Материал публикуется совместно с изданием «Холод». Подпишитесь на него в соцсетях: Telegram, Facebook, Instagram.
В качестве иллюстраций были использованы фотографии, сделанные во время квалификационных испытаний на право ношения крапового берета среди военнослужащих отрядов специального назначения МВД, ФСИН и МО.
Осенью 2016 года в России проходили выборы в Госдуму, и Наталья Голиней предложила своему сыну, 25-летнему Ивану, сходить на участок и проголосовать. Тот согласился.
— За кого будешь голосовать? — спросила Наталья.
— За ЛДПР, — ответил ей сын. Но в итоге проголосовал почему-то за «Единую Россию». А на вопрос, почему «переобулся», сказал: «Пусть будет».
По дороге домой у Ивана, как вспоминает мать, началась истерика, он стал говорить ей, что не хочет жить.
— Ты на выборы сходил? — спросила мать.
— Сходил, — пробурчал Ваня.
— Партию выбрал?
— Выбрал.
— Значит, пять лет тебе еще однозначно тянуть лямку. Как партия будет без тебя?..
Аргументы матери убедили Голинея ненадолго. Той осенью он несколько раз пытался выброситься из окна, только у него не хватало сил, чтобы до него дойти. Собственно, и до избирательного участка его несли на себе друзья — самостоятельно Иван к тому моменту не мог передвигаться уже почти два года, с того дня, как пришел на работу в роту ОМОНа, а оттуда его увезли в больницу.
Игра в мяч
За два года до думских выборов, вечером 24 ноября 2014 года, 45-летней Наталье Голиней позвонили с тюменской базы ОМОНа, куда Иван отправился ранним утром, это был его второй рабочий день на новом месте. Матери Голинея сообщили, что ее сына прямо сейчас оперируют в одной из тюменских клинических больниц.
— Это что еще за шутки? — спросила Наталья.
— Ему делают трепанацию черепа, — ответили ей.
Голиней работал бойцом 1 оперативного взвода 2 оперативной роты тюменского ОМОНа. Тот день у его подразделения был распланирован по обычному тренировочному плану. Как потом говорил командир отделения взвода Владимир Бутра, который подменял в этот день коллегу на тренировке, с 10 до 12 утра у группы Голинея была «физическая подготовка», в частности, омоновцы, разделившись на команды, играли в регби. В какой-то момент, по воспоминаниям Бутры, у Голинея перехватили мяч, он споткнулся и упал на пол, но травмированным не выглядел. «Игра эта жесткая, — объяснял офицер. — Игроки могут ударяться о стены, толкаются, падают». Закончив тренировку, Голиней пообедал, сходил в душ, а потом, по словам командира, заступил «на тумбочку» — так называется дежурство дневального у входа в казарму. Сам Бутра, как он потом рассказывал, в это время ушел на занятия по практической стрельбе, а когда вернулся, Голинея с базы уже увезли.
Как установила впоследствии служебная проверка комиссии УМВД по Тюменской области, через десять минут после начала дежурства Голиней обратился к командиру роты с жалобой на плохое самочувствие. Командир снял его с поста и разрешил лечь на кровать в казарме. Туда же вызвали фельдшера ОМОНа Ивана Фатеева, который решил отвезти сотрудника в поликлинику МВД, потому что тот жаловался на головную боль и головокружение. Уже там невролог вызвала скорую помощь, так как у Голинея была «общемозговая симптоматика» — симптомы, указывающие на возможное наличие опухоли и высокое внутричерепное давление. Сотрудница скорой потом вспоминала на допросах, что Голиней и ей изложил версию про попавший ему в голову мяч, а когда она обнаружила у него на левом боку кровоподтек и ссадины, отказался объяснять, откуда они (впрочем, врач добавляла, что ссадины показались ей «несвежими, полученными за день-два до осмотра»).
До машины скорой Голинея пришлось нести на носилках — он потерял сознание. В областную клиническую больницу омоновца доставили, когда он уже впал в кому. При осмотре врачи зафиксировали ссадины и кровоподтеки на губе, левом боку и спине, тяжелый ушиб мозга и острую субдуральную гематому, из-за которой и пришлось делать трепанацию черепа.
Наталью Голиней в больнице встретили фельдшер Фатеев, командир всего тюменского ОМОНа Олег Сидорчик и один из бойцов. Они объяснили, что Ивану в голову попал мяч — то ли баскетбольный, то ли для регби. Служебная проверка впоследствии установила, что после игр с мячом у сотрудников еще была отработка навыков рукопашного боя, но, по версии ведомства, бойцы не били своих партнеров, а только обозначали удары.
После того как Голинею закончили делать операцию, сотрудники ОМОНа уехали на базу, а врач, оперировавший Голинея, к его родственникам не вышел — Наталью отправили в регистратуру, где ей предложили на следующий день прийти в реанимационное отделение.
