Коллекция документов вермахта и советских Вооруженных сил периода Второй мировой войны в Центральном архиве Министерства обороны России на оцифровке
В середине июня президент России Владимир Путин выпустил статью о Второй мировой войне, в очередной раз подняв тему о недопустимости переписывания истории. Одна из главных мыслей текста — принципиально важно опираться на подлинные архивные документы, которые невозможно оспорить. Путин также призвал все государства активизировать процесс открытия архивов и публикации ранее неизвестных документов военного периода. Звучит справедливо и убедительно, но как раз в нашей стране значительная часть архивной информации времен войны для многих отечественных историков до сих пор остается тайной за семью печатями. У людей возникают сложности в доступе к полным данным даже о собственных родственниках, и каждый поход в читальный зал может превратиться в сложный квест с препятствиями. Что мешает открытию военных архивов в нашей стране — идеологические барьеры или банальная бюрократия? Долго ли сможет храниться память о победе в современной России? Похоже, что вопросов пока больше, чем ответов.
«Мясной Бор стучит в мое сердце»
«Если у немца половинка жетона, значит, он учтен у себя погибшим, а если жетон целый, значит, он пропал без вести. Один раз нам попался боец с половинкой жетона. На поле боя, практически наверху. Каска торчала из дерна, руки сложены на груди, и половинка жетона в районе бывшего кармана. Ног не было, — вспоминает военный историк и поисковик Игорь Ивлев. — Это было в Карелии. В общей сложности на том участке было найдено ровно двадцать человек. У пятнадцати жетонов не было вообще. Останки есть, немецкая амуниция есть, а жетонов нет».
В историях, рассказанных Ивлевым, удивляют детали, которые он постоянно упоминает, восстанавливая события десяти или двадцатилетней давности.
«А лет за пять до этого там же, в Карелии, мы нашли еще одного эсэсовца, он тоже был с целым жетоном. Его наши украли “языком”, утащили в свой тыл — и на свою беду на нейтральной полосе погибли все. Подорвались на немецкой мине-лягушке. Наших было двое, немец один. Стакан этой мины так и лежал между ними. Наши были голые — ну разведчики, понятное дело, а у него было и снаряжение, и целый жетон. Вот по нему мы сделали запрос и узнали, что звали его Макс Корнитшки. Он пропал без вести 4 мая 1942 года, примерно указано место, где он пропал, и оно примерно совпадает с местом, где мы его нашли».
Поисковиком Ивлев стал случайно. Долгое время он работал геологом в тайге, искал алмазные месторождения.
«Я алмазы жменями держал. Специально как-то раз мне в руки их насыпали и сказали: “Ты потом эту жменю вспомнишь еще не раз”. Так оно и оказалось».
В декабре 1988 года судьба его круто изменилась — отправившись в Армению сразу после случившегося там землетрясения, он познакомился там с человеком, который рассказал, что собирается в поисковую экспедицию в деревню Мясной Бор. Новый знакомый туда так и не попал, а геолог Ивлев уже в апреле 1989 года поехал в Новгородскую область, где на линии Волховского фронта в 1941-1942 гг.. разворачивались кровопролитные бои. Итоги экспедиции для большинства участников стали громом среди ясного неба. Почти полвека после тех событий на Волховском фронте, в конце 80-х полторы тысячи поисковиков за две недели работы сумели найти и вынести из леса останки 3729 человек. С тех пор, повторяет Ивлев: «Мясной Бор, как пепел Клааса, стучит в мое сердце».
Экспедиторы готовят к захоронению останки 3729 солдат и офицеров, погибших в деревне Мясной Бор, где в годы Великой Отечественной войны велись ожесточенные бои. 1989 г.Фото: Алексей Варфоломеев/РИА Новости
Именно тогда, в конце 80-х, поисковиков впервые пустили в архивы с документами времен Великой Отечественной войны. Впервые простые советские люди прикоснулись к документам военного времени.
Дату первого посещения Центрального архива Министерства обороны (ЦАМО) в Подольске Ивлев помнит до сих пор: 1 декабря 1990 года. Вот уже 30 лет он там завсегдатай.
