«У нас тут такая девочка лежит»
Однажды Наталья заскучала. Работала на предприятии в лаборатории, руководила одиннадцатью людьми, доучивалась в Технологическом университете. Пашке, кровному сыну, сравнялось тогда шесть лет. «Так уж я устроена, — говорит Наталья, — вызова мне не хватает. Тесно мне стало».
Может, говорит мужу Анатолию, второго уже родим?
Забеременела. Радости было! Но — внематочная. В больнице врачи спасали, живот, говорят, полный крови был. Вытащили с того света.
Наталью пришла знакомая навестить, медсестра из хирургии, и обронила между делом: «У нас девочка лежит, отказная малышка… Недоношенная, всего 800 грамм, а хорошенькая такая!»
Наталья пришла, едва выписалась. Живот весь в швах еще, располосован, наклоняться над кроваткой больно. А в кроватке лежит такая крохотная куколка… Наталья решила: ее дочка. Заберет.
Трудно было. И опека не отдавала, и детка начала болеть — ее медицинская книжка была уже больше малышки.
Сейчас дочке Танечке 14. «Нога у нас уже сорокового размера, — смеется Наталья. — А когда мы ее только забрали, то кожа совсем не грела, до того была тоненькая. Мы тогда топили до 35 градусов, заворачивали ее в пуховый платок, а сверху свитер мужа — и это помимо пеленок! А она даже не потела до пяти месяцев, лежала в коконе у меня на руках, впитывала тепло. Так и вырастили».
Из-за дочки и всех ее сложностей со здоровьем Наталья с семьей переехала поближе к врачам. Препараты, процедуры… Переездов «к больницам» в ее жизни будет много. «Зато я с Танечкой так стала медицину понимать!» — говорит Наталья.
Мы разговариваем через экран. Карантин: куда журналистке в дом, полный детей. Таня залетает в комнату, и мама знакомит нас через экран: «Смотрите, вот же красавица моя выросла». И добавляет: «Я ей всегда говорила — тебя Бог бережет!»
«Я в вас не верю, сволочи»
Берегут Натальиных детей, кажется, очень крепко. Ваню, например, принесло в семью Кузнецовых в его четырнадцать лет совершенно божественным провидением.
Они с Натальей в центре имени Турнера познакомились, в больнице, где мамы и дети с артрогрипозом — постоянные гости.
Наталья об этом и рассказывает, как о чуде. Профессора отделения артрогрипоза ездят по России и выискивают детей с таким заболеванием, привозят к себе и лечат. В глубокой деревне под Калининградом, в богом забытом месте нашли Ваню. Он был полностью лежачий, в очень тяжелом состоянии. Вытащили его, можно сказать, спасли — перевели в питерский интернат при участии детского омбудсмена.
«Так и вы его спасли», — говорю я Наталье. Кто лечит, тот знает — одной операции мало. После нее ребенку нужна долгая реабилитация, ежедневные занятия, упражнения. Кто будет делать это в детском доме? Никто. И врачи это знают — все вмешательства оказываются на деле бесполезными, если нет семьи. Мышцы контрактируются, и все приходит в то же состояние, что и до операции. Если ты приехал после больницы в детдом, то тебя укладывают в изолятор — «поправляться». Положили, закрыли, принесли еду и ушли. В тринадцать лет, говорит Наталья, они забрали Ваню совсем лежачего. Он даже сидеть не мог — спина окостенела.
Ваня, прожив всю жизнь в детском доме, представлял себе семейную жизнь совершенно иначе. По картинкам. Были и срывы, не скрывает Наталья, были и обзывательства, и обратно просился, бывало. Домашняя жизнь — это работа, это ж не просто тебе как раньше: волонтеры принесли что хотелось. Там можно гаджет разбить о стену и попросить новый. Здесь же, если разбил, новый ниоткуда не возьмется, на него нужно зарабатывать. И обязанности в семье есть. Это трудно.
И с реабилитацией было непросто, конечно. Ваня кричал: «Ни в кого не верю, вы все сволочи, заставляете меня работать». Но Наталья не сдавалась: «Бери ходунки и иди». Так и научила его ходить. Кровных детей учат в младенчестве, а Ванино младенчество выпало на его четырнадцать лет.
На следующий год Ване восемнадцать, и слова «детский дом» для него — личный страх. А ходить — ходит сам, без аппаратов и костылей, с коляски он полностью встал на ноги. И сам себя обслуживает во всем.