В больнице Иван Голиней в итоге пролежал три месяца. Из-за последствий черепно-мозговой травмы ему присвоили первую группу инвалидности — у омоновца была парализована правая часть тела, правый глаз не видел, он не мог говорить. Пока сын был в палате, Наталья Голиней узнала, что причиной его травм мог стать вовсе не мяч, а традиционная силовая проверка новичков ОМОНа.
Положительный мальчик
«Он был замечательный такой сынок, — говорит Наталья Голиней и тут же осекается. — Он и сейчас у нас замечательный, но раньше… Он же всем соседкам сумки перетаскает, до квартиры проводит. Когда собирали деньги на реабилитацию, я была в шоке, я не знала, что у Вани пол-Тюмени друзей. Я спрашивала: “Вы откуда все его знаете?” А мне отвечали: “Ну вот, мальчишка-то был вообще позитивный, положительный”».
Иван поступил в Тюменскую архитектурно-строительную академию, но на втором курсе внезапно заявил матери, что учиться не хочет, а хочет в армию. Наталья с удивлением узнала, что сын уже прошел медкомиссию и получил повестку. Юноша мечтал о службе в ВДВ, но туда его не брали из-за «ограничений по здоровью»; в чем заключались эти ограничения, Ивану не объяснили, рассказывает Наталья Голиней.
Тогда мать «подключила связи»: позвонила знакомому военному и попросила куда-нибудь пристроить Ивана. В итоге он служил в ракетной части в Свердловской области. А вернувшись из армии, решил пойти работать в ОМОН.
«Он хотел быть именно спецназовцем, скалолазанием заниматься, ему и вес позволял: 69 килограммов при 180 сантиметрах роста, — объясняет Наталья Голиней. — Он насмотрелся телепередач про Беслан, “Норд-Ост”, думал, что здесь [будет], как в [спецподразделении ФСБ] “Альфе”. Говорил мне: “Там такое братство”».
В ОМОН Голинея, впрочем, не сразу взяли — нужен был стаж работы в полиции, да и для сдачи нормативов требовалась дополнительная подготовка. Тогда он устроился на работу во вневедомственную охрану МВД (его сотрудники охраняют режимные объекты и госпредприятия; сейчас подразделение подчинено Росгвардии).
Начальство, по словам матери, было им довольно: ответственность, дисциплина, внешний вид. Как сотрудник МВД Ваня принимал участие в тюменском параде ко Дню Победы в 2013 году. «Он вообще красавец был, высокий, как из президентского полка, — рассказывает Наталья. — [После парада] сначала две девчонки подошли [сфотографироваться], потом смотрю — очередь. Я говорю: “Ваня, смотри, можно уже скоро будет деньги брать!” Мы так смеялись». Вскоре его отправили работать охранником на Олимпиаду в Сочи; командиры советовали Голинею получать юридическое образование и делать дальнейшую карьеру в органах.
Вернувшись в Тюмень после Олимпиады, Голиней поступил в Уральский юридический институт и стал готовиться к переводу в ОМОН: теперь стаж ему это позволял. По словам друга Голинея Михаила Дубенкина, он правда «очень хотел туда попасть», поскольку считал ОМОН «престижным подразделением»; Ксения Дубинкина (никак не связана с Михаилом, — прим. ТД), которая тогда встречалась с Голинеем, тоже вспоминает, что тот, получив приказ о переводе, был счастлив.
У бывшего командира Голинея Владимира Бутры другая точка зрения. По его версии, Голиней перевелся из вневедомственной охраны «из-за зарплаты» (в ОМОНе она была около 35 тысяч в месяц — на 12 тысяч больше, чем Голиней получал до того,— прим.ТД) и «из-за того, что можно жить в казарме»: якобы у его нового подчиненного были плохие отношения с отчимом, из-за чего он больше не хотел жить дома и поэтому попросил начальника о переезде на базу уже при второй их встрече.
Отчим Голинея Сергей Пермяков, бывший сотрудник МВД и второй муж Натальи, воспитывал Ивана с шести лет; ни мать, ни бывшая девушка Голинея информацию об их конфликтах и стремлении Ивана переехать «Холоду» не подтвердили. После того как Иван получил травму, Пермяков и Наталья Голиней разъехались и разделили родительские обязанности — он сейчас живет с их младшим сыном Никитой; она — с Иваном; впрочем, и она, и ее близкие говорят, что Пермяков продолжает общаться с приемным сыном и поддерживает его. Связаться с самим Пермяковым «Холоду» не удалось.
Первая смена в ОМОНе у Ивана Голинея была 21 ноября 2014 года. Тюменский отряд особого назначения возглавляет офицер-ветеран Олег Сидорчик — он служил еще в рижском ОМОНе, который фактически захватил столицу Латвии во время путча ГКЧП в августе 1991 года. Когда вскоре после провала путча Латвия провозгласила свою независимость, почти все омоновцы, включая Сидорчика, были передислоцированы в Тюмень.
После первого рабочего дня Голиней рассказал девушке, что следующий будет особенно важным. «Ваня сказал, что будет приемка, спарринг, — вспоминает Ксения Дубинкина. — Что ему нужно будет выстоять против нескольких бойцов, которые будут меняться».
