Во время подготовки материала несколько людей отказались говорить с корреспондентом, пояснив, что они боятся потерять работу. Все монологи также анонимные и без указания точного места работы, чтобы начальство не смогло каким-либо образом навредить своим сотрудникам.
«Ребятам нормально»
Сотрудник ГУП «Московский метрополитен», Москва
Сейчас мы работаем через день. За весь месяц после введения режима самоизоляции нам дважды выдавали по одной маске и один раз перчатки. Мы, конечно, требовали, чтобы нам выдали больше. Нас поддерживал профсоюз метрополитена: сначала они открыто говорили об отсутствии масок, но потом, видать, на них наехали, и они начали давать обратную: «Не-не-не, ребятам нормально, у них все есть, всем обеспечены». Но на самом деле это все не так.
Однажды я зашел к дежурным и увидел, что у них стоит большой белый мешок. Спрашиваю: «Таня, что это у тебя?» Она говорит: «Загляни, оборжешься». Заглядываю, а там большой рулон марли. Спрашиваю: «Зачем это?» А она: «Нам предложили шить марлевые повязки в свободное от работы время. Вот стоит этот рулон марли, хочешь — забирай». Ну я и взял немного, чтобы хоть руки обо что-то вытирать.
Когда я перемещаюсь по пассажирской зоне, я надеваю маску. Ту самую, которую нам выдали месяц назад. Я ее постоянно в кармане ношу. А что делать?
У меня есть один сотрудник, он мне позвонил в понедельник и сказал: «У меня второй день температура, я вызываю врача, чтобы получить больничный. Не знаю, заразился я или не заразился коронавирусом, врач скажет». Я попросил его держать меня в курсе. И вот уже четвертый день врач не может до него доехать. В итоге ему сказали, что со скорыми проблема и надо самому прийти в больницу. Пришел — его выписали с больничного. Он чувствует себя хорошо, уже приступил к работе.
У меня есть еще один сотрудник, который заболел. К нему приехали и взяли анализы. Результаты сказали ждать семь дней. Наш врач в метрополитене говорит: «Пока нет заключения о том, что человек заражен коронавирусом, нельзя закрыть участок на карантин». Поэтому мы все продолжаем работать.
Лично я считаю, что сейчас мы все между собой перезаражаемся, но поскольку пока про это нет документального подтверждения, мы продолжаем работать. Я вечером выдаю людям задание, а утром они приходят ко мне отчитываться. Все 20 человек в кабинет заходят. Естественно, без масок.
В один из дней во время карантина мне пришла бумажка с поручением от мэра Москвы обеспечить стопроцентную санобработку всей облицовки на станции. А это порядка 16 тысяч квадратных метров. В принципе, это чисто физически выполнить невозможно за неделю. Собянин пишет, что обработку надо провести дезинфицирующими составами. Где их взять, он не сказал. Три недели мы мыли все обычной водой, потом, спустя какое-то время, нам сказали, что метрополитен закупил 20 тонн дезинфицирующих средств и надо приехать и забрать их. Мы послали людей с канистрами. Привезли… два литра. Вот у меня в кабинете до сих пор стоят эти две бутылочки литровые, я сижу любуюсь ими. Ну что это? Водой моем, как мыли до этого, чтобы чисто было и пыли не было.
Из-за карантина моя жена потеряла работу. Поскольку она работала неофициально, то никаких доплат и надбавок ей не положено. Поэтому сейчас я, по сути, единственный кормилец в семье.
Как я могу относиться к тому, что происходит? Это работа, она нас кормит.
«Директор сказал, зарплатой не обидят»
Повар в детском доме-интернате, вторая группа ментальной инвалидности, Москва
Я работал с 6 по 30 апреля, потом меня отправили на месяц в отпуск. Сейчас я отдыхаю на даче, в июне снова пойду на работу. Эти три недели мне было очень тяжело и нелегко. Если раньше я работал с 10:00 до 17:30 по будним дням, то сейчас эти часы практически удвоились. Мне приходилось работать с 6:00 до 20:00 каждый день.