А вот дочка Миленочка, с которой в Турнера Наталья ездит уже который год, без аппаратов не может — у нее болезнь дала осложнение на ноги. Зато с ней было проще, говорит Наталья: занималась сама, уговаривать не приходилось. Сейчас Милена учится в колледже на бухгалтера, говорит: «По семь тысяч шагов в день хожу, мама. На канат даже поднимаюсь, мам».
«Ему просто нужно было звать кого-то мамой»
Мамой Наталью зовут все ее дети. Даже парнишка, который сперва к ней идти жить не хотел. До тринадцати лет он жил дома, в кровной семье, потом попал в приют — и конечно, никакую приемную семью видеть не желал. Ждал мать.
Наталья рассказывает: «Он когда первые три недели прожил у нас, я отвезла его к матери погостить. Ну как иначе, а? Он скучал ужасно, год не видел ее… Я с ней договорилась, привезла ребенка. Переживала, конечно, но ему это было нужно».
Встреча прошла совсем не так здорово, к сожалению, как рисуют в ток-шоу. Но с тех пор, как они оттуда вернулись, мальчик больше не рвался от новой семьи. И Наталью стал звать мамой. «Ему просто надо было, чтоб из уст его выходило слово “мама”, понимаете?»
Я понимаю.
«Кто превращается в унитаз?»
«Часто думают: раз ребенок в семью попал, так и все, значит, хорошо, чего там помогать. Нет, дома помощь только начинается. Я это знаю как приемная мама. А тем сложнее, если ребенок уже не крошечка и уже накрепко привык к позиции “я тупой, я ничего не могу, отстаньте от меня”».
Наталье это знакомо. Один из ее сыновей учиться начал толком в тринадцать — до того никто не следил, ходит ли тот в школу, понимает ли что-то… Полная свобода действий. На второй год не оставался, впрочем, школа переводила из класса в класс, особо не вмешиваясь.
Ни о какой учебе сперва речь, конечно, не шла. Другой приемный Натальин ребенок, шестнадцатилетний на тот момент, дома сперва просто жил. Жил как малыш — ел, спал, играл, делал из конструктора модельки… Все это ему нужно было как воздух. Только в школе это не объяснишь.
«Была бы возможность, — говорит Наталья, — я бы его тогда отдала в пятый класс! Не в седьмой, не в восьмой — в пятый. Там бы он чувствовал себя в своей тарелке. Но нельзя: ни школа не даст, ни самому парню чувствовать себя старше всех не годится».
Пришлось справляться как есть. И усиленной учебой, и занятиями с дефектологами. Фонд «Найди семью» помогает семье Натальи и Анатолия уже четыре года. Ирина Мокичева, директор Центра помощи приемным семьям «Найди семью», говорит: «Почти у всех детей после жизни в детском доме есть отставание в развитии или педагогическая запущенность. И это вызвано не тем, какой ребенок, а условиями его жизни! Дефектолог ребенка диагностирует, строит для него индивидуальную программу и старается заполнить самые слабые секторы — память, внимание, интерес, создание логических связей, попросту усидчивость, чтобы ребенок мог выслушать урок, чтобы он мог заниматься.
Почему возникают эти пустоты? Потому что дети жили в среде постоянного стресса, отсутствия личного взрослого. Ребенок в этом случае не может учиться ничему вообще. Учиться человек способен, когда все спокойно и перед ним нет задачи выжить. А в детских домах и неблагополучных семьях ребенок выживает. Его мозг не может воспринимать что-то новое и развиваться. Он замирает и работает только на самое необходимое. А учеба не входит в список того, что нужно для выживания.
Поэтому, когда дети оказываются в семье, получается такая комбинация: с одной стороны, ожидания школы, органов опеки и общества, чтобы ребенок сразу стал супер успешен, а с другой — реальность. В семь лет ребенка нужно отдать в школу, и неважно, что к этому времени он не отличает цветов, цифр, что ему поиграть, наконец, хочется (в детских домах дети часто играть не умеют), он не может высидеть урок, начинает залезать под стол, ему просто скучно. И на рисовании даже он не может сидеть: “Возьмите красный карандаш”, — говорит учитель. А какой из них красный?»