Говорил об этом Голиней и с Михаилом Дубенкиным и даже рассказал ему подробности. «[Сказал, что будет нужно] выдержать спарринг с тремя действующими сотрудниками ОМОНа, по три минуты с каждым, и не сдаваться, какие бы ты удары ни получал. Если даже упал в нокдаун, нужно быстро оклематься и продолжать спарринг», — рассказывает Михаил. По словам Дубенкина, услышав об этом, он напрягся — знал, что навыками рукопашного боя его друг не владеет.
«Я говорил ему, что можно получить травмы, — продолжает Дубенкин. — Шутили, что зубы повыбивают. Он говорил: “Просто нужно выдержать — и все”».
«Мы бы ей помогали, если бы она так себя не вела»
Владимир Бутра и родственники Ивана Голинея очень по-разному описывают то, как Иван провел ночь перед своей второй сменой в ОМОНе.
Бутра утверждает, что его новый подчиненный «проставлялся» на предыдущей работе — в кафе, где он подрабатывал охранником. Там Голиней, по его версии, с кем-то подрался, после чего приехал ночевать на базу ОМОНа, однако казарма была закрыта, а к дежурному за ключом Иван не пошел: по версии Бутры, потому что «боялся показаться на глаза», ведь из-за драки к нему могли возникнуть вопросы. После этого, по словам офицера, Голиней «позвонил подруге» (Ксении Дубинкиной), которая привезла его к дому в 10 вечера. «А пришел он домой в полночь, — говорит Бутра. — Где он два часа был? Почему сразу не зашел?» При этом сам же Бутра на одном из допросов говорил, что уже после тренировки 24 ноября видел Голинея в душе — и никаких следов травмы на его теле не заметил.
Следствие же никаких подтверждений ни драки в кафе, ни того факта, что Голиней где-то подрабатывал во время службы во вневедомственной охране, не обнаружило. Наталья Голиней считает, что Бутра все это выдумал. «Во-первых, Ваня не имеет права вообще нигде подрабатывать как госслужащий (сотрудники МВД, как и госслужащие, могут подрабатывать, но только тремя способами: заниматься преподавательской, научной или творческой деятельностью, попытки заработать другими способами приравниваются к должностному преступлению, — прим. ТД), — объясняет мать Голинея. — Во-вторых, он физически не мог [подрабатывать]. У них на тот момент не хватало экипажей, и их ставили в смену сутки через сутки: он приходил домой, падал, просыпался — и снова на работу».
Как рассказывает Наталья Голиней, вечером 23 ноября ее сын действительно был в кафе «Пивзавод», но просто заходил туда к друзьям. В шесть часов вечера он приходил домой и попросил мать приготовить ему постельное белье, чтобы ночевать на базе. Однако около полуночи вернулся домой, сказав, что ворота базы были закрыты. (Эту версию подтверждает и Михаил Дубенкин). Где ее сын был с шести вечера до полуночи, Наталья Голиней не знает; никаких следов драки она, разговаривая с сыном, не заметила, как и Ксения Дубинкина, которая действительно вечером подвозила Ивана.
Наталья слышала, как на следующий день в шесть часов утра ее сын собрался и вышел из дома — ехать до базы было далеко. По дороге он отправил сообщение Ксении — написал, что на улице холодно и нужно одеваться теплее. В следующий раз Ксения увидела его, когда разговаривать Голиней уже не мог.
«Организм слабенький оказался»
Наталья Голиней смогла увидеть сына только через несколько недель после того, как его привезли в больницу. «Он весил килограммов 40, одни кости да кожа, на голове была вмятина — будто полголовы нет», — вспоминает она.
После инцидента с Голинеем командир его отряда Олег Сидорчик уехал в длительную командировку в Дагестан (разговаривать с «Холодом» о Голинее он отказался). Фельдшер Фатеев уволился из силовых органов (связаться с ним «Холоду» не удалось). А Владимир Бутра, командовавший отделением взвода, вскоре после окончания служебных проверок вышел на пенсию по семейным обстоятельствам — его жена родила дочь, а после этого тяжело заболела.
Наталья активно занялась восстановлением здоровья сына: советовалась с нейрохирургами по поводу препаратов, приглашала в больницу массажистов. Друзья Вани приходили в больницу, сажали его на инвалидную коляску и катали по всем коридорам; показывали буквы, проверяли на пальцах знание таблицы умножения. Разговаривать Иван не мог, но зато выработал сигнал: один палец означал да, два пальца — нет. Так выяснилось, что мозг у Голинея работает: всю таблицу умножения и номера телефонов он помнил.
Параллельно Наталья Голиней пыталась выяснить, что все-таки случилось с ее сыном. ОМОН провел служебную проверку, которая установила, что сотрудник получил травму в спортивном зале на базе отряда. При этом в больнице, по словам Натальи, представители ОМОНа не появлялись. Бывшие работодатели сына дали о себе знать, только когда мать Ивана устно обратилась в Управление собственной безопасности МВД и попросила разобраться в ситуации. После этого ее пригласили на базу ОМОНа. На встрече сослуживцы Ивана спрашивали, как Голиней себя чувствует и нужно ли чем-то помочь. Наталья ответила, что нужно купить лекарств и оплатить лечение в барокамере — и предоставить бойцов, чтобы они могли носить Ивана на это лечение.