«Каждый день на протяжении трех десятков лет я изучаю десятки, если не сотни документов. У меня в электронных копиях свыше четырех миллионов документов. Через меня прошли миллионы документов, уже благодаря хотя бы этому фактору я могу сказать, что [с годами] количество переросло в качество. По большому счету больших проблем нет, есть шероховатости».
Игорь ИвлевФото: из личного архива
Ивлев — не сторонник радикального реформирования архивной системы. Попытки что-то поменять в нашей стране всегда заканчиваются масштабным разрушением, говорит он.
«Поэтому я сторонник спокойного, поступательного, неторопливого процесса, в котором главные приоритеты — это осторожность и осмотрительность при введении каких-либо изменений. Есть такой анекдот времен Советского Союза: в камере сидят несколько человек, делятся историями о том, кто за что сидит. И вот доходит очередь до простого сантехника. — “За что сидишь?” — “Пригласили меня менять кран в обком партии. Я глянул на кран, на подводку, на стояк и понял, что все надо менять. Так сдуру и сказал: “Да у вас вместо крана надо менять всю систему”. Так сюда и загремел”».
В ЦАМО хранятся документы штабов и управлений, частей, учреждений и военных учебных заведений Минобороны с 1941 года до конца 1980-х гг. Сегодня это около 90 тысяч фондов, более 18,5 миллиона единиц хранения. Главной проблемой военных архивов поисковик Ивлев считает приказ министра обороны № 1995 ДСП, подписанный бывшим министром Анатолием Сердюковым 26 октября 2011 года. Один из разделов приказа, вводящего инструкции по работе с архивами, касается ограничения доступа к рассекреченным документам.
«То есть документы рассекречены, а получить их нельзя, — недоумевает историк. — В противовес действующему федеральному законодательству, которое не предполагает никаких ограничений по получению и использованию информации, ведомственный приказ предписывает действия специалистам архива, которые, естественно, выполняют это предписание, по-другому в армии быть не может».
Коллекция документов вермахта и советских Вооруженных сил периода Второй мировой войны в Центральном архиве Министерства обороны России на оцифровкеФото: Александр Черных/Коммерсантъ
Еще одна проблема — до сих пор не рассекреченные архивы времен войны. Однако тут, по мнению Ивлева, военным просто не хватает ресурсов.
«Существует экспертная комиссия, которая в соответствии с утвержденным регламентом ведет работы по рассекречиванию архивных документов. Поскольку в этой комиссии работает определенное количество специалистов, то физические возможности ограничены. Если я не ошибаюсь, в центральной экспертной комиссии состоит 71 человек и все эти люди занимаются не только ЦАМО, но и многими другими архивами. Вот и посчитайте: сколько может один отдельно взятый специалист рассекретить дел, если регламент работы предполагает два рабочих дня в неделю непосредственно с делами? Здесь проблема с физическими возможностями по рассекречиванию, а не со стоическим нежеланием государства показать что-то своим гражданам. Каждое дело нужно проштамповать, на каждое дело заполнить акт — технически это достаточно рутинная и длительная работа».
«Умылись кровью?»
Когда-то через руки Игоря прошли тысячи каратов, но вот уже больше тридцати лет вместо драгоценных камней он извлекает из земли человеческие кости. Счет вынесенных из лесов и болот воинов, по словам Ивлева, перевалил уже за восемь тысяч. Личности подавляющего большинства установить невозможно. Ответ поисковика на вопрос о том, сколько еще незахороненных бойцов хранит наша земля, заставляет на несколько секунд замолчать.
«В чистом виде непогребенных, то есть оставленных на поле боя без погребения, к настоящему времени могло остаться сравнительно немного. Если взять всю территорию России, Украины, Молдавии и Беларуси, то их может быть до миллиона. А вот останки солдат, находящиеся на полях боев в мелких засыпанных ячейках, окопах, воронках, — их к кому отнести? Тех, кто присыпан временем, парой бросков штыковой лопаты или засыпан взрывом, их же никто не хоронил. Вообще никто. Это брошенные или непогребенные? Так вот, если рассматривать всех в совокупности, то мы можем выйти на цифру примерно в семь миллионов человек».
