42°13′35″ N 43°58′10″ E

«Город пах железом». Диана

Мне было шесть лет, и я только пошла в первый класс. Мы с родителями жили в Кемерове, а бабушка с дедушкой здесь. Мы гуляли в парке, когда папа узнал, что началась война. Он купил солнцезащитные очки, чтобы мы не видели, что он плачет.

Мы не могли связаться с бабушкой и дедушкой и о том, что бабушка была в плену, узнали только потом. Она с соседями уезжала из города, и по дороге [они] встретили солдат. Подумали, что это свои, поздоровались. А это были грузинские солдаты. Они их забрали и повели на досмотр, очень долго обыскивали и допрашивали. Бабушка немного говорит по-грузински, и она начала узнавать у молодого солдата, что они хотят делать с ними. В разговоре выяснила, что у него соседи — осетины, они оказались бабушкиными родственниками. Солдат разрешил написать ей письмо родственникам, а через какое-то время потихоньку отвез ее к ним. Бабушка оставалась у них еще какое-то время после войны, так как не могла вернуться.

Дедушка все это время не знал, жива ли она вообще.

После смерти папы я переехала к бабушке. Это был следующий год после войны. Когда я приехала, я была напугана: это был не тот город, что я знала. Он пах железом и был до жути тихим.

Архивное фото. Обгоревшая военная техника на улицах Цхинвала. Август 2008 годаФото: Андрей Кочиев

«Каждый вдох — последний». Алан

Я пошел в волонтерский батальон еще в 2004 году. В 2008 году воевал со своими младшими братьями. Пост, на котором мы стояли, был в районе Шанхая. Это на окраине города, я там раньше жил.

На этом посту я и был ранен восьмого числа. Спину, ногу, руку и лицо зацепило осколками. Первые пять минут после ранения я был очень напуган, казалось, что сейчас умру. Думал, что каждый вдох — последний. Потом уже страх прошел, и я ничего не чувствовал. Я пролежал в окопе три часа до того, как меня отвезли в подвальный госпиталь. По дороге машина, в которой меня везли, попала под обстрел. Я к тому моменту уже слабо понимал, что происходит. Долгое время я переживал, что мы тогда стояли на посту и не пошли в город. Нам сказали оставаться там, но бои уже были и в городе.

В городе были слухи, что для гражданских откроют «коридор». Мои тетя и дядя уезжали из города по этой дороге. Их машина, как и другие, была обстреляна. Позже уже мы похоронили их останки во Владикавказе.

Архивное фото. Колонна автомобилей, выезжающих из города. Цхинвал, август 2008 годаФото: Алла Гергаулова

«Холодные ночи особенно длинные». Николай

В 2008 году я выпустился из десятого класса. В одиннадцатый так и не вернулся. Мне было семнадцать, когда я взял оружие в руки. Что я видел тогда? Бесконечные ночи на посту и перестрелки. Холодные ночи особенно длинные, они сводят тебя с ума.

Хочется все бросить и бежать домой, но нельзя. Сейчас я просто пытаюсь научиться жить в мире. Строить будущее для себя и своей семьи.

Архивное фото. Разрушенная квартира. Цхинвал, август 2008 годаФото: Ревмира Алборова

«Самый долгий час». Милана

У нас не было сухого подвала, и мама постелила матрасы в коридоре, где не было окон. В бункер мы не ушли, потому что бабушка была больна и не могла идти.

Девятого числа отец смог вывезти нас из города. Мы успели схватить только несколько вещей с собой, нужно было торопиться. По дороге нас стала преследовать другая машина. Из нее начали стрелять, отец начал стрелять в ответ. Мы с братом ужасно напугались, мы не понимали, что происходит. Мы оторвались от погони, но по дороге машина сломалась. Отец нервничал, потому что нас могли догнать, а машина никак не заводилась. Мы простояли почти час. Это был самый долгий час.

Мы вернулись почти сразу после войны, на мой девятый день рождения. Мама приготовила торт, и мне уже казалось, что все возвращается обратно к миру.

У нашей семьи есть родственники в Грузии. Я никогда не ассоциировала их с войной. Мирные люди не связаны с этими разрушениями.

«Стояли и смотрели друг другу в глаза». Тимур

С семнадцати лет я был в добровольческих войсках. Мы стояли и охраняли окраины города на постах. В дни войны мы уже защищали корпуса (жилые многоэтажные дома) в городе. Когда корпуса обстреливают, то они все шатаются сильно.