Через некоторое время ОМОН действительно прислал бойцов помочь бывшему сослуживцу. К тому моменту Наталья уже знала от Михаила Дубенкина, что сын накануне смены рассказывал ему про будущий спарринг. Голиней, как она утверждает, спросила у омоновцев, действительно ли ее сын в нем участвовал. «И они мне отвечали: “Знаете, мы же все через это проходили, только все по-разному”, — вспоминает она. — “У вашего сына вот организм слабенький оказался”».
Владимир Бутра подчеркивает, что для помощи Ивану «около полумиллиона только с нашего отряда собрали» (Наталья Голиней подтверждает, что на ее счет поступали деньги от бойцов). «Мы никого в беде не бросаем, — говорит Бутра. — Наш сотрудник, значит, мы помогаем. Руководство ездило к ним в первые дни. Постоянно Сидорчик к ним ездил. Мы и сейчас бы ей помогали, если бы она так себя не вела».
«Мы своих не бросаем»
Зимой 2015 года Наталья Голиней перевезла сына домой и твердо решила поставить Ивана на ноги. «Врачи смотрели на меня как на дуру, — рассказывает она. — Говорили: “Ну да, ну да, поднимется он. В лучшем случае будет овощем, в худшем — осталось ему два-три месяца». Но я никого не слушала, говорила: “Он поднимется”». Голиней начала заниматься с Ваней лечебной физкультурой, водить его к логопеду; восстановлению сына она посвятила практически все свое время.
Через несколько месяцев женщина решила обратиться за помощью к областному начальству МВД. Тогда его возглавлял генерал Юрий Алтынов. Однако, как утверждает Голиней, при первой попытке записаться на прием секретарь Алтынова сообщила ей, что «по вашему вопросу уже все решено», — хотя Голиней к тому моменту еще никаких вопросов не задавала. Как объяснила секретарь, до нее в приемную приходила начальник поликлиники МВД и просила 200 тысяч рублей на операцию для Голинея, но Алтынов сказал, что таких денег у ведомства нет.
Наталья удивилась — операция ее сыну на тот момент не требовалась. Что имела в виду начальник поликлиники и действительно ли речь шла о ее сыне, она узнать так и не смогла, но с Алтыновым в апреле 2015 года наконец увиделась. По словам женщины, генерал сказал, что в курсе ситуации ее сына, и сообщил, что это «однозначно не мячик: если бы у нас так мячик каждому попадал, то все бы футболисты уже были с трепанациями». Алтынов обещал выяснить, действительно ли Иван пострадал в результате спарринга, и наказать виновных, а также купить Голинею инвалидную коляску за счет МВД. «Мы своих не бросаем», — подытожил генерал.
Коляски от государства Голиней так и не получил. Зато через несколько дней Наталье позвонил начальник управления по работе с личным составом Тюменского МВД Александр Мартиновский и попросил о встрече. На этой встрече, как утверждает Наталья Голиней, Мартиновский посоветовал ее сыну «по-тихому», не привлекая внимания журналистов, уйти на пенсию, получить за это компенсацию и «восстанавливаться самим». (Мартиновский через пресс-службу отказался разговаривать с «Холодом», сославшись на то, что не комментирует «действия подразделений других силовых структур», — ОМОН, который в 2015 году подчинялся МВД, теперь входит в состав Росгвардии).
Из общения с полицейскими начальниками Наталья Голиней сделала вывод, что ведомство ее сыну никак помогать не будет. Тогда вместе с друзьями сына она начала общественную кампанию по сбору средств на лечение Ивана в Израиле — деньги собирали через интернет, вешали объявления на остановках и в транспорте, обращались в СМИ. По словам Натальи Голиней, когда она подняла шум, ей начали звонить из МВД с претензиями, но необходимую сумму она собрала за три недели. «Изначально мы собрали 2,5 миллиона рублей, их я растягивала как могла, нам на девять реабилитаций хватило, — объясняет она. — Сейчас на реабилитацию откладываем пенсию: накопили — поехали». Компенсацию, о которой говорил Мартиновский, ей также платить отказались: военно-врачебная комиссия установила, что травма действительно была получена на базе ОМОНа, но решила, что ответственность за нее отряд не несет.
Все это время Голиней продолжала сама заниматься с сыном физическими и интеллектуальными упражнениями. Однажды она спросила его, получил ли он травму в результате удара мячом.
Иван показал два пальца — «нет».
Летом 2015 года Голинеи написали заявление в Следственный комитет, и вскоре следователи возбудили уголовное дело о превышении должностных полномочий «неустановленными сотрудниками ОМОН».