В феврале 2017 года имя историка Ивлева стало известно общественности после того, как в российской Госдуме прозвучал доклад с новыми оценками жертв Великой Отечественной войны. Прозвучала цифра почти в 42 миллиона жизней, основанная на исследовании поисковика, опубликованном еще за пять лет до этого в сборнике «Умылись кровью?».
«А что я должен думать, если в Государственном архиве Российской Федерации я нахожу документы, по которым я вышел на 42 миллиона человек, погибших от факторов войны».
Не менее 20 миллионов жизней, по подсчетам Ивлева, составили безвозвратные потери среди советских военнослужащих. А по официальной статистике — в два раза меньше.
7 мая 2011 г. Участники поисковой экспедиции «Долина» засыпают братскую могилу. Церемония массового перезахоронения останков погибших советских солдат состоялась на воинском мемориале в деревне Мясной борФото: Константин Чалабов/РИА Новости
«Они отказались от почти 10 миллионов персоналий в уточняющих сведениях, которые хранятся в их же архиве, в архиве Министерства обороны. Где логика? — удивляется историк. — Был политический заказ, чтобы военные потери СССР и Германии были примерно один к одному. Почему не идут на признание? Пытаются блюсти честь мундира. 8 мая 1990 года на сессии Верховного Совета СССР Горбачев доложил съезду о том, что безвозвратные потери в войне составили 8,7 миллиона человек, а общие потери всего народа — 26,6 миллиона человек. Горбачев доложил о результатах работы комиссии, которую возглавлял генерал-полковник в отставке Григорий Кривошеев. Эти люди имели доступ ко всем документам, но часть источников они отвергли, то есть просто сознательно не стали включать в расчет. Речь идет о донесениях военкоматов и прочих инстанций о судьбах военнослужащих, так называемые документы уточняющих сведений. Плюс заявления родственников, плюс неучтенные извещения, которых не было ни в военкоматах, ни в архивах, а были только на руках у населения. Главными комиссия Кривошеева признала донесения войск, а уточняющие сведения не посчитали. Это все не включили почему? Ну портилась картина жизни, которую военные себе нарисовали в благоприятном варианте».
Ну и кто пойдет на попятную, если столько лет такое количество людей публиковало столько ереси и получало за это звания, ордена и ученые степени?
«Они, конечно, все понимали. Если они отказались от нескольких массивов сведений, то как они могли не понимать. Я же им в глаза смотрел, вопросы задавал Кривошееву и его коллегам. “Вы что же делаете, дорогие мои?” — “ А что ты хочешь? Время прошло”».
На коротком поводке
При всех претензиях к военным российские историки и поисковики, с которыми мы побеседовали, не сговариваясь, хвалят инициативу Министерства обороны по работе, которая уже полтора десятка лет ведется в интернете. ОБД «Мемориал», «Подвиг народа» и «Память народа» — электронные базы с миллионами оцифрованных документов, содержащих данные об участниках Великой Отечественной войны.
Благодаря этим сервисам не только обычные люди, но и специалисты получили онлайн-доступ к огромной базе документов, которые раньше были доступны только избранным. Однако, по словам Игоря Ивлева, значительная часть документов по истории Великой Отечественной войны вряд ли появится в открытом доступе.
«Из общего доступа изъяты наградные документы на пилотов бомбардировочной авиации, на наших разведчиков-диверсантов, на офицеров особых отделов и отделов контрразведки СМЕРШ, на наших агентов, на партизан и на прочих лиц, чья деятельность может быть истолкована двояко. Огромное количество наших летчиков получили свои награды за то, что разрушали города Европы. Вы можете сказать: “Ну как же так, была война, был приказ, было задание, был враг, чью территорию было приказано бомбить. Люди бомбили, разрушали укрепления и промышленность противника и получали за это награды”. И это справедливо. И я так скажу, и любой так скажет. Но кому-то из высоких лиц в Министерстве обороны показалось, что лучше эти наградные документы в общий доступ не выкладывать. На войне не бывает чистых, вы же понимаете. Невозможно остаться чистыми и непорочными. Война — грязное дело».