Плюс ко всем занятиям Наталье приходилось вести постоянные разборки со школой. «Я им говорю: “Можно бы как-то не давить? Не ставить двойки? Написал что-то? Воду налил вместо нормального конспекта? Ну старался же!” И учителя меня как-то поняли. Стали закрывать на это глаза. Вместо двоек начали ему писать “см”, просмотрено. И он расцвел! Интерес к учебе понемножечку начал появляться. Как только ребенок увидел и убедился, что ему пошли навстречу, — стал работать. Приходит: “Мам, мне сегодня пятерку поставили. Мам, как это легко на самом деле! Я понял, я умею!” А конечно, приятно это чувствовать. Знать, что ты не дурак».
Были, говорит Наталья, и сложные моменты. «“Я же вижу, Вань, — говорю, — где ты не можешь, а где не хочешь, по твоей тетради вижу! Не хочешь учиться в школе — будешь сидеть — писать дома”. Я просто мама. Но мама строгая. Сына моего кровного как-то спросили новые знакомые, поглядев на то, как он держится, как ведет себя: “А у тебя папа военный?”— “Нет, — говорит он, — это просто мама так воспитывает!”
У нас большая гостиная, с кухней совмещенная, вот мы с Ваней весь день глаза в глаза и сидим. Учится! Куда деваться. А про тех, кто к телевизору садится и ничего не делает, у меня присказка: “Кто у нас сегодня в унитаз превращается?” Никому не хочется в унитазы».
Планку не снижать
В комнату заходит грустный маленький Дима. Понуро здоровается со мной через экран и говорит Наталье горькое: «Никто не хочет со мной играть». Наталья сочувственно обнимает: «Позанимайся пока сам чем-нибудь? А то, может, математикой, там распечаток много».
Дима уходит, а через пару минут заглядывает с объявлением: «Я буду в шашки играть». «Вот и молодец», — улыбается Наталья.
И продолжает: «Мне когда говорят мамы: “Ну не всем же быть Ломоносовыми”, я прямо сильно злюсь. Может, я неправильно веду детей, но я так считаю: учиться надо всем. И у нас все учатся! Видит ребенок, что никто не сидит без дела, не шалтай-болтай».
Натальина семья вся сейчас в карантине. Восемь детей дома, двое лежат в больницах, на плановом долгом санаторном лечении. «С девчонками у нас, — говорит Наталья, — кулинария, шедеврами всякими занимаемся. Стол теннисный вот в дом затащили, играют. Все по дому работают. Я им всегда говорю: “Я здесь не слуга, каждый делает сам за себя”. Каждый может постирать, приготовить, у нас все автоматизировано. Робот пылесосит, мультиварка и скороварка готовят. На плите мы разве что козе шелуху от картошки сварить можем!»
У Натальи и коза, и куры, и даже собака по имени Арчибальд. Только Арчибальда, конечно, им и не хватало. Родился у знакомого ребеночек в однокомнатной квартире, собака стала мешать, ну Кузнецовы ее по доброте душевной и забрали. А собака большая… Съела топоры, погрызла все скамейки в бане, машет рукой Наталья. Ну вот мячики любит. Таскает их отовсюду. Живем!
И добавляет: «К животным я по-простому, но так считаю: кричать слово “люблю” каждый может, а поухаживать — не каждый. Это разные вещи».
«Неродных детей нету»
«Бог не всем дает детей, и приемных, и родных. Это вот он так любит человека, что дает ему детей! Я всегда благодарю за это, — говорит Наталья. — В первую очередь что приходит в голову постороннему человеку при взгляде на приемные семьи? Зачем взяли больных, зачем дураков взяли, это вы всё из-за денег. И хоть ты как доказывай, что можно ради детей жить, — не поймет».
Это не нужно объяснять на занятиях приемных семей в фонде. Там, говорит Наталья, все как под копирку собрались. «Подруга моя зареклась уже: “Все, все! Новых деток брать не буду”. Два дня назад говорит: “Опека предлагает девочку, тринадцать лет, ну такая хорошая!” Да возьмут, конечно. Мы уже так живем — неродных детей нету».
Психологи фонда «Найди семью» помогают и детям, и родителям. Главная работа психолога — родительский ресурс, чтобы его хватало переработать детскую травму. Сейчас все встречи идут в формате видеоконференций — и индивидуальные, и групповые, и детские. «Проблемы ведь на карантин не уходят, — говорит Ирина Мокичева, — с ними надо что-то делать».
Чтобы детей брали и дальше, чтобы семьи не выгорали, чтобы в фонде могли им помочь, помогите и вы, пожалуйста, фонду «Найди семью». Сейчас в этом деле важен каждый рубль. Спасибо вам!