Необходимость терпеть
История Ивана Голинея — далеко не единственный случай, когда новички получают тяжелые травмы в результате «проверочных» спаррингов в силовых органах. Работает всегда одна и та же схема: мужчин обязывают драться с опытными бойцами отрядов особого назначения; во время спарринга их бьют по голове, и потом они долго лечатся или умирают. В подавляющем большинстве случаев врачи за боями не следят.
В 2009 году 30-летний сотрудник МВД погиб, пытаясь попасть в отряд особого назначения «Зубр», — ему устроили спарринг сразу с семью спецназовцами.
В 2010 году 27-летний житель Нижнего Тагила проходил вступительные испытания в элитное подразделение ОМОНа. 10-минутный спарринг против трех опытных бойцов закончился тем, что «левое полушарие его мозга практически превратилось в фарш». Мужчина умер.
В ОМОН в 2012 году хотел устроиться и житель Адыгеи — и в третьем раунде спарринга с действующими сотрудниками ему стало плохо. Когда его доставили в больницу, он был в коме; лечиться пришлось несколько месяцев. Следственный комитет отказался возбуждать против омоновцев уголовное дело, но мужчине в итоге удалось отсудить у МВД около миллиона рублей. В том же году кандидату в спецназ ФСИН в Татарстане стало плохо после двух рукопашных поединков; он уехал домой и умер там от закрытой черепно-мозговой травмы.
В 2013 году в спецназ башкирского ФСИН пытался устроиться бывший чемпион мира по кикбоксингу среди юниоров. После спарринга его доставили в больницу с сотрясением мозга и переломом основания свода черепа. Он умер в больнице, не приходя в сознание.
В октябре 2014 года 19-летний житель Марий Эл пытался устроиться на службу в ОМОН. Ему полагалось выдержать экзаменационный бой. В третьем раунде он потерял сознание. На следующей день он умер, не приходя в сознание. Верховный суд обязал МВД выплатить семье погибшего два миллиона рублей.
Орловский исследователь Андрей Ашихин указывает, что традиция использования рукопашного боя для подготовки бойцов спецподразделений насчитывает десятки лет. В каждом силовом ведомстве есть и свои нормативы, которые должен сдать любой сотрудник. Впрочем, как правило, речь тут идет об обычной физкультуре: беге, отжиманиях и подтягиваниях.
Боевой спарринг, как объясняет бывший руководитель пресс-службы ФСБ и член высшего совета движения «Сильная Россия» генерал-лейтенант Александр Михайлов, — это именно форма повышения квалификации. Причем, по его словам, практикуется она конкретно в Специальных отрядах быстрого реагирования (СОБР) и «только по желанию того бойца, который хочет получить “краповый берет”».
«Уставы Вооруженных сил ведь определяют необходимость человека терпеть, — рассуждает Михайлов. — Стойко переносить тяготы и лишения воинской службы — это основная задача воина. Любого человека на службе приучают терпеть, преодолевать себя, свои возможности. А эти спарринги — это такая традиция, которая реализуется во внутренних войсках, где люди показывают свою стойкость и выносливость».
В СОБРе спарринги действительно назначаются официальным приказом, однако эксцессы случаются и там. Так, в 2019 году за помощью к Наталье Голиней обратился бывший томский оперативник Иван Ткаченко. В августе 2014 года он, пытаясь поступить в СОБР, получил во время спарринга травму, которая тоже закончилась трепанацией черепа. Впрочем, Ткаченко относительно быстро поправился и уже в 2015 году снова вышел на работу оперуполномоченным в полицию. Однако в 2019 году ему стало плохо на дежурстве, и врачи сказали, что последствия травмы не позволяют ему дальше работать в органах. Ткаченко пошел увольняться, но МВД отказалось заплатить ему два миллиона рублей компенсации, мотивировав это тем, что травма не является «служебной». В суде посчитали, что Ткаченко, который служил в уголовном розыске, сам захотел поступить в СОБР и проходил спарринги не по службе, а по собственному желанию. Сейчас Ткаченко судится с МВД — его иски дважды отклонялись; в мае дело отправили на новое рассмотрение.
В остальных подразделениях, кроме СОБРа, спарринги официально не легализованы, однако по всей видимости регулярно практикуются. Так, в группе во «ВКонтакте», посвященной силовым ведомствам, спарринги упоминаются в качестве одного из этапов сдачи нормативов в ФСБ и ОМОНе. Когда МВД проводило внутреннюю проверку по инциденту с Иваном Голинеем, факт проведения спаррингов подтверждал сотрудник ОМОНа Сергей Пенкин: правда, он утверждал, что проводятся они только при поступлении в «черные береты» — и со всеми необходимыми мерами предосторожности.
Ответственный секретарь Союза комитетов солдатских матерей России Валентина Мельникова вспоминает, что эксцессы со спаррингами в ОМОНе случались и в 1990-х. «Там должны были быть состязания по определенным правилам — с надзором, с судьей, чтоб не применяли приемов недозволенных. И тоже там было отмороженное офицерье, которое натравливало их [друг на друга], как гладиаторов. Это было незаконно, — вспоминает Мельникова. — Тогда тоже судили и наказывали, когда это всплывало. И тогда, и сейчас такие случаи — это самодеятельность, это недосмотр командиров подразделений». По ее словам, в последние годы в Комитет солдатских матерей жалобы на спарринги не поступают.