Мужчина принес документы своего родственника в пункт приема фотографий и фронтовых писем участников Великой Отечественной войны, открытый в Театре Российской армии в рамках проекта «Дорога памяти»Фото: Кирилл Каллиников/РИА Новости
Сокрытие исторических фактов и засекреченная до сих пор информация, по мнению Ивлева, способствуют сокрытию правды о войне и пресловутому «искажению истории».
Сегодня поисковым делом в России занимаются десятки, если не сотни общественных организаций. Большинство из них объединено в рамках «Поискового движения России», деятельность которого координирует ни много ни мало Администрация президента РФ. Ежегодно на поисковые проекты государство выдает миллионы рублей в виде грантов. По словам Ивлева, поисковика с 30-летним стажем, он со своими коллегами на эти деньги даже не претендует.
«Ни один человек из нас за государственными деньгами не пойдет. Вот если люди соберутся с мыслями, и каждый, кто сколько сможет, из своих карманов перечислит посильную сумму на проведение работ, эти деньги мы примем. Это народные деньги, — объясняет Ивлев. — Я просто слишком давно в этом соусе варюсь. В свое время я был директором государственного учреждения и хорошо представляю себе механику этих процессов. Я знаю, как получаются гранты федерального уровня и как могут выкручивать руки получателям грантов, дабы получить общий строй».
Легко ли выкрутить руки людям, которые имеют отличную от нужной точку зрения, когда их держат на коротком поводке грантов? Легко
«Вот это одна из причин, почему мы не обращаемся к государству. Мы лояльны государству, мы не собираемся ерундой заниматься, но в то же самое время мы не питаем иллюзий. Мы хотим жить своей жизнью, а не под диктовку отдельно взятого чиновника».
Советская психология
«В России существует огромный рынок патриотики. Деньги, которые выдаются в Фонде президентских грантов на всякие псевдопатриотические задачи через различные системы распределения. Это огромные бюджеты, которые можно сравнить с бюджетом колумбийских наркобаронов, — рассказывает историк-генеалог Виталий Семенов. — К реальному сохранению наследия это имеет очень опосредованное отношение. Есть удачные проекты — ОБД “Мемориал” или “Память народа”, тут вопросов нет. Но параллельно существует огромное количество организаций-прилипал, выпускающих сборники с патриотическими стихами тиражом пять тысяч экземпляров, которые никому не нужны сразу после того, как они изданы. Происходит огромное количество фейковой работы, за которой не видно реальных проблем, которые происходят с тем, где хранятся военные документы. Происходит это, потому что идеология находится на первом месте — нам не важно, как это хранится, не важно, что это гниет, главное, чтобы все показывали стройность рядов».
В 2003 году Виталий Семенов закончил исторический факультет МГУ. Учась в университете, он работал редактором телепрограммы «Жди меня», посвященной розыску пропавших людей. С 2009 года Семенов занимается коммерческой генеалогией — официально зарегистрированный как ИП, он проводит сотни и тысячи часов в архивах, занимаясь поисками героев войны, выясняя судьбы чьих-то родственников и восстанавливая родословные клиентов.
«Открытых людей, которые в письме в архив пишут, что он военный генеалог, работающий по коммерческим запросам, кроме себя, я знаю только одного человека. Все остальные, [кто занимаются генеалогией], заявляют «левую» тему, но фактически тоже работают по платным запросам, — по словам Семенова, такие люди составляют около трети всех посетителей военных архивов. — Треть посетителей — это профессиональные поисковики, которые ищут бойцов, поднимают самолеты. Причем у них есть свое время — вторая половина ноября и декабрь, когда другим пользователям вход запрещен. И оставшаяся треть — это случайные дедушки и бабушки, у которых есть время. Они не знают, как работать с архивом, они приезжают и отнимают время у взмыленных сотрудников читального зала. Их нужно учить, выделить один день в неделю и рассказывать о том, как искать документы, как работать в архиве. Я бы сам с удовольствием вел такие курсы. Это рационализировало бы работу в читальном зале в разы. Но Министерство обороны же не может пойти на это, они сами с усами».