Работа не из легких: и посуду моешь, и стенки драишь, и овощи протираешь. У нас нет такого, что кто-то делает что-то конкретное: видишь работу — делаешь. С самими детьми из интерната я не контактировал, я работал только на кухне.
Нам директор сказал, что зарплатой не обидит. Обычно я получаю 29 тысяч рублей в месяц, а сейчас мне выплатили 97 тысяч.
Нам каждый день выдавали средства защиты: маски, перчатки, шапочки, в каждом цеху висели антисептики. У нас в интернате вроде как никто не болеет коронавирусом. Когда я слышу новости про коронавирус, мне страшно. Но мы в нашем интернате были изолированы, поэтому мне было спокойно работать.
«Себя не жалко, за ребенка страшно»
Водитель вахтового автобуса РЖД, Татарстан
После того как был введен режим самоизоляции, наша работа абсолютно не поменялась. Как работали, так и продолжаем работать. Я вожу железнодорожников на аварии. В моем автобусе каждый день ездят по 24 человека. Сегодня вот возил их за 200 километров.
Из средств защиты нам за все время только позавчера дали одну маску… одноразовую. А у кого мы будем просить больше? Руководство само без масок ходит!
У меня маленький ребенок, семь лет пацану, поэтому я, конечно, пытаюсь защитить себя. Например, мою руки с мылом. Но мне себя не жаль, мне уже 57 лет, за сына очень боюсь.
Вот по телевизору говорят про коронавирус. А в нашей организации работают пять тысяч человек, в соседней — столько же. Если бы хотя бы один человек заболел или его родственники, у нас это все моментально бы разлетелось! А у нас же этого нет, у нас никто не болеет. Даже стараемся гриппом не болеть, чтобы не попасть в больницу. А по телевизору только и говорят, что тот болеет, этот…
Я стараюсь, конечно, этому верить, защищаюсь как-то. Но я не верю просто, почему-то не верю. Мне кажется, что это неправда.
Маски «на свои»
Секретарь судебного заседания, Ульяновская область
Первые две недели после того, как объявили режим самоизоляции, мы работали удаленно, поскольку смогли перенести процессы. Выходили на работу только дежурный судья с секретарем, если были неотложные судебные заседания. Потом мы начали снова выходить на работу в обычном режиме.
Мы рассматриваем дела, как и советовал Верховный суд, с минимальным количеством людей. Обычно это четыре человека: прокурор, адвокат, потерпевший, подсудимый. К этому добавляемся и я с судьей.
Мы предупреждаем людей о том, что надо носить маску, но фактически этого мало кто придерживается. Себе мы покупали средства защиты на свои деньги. Я ношу маску только в общественном транспорте по пути на работу и во время процесса. У меня две тканевые маски, я их вечером стираю и глажу.
Мы просили купить нам средства защиты, но купили хлорку. Если раньше у нас убирались только вечером, то сейчас — три раза в день и очень тщательно. Также у нас работают три лампы кварцевания в зале, коридоре и на выходе из суда. Остается только надеяться, что это помогает.
Этой зимой в феврале у нас многие достаточно серьезно переболели пневмонией и гриппом. Если обычно судьи стараются не уходить на больничный, то в этот раз практически половина состава судей болела дома. Некоторые до сих пор жалуются на осложнения, которые дало заболевание.
Пришло постановление, что с 12 мая мы выходим на работу в обычном режиме.
«Других возможностей нет»
Оператор на почте, Брянск
В конце января я открыла ИП, продавала одежду. Но поскольку это не было товаром первой необходимости, то после введения режима самоизоляции пришлось закрыться. 15 апреля я устроилась на почту, где есть постоянная, хоть и небольшая, зарплата. Я принимаю и выдаю письма и посылки.
Донат Сорокин/ТАССФото: Донат Сорокин/ТАСС
Мы работаем сейчас в масках и в перчатках. Руководство снабжает нас всем, но не в больших количествах. В связи с дефицитом одноразовых масок мы используем многоразовые: каждый работник пошил или купил себе сам это средство защиты. У меня тоже несколько многоразовых масок, и я их каждый день стираю.