Основатель проекта «Омбудсмен полиции», адвокат Владимир Воронцов, вспоминает историю своего сослуживца, который пытался поступить в СОБР дважды. В первый раз он не выдержал спарринг — а во второй, наоборот, «чересчур уверовал в себя и пошел в нападение»: обошлось без травм, но в СОБР мужчину все равно не взяли. «[В спецподразделениях] должен быть отбор — это не игрушки, это действительно серьезные вещи, — рассуждает Воронцов. — Но когда людей калечат, конечно, это ни в какие рамки не вписывается». По его словам, сотрудник, который проводит спарринг, должен понимать, что перед ним кандидат на службу, а не преступник, а сами бои должны проходить без посторонних — «не в форме гладиаторского шоу, где кому-то хочется хлеба и зрелищ». (8 мая Владимира Воронцова арестовали по обвинению в вымогательстве, комментарий «Холоду» он давал до этого. Воронцов не признал вину, в его поддержку выступили бывшие и нынешние полицейские, — прим.ТД).
«Я что, не мужик?»
Следователем по делу Голинея в 2015 году назначили Зою Камушкину, которая тогда занималась всеми делами, где в преступлениях обвинялись сотрудники органов. Наталья Голиней называет ее «сволочью редкостной». По словам матери Голинея, на первом же допросе Камушкина заявила ей, что «такие травмы получают за месяц» — мол, «гематома накапала». В ответ Наталья заявила, что ни она, ни сын со следствием разговаривать не будут. (На момент публикации материала Камушкина не ответила на официальный запрос в СК об интервью; в разговоре с «Холодом» давать комментарии она отказалась).
Мать продолжала лечить Ивана — они съездили в реабилитационные клиники в Грецию, в Москву, в Китай, в Тюменскую область. Состояние сына постепенно улучшалось — ему вставили черепную пластину, к концу 2015 года он начал тихо произносить слова. А в октябре 2015 года уголовное дело о превышении полномочий «неустановленными сотрудниками ОМОН» было переквалифицировано на причинение тяжкого вреда здоровью неизвестным лицом (но не сотрудником ОМОН) — и передано из Следственного комитета в полицию. В постановлении говорилось, что гематома образовалась за период от 12 до 24 часов до трепанации черепа, а кровоподтек на левом боку — и вовсе за один-два дня до того, как Ивана привезли в больницу. То, что Голиней 24 ноября пришел на работу и полдня ни на что не жаловался, следствие объяснило «светлым промежутком», который бывает в начальный период черепно-мозговой травмы.
«У Камушкиной версия была такая, что мы дома с мужем его избили и на работу отправили. “Ищите, кто его там избил”, сказала она городскому отделу полиции, куда передала наше дело, “с родителями разговаривайте”», — объясняет Наталья Голиней.
Владимир Бутра и его адвокат и сейчас предполагают, что Иван Голиней «прикрывает» своего отчима, который мог его избить, а его мать то ли не хочет терять мужа, то ли находится «под его влиянием». «Он же бывший сотрудник МВД, который был уволен по отрицательным мотивам из органов», — утверждает Бутра (никаких подтверждений этой информации «Холоду» найти не удалось; Наталья Голиней говорит, что ее муж вышел на пенсию по выслуге лет). Еще одна версия бывшего офицера ОМОНа заключается в том, что Голиней после тренировки выходил в магазин, находящийся в 600 метрах от базы, а вернулся «весь в снегу»: по его мнению, он мог упасть, потому что в тот день был гололед.
Найти «неизвестное лицо», которое стало виновником травмы омоновца, полицейским не удавалось несколько лет — и в итоге очередная экспертиза, проведенная в марте 2018 года, установила, что вред здоровью Голинея все-таки причинили на базе ОМОНа.
К тому времени Иван Голиней постепенно начал разговаривать и сказал, что спарринг был. А ударил его сам Владимир Бутра.
По версии семьи Голиней, события 24 ноября 2014 года развивались так: Ивана поставили в спарринг с Бутрой, и тот ударил новичка так, что после этого его отнесли в казарму со сломанным крестцом (перелом крестцового позвонка у Голинея обнаружили только в сентябре 2015 года; Бутра считает, что Иван получил его уже после инцидента на тренировке). В казарме к Голинею зашли начальник ОМОНа Сидорчик и фельдшер Фатеев, который сказал, что омоновца нужно срочно везти в больницу, иначе он умрет. Сидорчик, однако, приказал не вызывать скорую, а отправить Голинея в поликлинику МВД. Наталья Голиней считает, что, если бы сыну оказали помощь вовремя, «ничего бы этого не было: ни длительного восстановления, ни судов». (Против Сидорчика никаких обвинений следствие не выдвигало).