Посетитель во время осмотра экспозиции «Сталин, Черчилль, Рузвельт: совместная борьба с нацизмом» в выставочном зале федеральных архивов Росархива. Выставочный проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов. Проект призван ознакомить самую широкую общественность с важнейшими документами и артефактами становления антигитлеровской коалиции в годы Великой Отечественной войны 1941 –1945 гг.Фото: Михаил Терещенко/ТАСС
Семенов называет себя не просто историком и генеалогом, но специалистом по защите права граждан на доступ к архивному фонду. Главной проблемой российских архивов, если не считать материальные условия, — нужно «просто взять и построить сто новых зданий» — он называет запрет на бесплатное самостоятельное копирование документов, которое давно уже практикуется в Европе.
«Придя в российский архив, вы не можете достать мобильный телефон и сфотографировать документ. Притом, что на документы, которые хранятся в архиве, сам архив не имеет авторских прав», — удивляется исследователь.
Запрет бесплатного самостоятельного копирования — это сейчас краеугольная крепость, которая возвышается, как Мордор во «Властелине колец»
«Это то, за что Росархив будет биться до крови, потому что это контроль. Им психологически очень сложно представить, что вы можете прийти в читальный зал, достать мобильник и сфотографировать любую страницу — как это происходит в Европе, от Украины до Португалии».
За границей именно частные посетители архивов — в гораздо большей степени, чем государство, — занимаются популяризацией истории, сканируя миллионы документов и выкладывая их в открытый доступ. Было время, когда такие любители начали появляться и в России.
«Когда [несколько лет назад] шел судебный процесс с Росархивом, который Росархив выиграл, был период около полугода, когда самостоятельное копирование было бесплатным, — вспоминает Семенов. — Это привело к взрывному росту самостоятельных исторических проектов в регионах. Когда люди начали создавать какие-то базы по метрическим книгам — то, что архивы не могли сделать десятилетиями. Только вы ослабляете момент, связанный с платным копированием, — тут же происходит молниеносный рост. Если убрать этот запрет, то Россию ждет ренессанс исторических открытий. Есть интернет, есть люди, которые способны набивать по сто страниц в день, разбирать сложнейшие документы».
Несмотря на все проблемы отечественной архивной системы, в существование государственного заказа на замалчивание правды Семенов не верит.
«Люди, которые руководят Росархивом, — это люди, которые вышли из советской архивной системы. Для них это последняя крепость. Нет такого, что они находятся в прямом подчинении у президента и Путин им сказал: “Ни в коем случае не сдавать эту крепость”. Часто ведь речь идет о документах старше ста лет — абсолютно точно, что ему все равно. Но от этой крепости страдает весь научный мир России. В ЦАМО огромное количество документов нам по-прежнему не выдают на руки, притом что они уже официально рассекречены, поскольку они старше 75 лет».
Не верит Семенов и в заговор спецслужб, которым некоторые объясняют закрытые до сих пор архивы времен войны.
«В чекистский заговор можно было бы поверить, если бы это касалось только информации 30-х годов или архивов, начиная с Великой Отечественной войны. Но есть РГАДА — Российский государственный архив древних актов, где хранятся документы XVII и XVIII века и где копирования нужно ждать несколько месяцев. Если хочешь самостоятельного копирования, то пока все эти бумажки тебе подпишут, тоже неделю теряешь. Документы XIX века туда же. Там никакого чекистского заговора нет — в основе лежит эта советская психология, а борьба идет за 2% — платное копирование составляет 2% от заработка архивов. Из-за этих двух процентов тысячи людей в России теряют огромное количество времени и разрушаются документы, потому что человек вынужден четыре часа листать дело, перебивая информацию в ноутбук. Никаким чекистам не нужны XVIII или XIX века, поэтому совершенно точно — это не заговор, это старая советская система мышления двадцати человек, которые сидят в здании на Софийской набережной (Министерство обороны РФ, — прим. ТД).