Мы вошли в один дом, в котором были грузины. Посмотреть, остался ли еще кто там. Я поднялся на второй этаж и неожиданно встретил грузинского солдата. Мы были сантиметрах в тридцати друг от друга. Стояли и смотрели друг другу в глаза — ошарашенные тем, что так близко. Через несколько секунд поняли, что происходит, и спрятались за углы. Потом уже начали перестреливаться. Я подумал, что уже застрелил его, и вышел. Но он оказался жив и начал стрелять в меня. В меня попало четыре пули. Когда первая попала, боли не почувствовал. Только когда уже третья и четвертая. После ранения я упал со второго этажа, но моя нога застряла, и я повис на арматуре. Висишь вверх ногами на сломанной ноге, истекая кровью, и понимаешь, что все твои ребята далеко и не могут тебе помочь. Собираешь все свои силы в кулак и только так и выживаешь.

Когда началось мирное время, я почувствовал облегчение. После войны я поступил в университет. Учился десять лет: то бросал, то начинал сначала. В конце концов я закончил учебу и получил диплом. Я очень хотел научиться чему-то, ведь не всю жизнь будет война.

«Все равно в футбол играли». Алексей

Каждое лето мы с семьей приезжали к бабушке и дедушке на каникулы. Тем летом мне было семь лет. Родители знали, что военные группы рядом, но подумали, что будут небольшие перестрелки, как обычно, — и все. Мы часто играли на улице под звуки выстрелов. Осторожничали, но все равно в футбол играли. В какой-то момент уже привыкаешь и знаешь, что делать.

Во время войны в наш дом попал снаряд — и мы побежали в подвал соседнего дома. Когда мы перебегали, что-то царапнуло меня по голове. Я даже не придал значения этому. Уже в подвале мама увидела, что у меня кровь на голове. Она прижала меня к себе и очень крепко держала то место, откуда шла кровь. Несколько часов она не убирала руку с раны. Я даже начал по-детски отбиваться от нее.

Отец ушел из дома, как только стало ясно, что будет война. Я не понял тогда, куда и зачем он пошел. Его принесли через пару дней. У него было тяжелое ранение в спину. Меня не подпускали к нему, а мама и бабушка, как медики, начали сразу его перевязывать. Это, пожалуй, к лучшему, что я не видел его тогда. Мы с братом были маленькие, и все старались нас отвлечь. Какие-то шутки рассказывали, истории, лишь бы мы не пугались.

Когда я поступал в военное училище, я хотел пойти по стопам дедушки — он был связистом. Отец меня отговаривал: он не военный человек и не хотел, чтобы я видел то, что ему пришлось увидеть.

Архивное фото. Дети, прячущиеся в подвале дома. Цхинвал, август 2008 годаФото: Лана Парастаева

«Небо все красное». Сослан

Мы жили рядом с границей. В футбол во дворе играли под звуки выстрелов. Наши родственники из Гори (грузинский город недалеко от границы) недели за две до начала войны позвонили и сказали, чтобы мы уезжали. Но когда ты привык к перестрелкам, уже не воспринимаешь всерьез такие предупреждения.

Нас с братом отправили в деревню помогать дедушке. Когда начался обстрел города, мы увидели, что небо все красное. Вернувшись в город после, мы нашли нашу квартиру полностью разрушенной. Первую зиму мы прожили с дырявой крышей, ходили в пустующие квартиры переночевать и оборудовали кухню во дворе. Но это было неважно. Родители остались живы и невредимы — и это было главное.

Мы получили компенсацию за квартиру. Но ее бы не хватило ни на ремонт, ни на новое жилье. В итоге мама отдала их мне на учебу и отправила меня во Владикавказ.

«Еще один выстрел — и иду». Григорий

Помню, когда играли во дворе и мама звала домой, мы кричали: «Еще один выстрел — и иду!»

Мы прятались с семьей в подвале в дни войны. Я постоянно спрашивал у мамы, когда это закончится. Даже помню, хотел взять ружье и пойти с ним наружу воевать. Странные мысли для восьмилетнего ребенка. Я тогда не мог поверить, что мы можем умереть и я так и не увижу ничего в своей жизни.

Звуки бомбежки — самые страшные. Моя сестра была в истерике от них. Ее крики только сильнее пугали меня. Даже сейчас, когда я слышу гром, у меня появляются какая-то тревога и паника внутри. Я стал нервным и вспыльчивым, у меня внутри появился гнев. Даже в детстве мне хотелось отомстить. Казалось, что это может успокоить. Я не хочу войны, но это чувство очень трудно покидает меня.

Я очень быстро повзрослел. У меня не было [таких] интересов, как у обычных подростков. Не поймите меня неправильно: я очень горд тем, кто я есть, но мне бы хотелось иметь мирное детство.

Архивное фото. Мирные жители, ожидающие эвакуации из города. Цхинвал, август 2008 годаФото: Лана Парастаева