В октябре 2018 года уголовное дело передали из полиции обратно в СК, однако сам Голиней, по словам матери, поначалу отказывался давать показания. «Я что, не мужик?» — спросил он. Тогда, по словам Натальи, она заплакала, встала на колени и сказала: «А если другая мать своего сына не дождется с работы и он умрет от этих спаррингов? Это надо прекратить. Я твоя мать, я тебя сейчас восстанавливаю. А они — твое братство — тебя бросили. Выбирай». После этого Иван начал говорить со следователями.
Вскоре, как вспоминает Наталья Голиней, Ивана и Бутру вызвали на очную ставку. Как раз незадолго до этого Иван стал много материться — врачи предупреждали мать, что восстановление может сопровождаться такими эффектами. По словам Натальи, на вопрос, в каких он отношениях с Бутрой, Голиней ответил: «В ****** [плохих]». Когда Бутре разрешили самому задавать вопросы, он попросил Голинея вспомнить, в какой экипировке офицер был на спарринге. Голиней отказался («Ты что, ***, не помнишь, во что был одет?»), но на вопрос: «Кто тебя бил?» четко ответил: «Ты».
В ноябре 2018 года Бутра из свидетеля по уголовному делу стал подозреваемым; еще через месяц дело дошло до суда. Как рассказывает бывший офицер, увидев в СМИ статью про него, сослуживцы скинулись и оплатили ему адвоката. Это, впрочем, единственный для него положительный эффект от общественного резонанса вокруг истории — в письме федеральному министру внутренних дел Владимиру Колокольцеву он утверждает, что в результате усилий Натальи Голиней ему поступают письма с угрозами, членов его семьи травят, а его электронную почту взломали.
Нормальный парень
40-летний Владимир Бутра признается: если бы сейчас с него сняли обвинение, он бы вернулся на работу. У коренастого, коротко стриженного бывшего офицера глубоко посаженные глаза, из-за чего он всегда смотрит словно исподлобья, и сдержанная мимика. Он слегка сутулится.
Владимир Бутра работал в ОМОНе с 2001 по 2015 год. За это время у него было 10 длительных командировок на Северный Кавказ: в Чечню и Дагестан. У Бутры есть государственные награды, почетная грамота и благодарность министра МВД, пять памятных медалей за выполнение служебного долга, шесть нагрудных знаков за отличие в службе. За все 15 лет у него не было никаких служебных взысканий.
«Он простой деревенский парень. Он нормальный парень, он говорит: “Ну не было” — и я ему верю», — рассказывает его адвокат Александр Даменов. Он считает, что его подзащитного сделали «козлом отпущения». По словам Бутры, новый следователь Тимур Шауцуков говорил ему, что сам устал от Натальи Голиней, и предлагал признать вину по статье о причинении тяжкого вреда здоровью по неосторожности и закрыть дело за истечением сроков давности. Однако Бутра отказался признаваться в том, что, по его словам, он не совершал.
Бутра признает, что 24 ноября проводил утреннюю тренировку с отрядом Голинея, однако отрицает, что бил омоновца и вообще как-либо нарушал закон. По его мнению, Иван указал на него только потому, что запомнил его как наставника.
Суд над Бутрой шел долго — почти десять месяцев. Представители МВД на заседаниях, в частности, отрицали, что травма Ивана была получена на службе, несмотря на то, что ранее семья Голинея выиграла у ведомства компенсацию по гражданскому иску, доказав «военный характер травмы», и получила положенные в таком случае 200 тысяч рублей. Однако суд в итоге встал на сторону семьи — в 2019 году Бутру признали виновным в превышении должностных полномочий и приговорили к четырем годам условно.
По словам адвоката, сейчас Бутра подал очередную апелляцию; параллельно он пишет письма о своем деле в Администрацию президента, Генеральную прокуратуру и Следственный комитет. Бывший омоновец признается: раньше он думал, что сотрудники силовых структур находятся на привилегированном положении, но теперь понял, что «у нас в России жизнь человека абсолютно не ценится».
«Хотелось хлеба и зрелищ»
В мае 2017 года Наталья Голиней была на даче, когда ей позвонила подруга.
— Ты читала в интернете про мальчика?
— Про какого? — спросила Наталья.
— Еще одного приняли в свои ряды, и тоже в Тюмени.
Речь шла про 21-летнего Влада Елфимова. Бывший ученик кадетского класса, отслуживший в спецназе ВДВ, мастер спорта и чемпион Сибири по уличному воркауту, которого друзья и соседи описывают как остроумного, дружелюбного и рассудительного парня, в тот момент работал в Тюмени охранником в ресторане, но хотел устроиться на работу в спецназ тюменского управления Федеральной службы исправления наказаний. Елфимов был единственным кормильцем в семье, и, чтобы помогать матери с инвалидностью и несовершеннолетней сестре, ему нужна была нормальная зарплата. Утром 5 мая 2017 года он поехал сдавать необходимые нормативы. Одним из пунктов программы был спарринг — Елфимову нужно было по две минуты бороться с действующими сотрудниками ведомственного отряда спецназа. Именно во время боя он получил черепно-мозговую травму.