Виталий Семенов с плакатом для пикета у здания Министерства Обороны
По словам историка, у Росархива, в отличие от архивов Европы, главная задача заключается не в обслуживании исследований, а в борьбе с фальсификацией истории.
«Это нигде, наверное, не написано, но это не скрывается. Основная задача архивного блока и в Советском Союзе, и в новой России осталась прежней — доказывать идеологию партии и правительства. Встал, например, вопрос об украинских националистах, Росархив подсуетился и тут же выпустил двухтомник с нужной точкой зрения на украинских националистов. Но это все касается XX века, вы хотя бы XIX век отпустили бы. Какая идеологическая борьба может быть в XIX веке?»
«Чужих туда не пускают»
«Условно для того же ЦАМО вопрос бесплатного самостоятельного копирования — это не вопрос денег, это вопрос идеологии. Они действительно боятся, что люди скопируют что-то нелегальное, — говорит Виталий Семенов. — Сейчас ЦАМО работает как архивы двадцать лет назад. Там до сих пор платное копирование, кстати, выбитое через суд, раньше его вообще не было. Нельзя было сфотографировать даже платно, нельзя было даже ноутбуками пользоваться».
По словам историка, из-за наплыва желающих в марте 2020 года архив фактически остановился — туда нужно было приезжать заранее и занимать места: читальный зал заполнялся за первые 15 минут. Семенов вместе с коллегами из организации «Архивный дозор» неоднократно писали по вопросу бесплатного копирования в Министерство обороны и даже в Госдуму. На один из запросов пришел ответ заместителя министра обороны Герасимова. По мнению военных, генеалогические исследования направлены в первую очередь на извлечение прибыли, поэтому менять порядок доступа к архивным документам просто нецелесообразно.
«На голубом глазу там написано, что “Архивный дозор” является организацией, в которой основные действующие лица зарабатывают на генеалогии, соответственно, то, что вы предложили, будет работать на заработок организации, — объясняет историк. — Понимаете, в “Архивном дозоре” есть всего один человек, который занимается коммерческой генеалогией в ЦАМО. Это я. То есть фактически для всей страны, для всех поисковиков, для всех миллионов людей, которые ищут родственников, погибших на войне, они обосновали тем, что я буду зарабатывать на этом, а значит, мы не можем это ввести. И эту галиматью подписывает зам Шойгу. Если бы у них была развитая служба поиска, куда можно было делать тематические запросы за деньги, но у них в принципе нет платных услуг. Они одно время пытались их ввести, поняли, что это очень тяжелый хлеб, и отказались от этого. В ЦАМО вы сейчас можете либо заплатить “черному кроту”, то есть человеку, который работает в одном из отделов, либо “белому кроту”, который работает в читальном зале, но не раскрывает, что у него есть коммерческий запрос. Либо остается искать самому. Официально заказать поиск вы не можете. И люди вынуждены платить “кротам” в отделах, то есть фактически — это коррупция».
На фоне проблем с доступом к архивным данным материально-техническое состояние самих архивов будто бы отошло на второй план, хотя, по мнению историков, работающих в архивах Минобороны в Подольске, здания фондов уже много лет нуждаются в спасении.
Сотрудник корпорации «Элар» сканирует личные дела погибших во Второй Мировой войне для проекта «Мемориал»Фото: Игорь Кубединов/ТАСС
«Реновация там идет, но идет варварски. Там уже снесены исторические казармы, в которых служили знаменитые подольские курсанты, героически защищавшие Москву в 1941 году. Шесть лет назад на территории ЦАМО были построены здания, уже изначально негодные для архивной службы. Были потрачены десятки миллионов рублей, за это никто не понес наказания, и сейчас они снова абсолютно не делятся с общественностью тем, что и как они строят, сколько на это будет потрачено. И еще удивляются, почему никто не благодарен за то, что они строят?» — говорит Семенов.
