживать образ такой угнетенной и что она совсем одна, но на самом деле это не так, и все мы поможем ей всегда».
«Нельзя быть таким активистом, — резюмирует Анна Ходырева. — Для меня этот человек умер. То, что он Юлю довел до слез, это его раздутое мужское эго, отвратительное эго. Он ей завидует. У меня нет слов. По сути, он бил лежачего. Так нельзя. Нам мало проблем — статей, полиции, зубов? Нам мало того, что на нас в городе показывают пальцем и готовы сжечь, и пишут об этом открыто в соцсетях, так еще и свой человек берет и делает такую штуку. Меня бесит ситуация, что этот мальчик-недоросль начинает портить мое честное имя, а это единственное, что у меня есть».
Театр абсурда
«Комсомольск — это очень маленький и серый город, тут сложно делать великие дела и что-то необычное, — говорит 17-летняя Аня. — Тут царят советские стандарты. Если театр, то драмтеатр, если музыка, то филармония или эстрада. Ничего иного тут не принимают. Поэтому этим летом я хочу отсюда уехать — поеду поступать в Петербург. Если раньше у меня были мысли остаться тут, то после этой истории с театром я поняла, что не хочу связывать свою жизнь с этим местом».
Юля с мамой тоже мечтают уехать из города. Один раз пытались — не получилось. Потом думали запланировать отъезд на лето этого года, теперь это тоже под вопросом. «Мы недооценили серьезность ситуации, — говорит Анна Ходырева. — Жизнь научила меня ничего не бояться. Если случится реальный срок колонии, значит, я поеду за ней и буду жить рядом. Но я до конца в это не верю и думать не хочу. Я верю, что это как с ДЦП: этого не будет, и мы как-то все преодолеем».
При том что на Юлю заведено уже три дела, ни она, ни ее мама толком не понимают, в какой они стадии. Никаких следственных действий с самой Юлей никто не производит (кроме одной поездки в автозаке на психиатрическую экспертизу). Недавно Анна Ходырева узнала от знакомых знакомых, что спустя почти год экспертиза не нашла порнографии в бодипозитивных рисунках проекта Юли «Женщина не кукла» Это подтверждает и Тимур Булатов:
«Мне пришел официальный ответ от МВД Комсомольска-на-Амуре о том, что бодипозитивные картинки не являются порнографией и в деле по 242 статье они не фигурируют, — говорит он. — Это отвратительные рисунки, я вам говорю как человек с художественным образованием, но органы не нашли в них порнографии».
«У меня же много всякой деятельности было — и ЛГБТ-комьюнити, и фем-паблики, и театр, и лекции — и мне кажется, что они в полиции немножко запутались, — говорит Юля. — В административке про “пропаганду” написано, например, что я вела феминистский паблик, то есть для них феминизм и ЛГБТ — взаимозаменяемые вещи. Еще до суда мне говорили, что мне запрещен интернет, иначе меня закроют в СИЗО. Прошел месяц, прежде чем я села и разобралась, что там в судебном постановлении, и поняла, что мне разрешено на самом деле».
Когда 13 марта Юлю наконец отпустили к стоматологу, ее никто не сопровождал. «Следователь собиралась меня вести, но ей было неудобно в три дня, и она не стала», — говорит Юля.
Адвокат Цветковой Яков Пушкарев не счел нужным прокомментировать «Таким делам» ход дела.
«Вообще, в этой истории я вижу очень крутых женщин и очень слабых мужчин, та же наша зубная, которая готова принять нас хоть ночью, лишь бы Юлю отпустили, — говорит Анна Ходырева. — А все мужчины в этом деле — они все боятся шевелиться, дышать, думать. Тот же наш адвокат Яков Пушкарев, он вроде ничего, но для меня он очень ленив. После того, как я его дерну, он только тогда начинает что-то делать, а так — нет. Если он получает отказ какой-то инстанции, он молча соглашается и принимает это».
«Я не очень верю в какой-то позитивный итог, — говорит Юля. — Как только все закончится, мы уедем. Причем подальше из России».
«Все это для нее не закончится, — уверен Тимур Булатов. — Никуда она из России не денется, ни в какую свою Англию не убежит. Я человек дотошный, я привык растягивать удовольствия для своих ЛГБТ-врагов. Я нашел новых несовершеннолетних в Комсомольске, которые будут допрошены, и новые ее посты, за которые будут заведены новые административные дела по статье 6.21. Я буду продолжать писать заявления на нее и добиваться, чтобы штрафы дошли до ста тысяч рублей. Я хочу ее разорить. И она у меня ни в какую заграницу не убежит, останется тут, и будет ей показательная порка, чтобы другим неповадно было. А зубы свои может прекрасно лечить и в колонии».
Редактор — Настя Лотарева