«Я ничего не знала про ситуацию Ивана Голинея, вообще не думала, что с Владом может что-то такое случиться, — рассказывает его подруга Анастасия Митичкина. — Я утром видела, что он во “ВКонтакте” сидит, и подумала: вернется со спарринга, я его поздравлю». В середине дня выяснилось, что Елфимов попал в больницу, и его друзья и близкие помчались туда. «Сидим час-два, не понимаем, что происходит, — вспоминает Митичкина. — Потом врачи выходят с операции и говорят, что он в реанимации». В коме Елфимов провел 39 дней, после этого он не мог самостоятельно передвигаться, есть, разговаривать.
Двоюродная сестра Елфимова впоследствии говорила: бойцы подразделения сказали ей, что в спарринге участвовали соперники, в два раза превосходившие Влада в весовой категории (Елфимов весил 76 килограммов). Бой проходил на «импровизированном ринге», а сам спарринг был развлечением: в ведомстве провожали на пенсию генерала, и руководству «хотелось хлеба и зрелищ». Родственники Елфимова пересказывали слова бойцов о том, что во время спарринга он был без шлема, а после удара сотрудники ФСИН еще два часа пытались самостоятельно привести его в чувство и только потом отвезли в больницу.
Узнав о случившемся, Наталья Голиней стала искать контакты родственников Елфимова, а когда нашла, рассказала им о своем опыте. «Сразу им сказала: “Будет так же, как у нас”. Ваню бросили в больнице, и никто его не лечил — так и тут будет», — говорит Голиней. После разговора с ней тетя Елфимова пошла к лечащему врачу со списком препаратов, которые помогли Ивану. В октябре 2017 года Владу установили титановую пластину в череп; в декабре на собранные в результате общественной кампании деньги его отправили на 21-дневную реабилитацию в Клинику института мозга в Свердловской области. После этого Елфимов впервые смог самостоятельно поесть, он начал садиться в постели и пытаться произносить слова.
Изначально сотрудники УФСИН объясняли травму Елфимова тем, что он «неудачно поскользнулся в душе», при этом, по словам родственников, в больницу его доставили одетого, в сухих вещах. В итоге, когда завели уголовное дело о причинении тяжкого вреда здоровью по неосторожности, главным обвиняемым стал бывший врио командира тюменского спецназа ФСИН Геннадий Дудко. Уже на суде представители ведомства подтвердили, что спарринг был, а спецназовцы, которые били Елфимова руками и ногами по голове и телу, не знали о том, что такого рода процедуры при приеме на службу запрещены.
В мае 2019 года Ленинский районный суд Тюмени признал Дудко виновным в превышении должностных полномочий из-за проведения спарринга в нарушение инструкции. Он получил три года условно; на те же три года ему запретили занимать должности на госслужбе.
Влад Елфимов ездил в Клинику института мозга уже пять раз; сейчас он научился медленно передвигаться, опираясь на трость. Наталья Голиней приезжала в гости к Елфимовым, но сам Иван с Владом не виделся. В феврале 2019 года он написал под его фотографией во «Вконтакте»: «Владик, Владик, Владислав, а сделай так, чтобы я мог тебе написать!». «Если бы у Влада была возможность общаться по интернету, они бы общались, — говорит мать Голинея. — Но у Влада, конечно, ситуация намного хуже».
«У нас все супер»
Иван Голиней сидит за столом и перебирает гречку: каждое зернышко со стола нужно взять и положить в чашку. Так он разрабатывает кисть правой руки, раньше он вовсе не мог ей двигать, а теперь его мать планирует восстановить ее «на сто процентов». Сейчас Иван уже может отвечать на вопросы, ходить, опираясь на стену, перезваниваться и переписываться с друзьями, а еще с прошлого года он встречается с девушкой. С Надеждой они познакомились в соцсетях — у девушки своя история, похожая на историю Голинея: подростком она выпала из окна многоэтажки и прошла через 20 операций и тяжелый процесс восстановления. Впрочем, сейчас последствий травмы совсем не видно.
«Два месяца он меня окучивал, — рассказывает Надежда. — Я подумала, все взвесила. Знаете, у всех в отношениях есть какие-то сложности: кредиты, ипотеки, ссоры, а у нас все супер, просто реабилитация».
Надежда и Иван вместе ходят гулять, планируют отпуск в другой стране. Наталья Голиней тем временем после нескольких лет занятий с сыном начала думать о поступлении в медицинский институт и карьере реабилитолога. А сам Иван хочет теперь все-таки получить высшее юридическое образование.
Владимир Бутра сейчас ждет заседания суда по своей апелляции. Олег Сидорчик продолжает работать командиром тюменского ОМОНа. Генерал Юрий Алтынов, к которому Наталья Голиней когда-то приходила просить поддержки, больше не работает в силовых структурах. Он ушел в отставку в ноябре 2019 года, а вскоре после этого его задержали по подозрению в получении взятки в особо крупном размере.
Редактор — Александр Горбачев