По словам исследователя, ему и его коллегам-историкам вести ежедневную работу в архивах мешает ажиотаж, связанный с мероприятиями к юбилею победы.
«Мы очень надеялись, что к 9 мая эта пена спадет и будет возможность прорваться. Оно так частично и случилось и почти получилось, если бы не эти события, когда начали говорить, что произошел заговор по поводу загрузки в “Бессмертный полк” фотографий нацистских деятелей. Слушайте, я разговаривал с людьми, которые придумали “Бессмертный полк”, у них это происходит последние 10 лет. Для них это просто обыденность, что всегда есть полусумасшедшие люди, которые таким образом самовыражаются. А тут решили раскрутить как какую-то акцию. Как только эта пена пройдет, как только перестанут использовать праздник как государственный инструмент, тут же наконец обратят внимание на нормальную работу по сохранению архивов, по реставрации документов, по удаленному доступу, по выяснению списка погибших и так далее. Нам очень мешает эта пена, потому что она связана с огромными нереальными бабками. Понимаете, чужих туда не пускают».
«Где играем, а где не играем»
В мае 2020 года накануне Дня Победы на сайте «Бессмертного полка» появилась страничка, посвященная ветерану войны Лаврентию Якушеву. В годы Большого террора он возглавлял Житомирское УНКВД, сотрудники которого совершали преступления в отношении арестованных и расстреливаемых ими советских граждан. Якушев лично визировал предписания на расстрел, участвовал в избиениях заключенных и конфликтовал с подчиненным, отказавшимся расстрелять женщину на девятом месяце беременности. В 1939 году группа чекистов-садистов попала под трибунал за «нарушение социалистической законности». Якушев получил 20 лет лагерей, но благодаря начавшейся войне получил возможность искупить свою вину на фронте. После войны бывший особист сделал удачную карьеру в Министерстве обороны, а под занавес жизни даже написал пару детских книг про разведчиков. Умер в 1986 году. Спустя 34 года страничку «героического деда» на сайте «Бессмертного полка» создала его внучка.
В июне на том же сайте появился профиль Василия Блохина — одного из самых известных палачей НКВД, лично расстрелявшего около 15 тысяч человек. Рассказывали, что в швейной мастерской НКВД по его заказу сшили кожаные фартук, картуз и перчатки с раструбами, чтобы не забрызгать одежду кровью. Блохин служил в органах при Ягоде, Ежове и Берии, на фронте так и не побывал, но заработал семь орденов и генеральские погоны. Умер своей смертью в 1955 году. Спустя 65 лет кто-то из благодарных потомков создал на популярном ресурсе страничку в честь орденоносного предка.
Российский историк и председатель Совета Научно-информационного и просветительского центра общества «Мемориал» Никита Петров говорит, что упрекать потомков сталинских палачей даже за такие акции он не готов.
«Я не готов говорить с позиции презумпции виновности, что потомки Якушева и Блохина все знали о своих дедах, но тем не менее выставили их фотографии. Нет, они, скорее всего, пали жертвой нынешней российской политики, которая говорит, что [это] совершенно неважно: воевал, значит, спишется все. То есть вот это участие в войне — оно как индульгенция на все поступки».
Шествие-митинг, организованный Центральным и Московским комитетами Коммунистической партии России по случаю 99-й годовщины создания Советской Армии и Военно-Морского флота. Участники шествия в форме НКВД с плакатом «Слава чекистам — героям ВОВ!»Фото: Дмитрий Коротаев/Коммерсантъ
Занимаясь историей, Никита Петров в конце 80-х столкнулся с еще советской архивной системой. Тогда это была еще более неприступная крепость, вспоминает он.
«В архивы вообще не пускали никого с улицы. Только по отношениям — специальным бумагам, которые выдавались руководством учреждения. Человек мог работать в архиве строго по той теме, которая была написана в этом отношении или рекомендации. Ни шага влево или вправо, ничего лишнего, — вспоминает Петров события еще недавнего времени. — В 90-е годы много чего открыли и много чего опубликовали. Это была замечательная работа, потому что она как раз и не позволяет сегодня захлопнуть архивы совсем уже и навсегда. Просто очень многое уже было предано гласности и опубликовано».