Каждые два часа мы закрываемся на 15 минут и проводим дезинфекцию своих рабочих мест, проветриваем помещение. Люди к нам приходят обычно в масках. Но некоторые вообще как будто бы не в курсе того, какая сейчас ситуация. Например, посетители часто забывают про рекомендованную дистанцию в полтора метра друг от друга, начинают близко подходить. Мы стараемся напоминать людям о дистанции. У нас даже расчерчено, как в продуктовых магазинах, кто где должен стоять.
Я стараюсь соблюдать правила гигиены и надеюсь, что все будет хорошо. Просто кушать-то хочется, детей нужно кормить и нужно где-то зарабатывать денежку. Других возможностей у меня нет. Когда карантин закончится, я продолжу работать на почте и буду пробовать совмещать это со своим бизнесом.
«Жизнь полна опасностей»
Секретарь в Министерстве иностранных дел, Москва
Моя работа почти никак не изменилась. Разве что прибавилось количество задач, так или иначе связанных с коронавирусом, но рабочий процесс при этом остается более-менее таким же, как и обычно.
Сейчас в здании приняли особые меры — стали мерить температуру на входе. Количество сотрудников уменьшилось: руководство постаралось отправить по домам тех, кого смогло. Я не работаю удаленно, потому что нет такой возможности, все же дома сильно ограничены возможности.
Руководство выдало нам маски, но не слишком щедро, не так, чтобы менять их раз в три часа. Маски выдали на весь департамент, но все знают, что их немного. У всех в основном свои маски, но по зданию никто в них особо не ходит.
Я не в группе риска и принимаю разумные меры предосторожности, так что за себя сильно не переживаю. В конце концов, жизнь всегда полна опасностей.
«Я чувствую себя нужным»
Рабочий на кладбище, Москва
Согласно постановлению Собянина, мы работаем теперь в урезанном режиме: только на оформление захоронений и выполняем сами захоронения. По утрам нам меряют температуру, если у кого выше 37 градусов, их сразу отправляют домой. У нас такое пока было только один раз, месяц назад, но у человека была обычная простуда, он переболел и теперь обратно вышел на работу.
Нам всем каждый день выдают средства индивидуальной защиты: маски, перчатки, повсюду стоят санитайзеры. Кто-то приобрел себе более удобные маски, это не запрещается. Во всех помещениях у нас появились кварцевые лампы. То есть о нас позаботились очень сильно. Всех, кто старше 65 лет, отправили на удаленку, в том числе и наше руководство.
Ребята, которые выполняют захоронения, работают в чумных костюмах. Гробы не открываются. То есть это все достаточно серьезно.
На прошлой неделе мы захоронили семь-восемь человек с подтвержденным диагнозом. У нас нет очереди из гробов с коронавирусом. В целом, захоронений в прошлом месяце было чуть больше, но это незаметно, потому что всегда так: в одном месяце может быть 50 захоронений, в другом — 55, а в третьем — 45.
Людей мы допускаем только на оформление захоронений. Но, как я понимаю, ребята, которые оформляют захоронения, разрешают родственникам присутствовать и на самом обряде. Понятно, что они просят, чтобы не собиралась вся родня со всех концов России, а только те, кто действительно хочет и может.
Я работаю в отделе благоустройства, и у меня даже уменьшилось количество работы. Мы работаем неделю через две. Сейчас мы убираем только мусор природного характера (ветки, листву), стрижем газоны — в общем, поддерживаем кладбище в порядке.
Мне не начали платить больше денег. А за что? Я не считаю, что мне нужно платить больше за то, что я работаю меньше. Я считаю, что мне нужно просто платить. Я делаю свою работу и стараюсь ее выполнять максимально хорошо.
Лично мое мнение: пожарные, полиция, медики и похоронные службы — мы все обслуживаем город. Мы — структурные предприятия, без которых город не может нормально функционировать. Если я изначально иду на эту работу, я понимаю, что может случиться все что угодно. Условно, чума может начаться, и что мне тогда, с работы увольняться? А кто тогда будет это делать? В общем и целом, это просто работа, и я чувствую себя нужным.