Несмотря на то, что российские власти постоянно говорят о важности памяти победы, по мнению ученого, ситуация с архивами Великой Отечественной войны ухудшается год от года.
Никита ПетровФото: Rodrigo Fernández/CC BY-SA 4.0
«Выстраиваются все новые и новые правила и запреты в отношении того, что еще вчера, например, было доступно. Вот если взять сведения о судимости военнослужащих: когда Министерство обороны выкладывало информацию на сайте “Подвиг народа” и ОБД “Мемориал”, сначала там были сведения о судимостях военных трибуналов, а в какой-то момент это перестали делать и убрали эту информацию. И, если вы обратитесь в ЦАМО, вам поставят условия о доступе к личным делам офицеров исключительно через родство или что-то подобное. Словом, выстроена масса бюрократических процедур, которые мешают вам получить персональную информацию, собирая, например, материалы о погибших на войне или о награжденных».
Но хуже другое, говорит Петров: тот самый огромный пласт информации, который до сих хранится под грифом «секретно», включая документацию 1945 года — политотделы, поведение войск, преступления, которые Красная армия совершала во время похода в Германию.
«Поэтому, когда мы говорим, что хотим знать всю правду о войне, то мы действительно хотим знать всю эту правду, во всех ее проявлениях и аспектах. Но нам этого не дают».
Гатчина. Празднование 75-й годовщины победы в Великой Отечественной войне. Посетители на Мемориале воинской славыФото: Анастасия Илюшина/Коммерсантъ
Историк Петров не знает, какие именно документы президент Путин несколько раз пообещал опубликовать, чтобы «заткнуть рот» тем, кто подвергает сомнению роль СССР во Второй мировой войне.
«Мне трудно судить, что имел в виду президент под такими “убойными” документами. Скорее всего, российская власть полагает, что те, кто составил неправильные впечатления о политике Советского Союза, не знают каких-то документов. Это наивность. На самом деле все, конечно, знают документы, и те аргументы, которые известны и обнародованы, как раз и рисуют нелицеприятную правду о таких, я бы сказал, дешевых, внешнеполитических маневрах Советского Союза накануне Второй мировой войны.
«Поганый рот» заткнуть нечем по той простой причине, что все негативные мнения относительно советской политики довоенного периода базируются на документах
Но если государство проявляет политическую волю — проблем с оцифровкой архивов нет, говорит Никита Петров. В пример он приводит деятельность компании ЭЛАР — исполнителя проектов «Мемориал» и «Память народа». Он подчеркивает, что это важная и нужная работа, но для этой компании изначально обозначили правила — «где играем, а где не играем».
«Было бы очень просто все списать на исполнителей, дескать, среднее чиновничество, неповоротливый народ, ничего не знают, ничего не хотят, и вообще, под лежачий камень вода не течет. Нет, здесь совсем другая проблема, здесь проблема попытки сконструировать ту историю, которая была бы благожелательна для сегодняшнего российского правительства и российского руководства. Нынешняя власть базирует свою, я бы сказал, непроговоренную, невыраженную в ясных идеологических формулировках линию на то, чтобы доказывать, что наше государство имеет славные страницы истории и никому не позволено эти страницы истории подвергнуть сомнению. То есть брать из истории то, что нам сегодня нужно, и не замечать то, что нам сегодня не нравится. Вместо того, чтобы брать историю как совокупность состоявшихся исторических фактов, идет селекция, идет постоянная идеологическая обработка населения в том смысле, что власть, даже когда она совершала ошибки, в целом права, потому что она хотела блага для народа и для всего человечества. Но при этом вы же прекрасно понимаете, что власть совершала не ошибки в прошлом, особенно в советском прошлом, она совершала преступления. И вот это нежелание назвать то, что было тогда, преступлением, оно как раз и приводит нынешнее российское руководство в двусмысленные положения. С одной стороны — мы всем докажем, мы все откроем, а с другой — они ничего не открывают, а показывают только то, что им хотелось бы показывать».
