В июне прошлого года, когда мы с семьей отдыхали на море, мне в ленте новостей вдруг попалась заметка на каком-то желтом сайте: Любовь Михайлусова, жительница Москвы, сильно поругалась со своим супругом. Соседи слышали крики и угрозы развода. Женщина выбежала из квартиры и стала угрожать, что покончит с собой. Соседи вышли ее успокаивать, но Любовь забежала обратно в квартиру и заперлась изнутри.
Я читала и думала: «Господи, это же Люба, Люба, моя соседка с одиннадцатого этажа. У нее ведь еще двое детей, дочке нет и года, и сын-школьник».
Когда врачи и спасатели прибыли на место инцидента и сняли женщину, которая упала с десятого этажа, с козырька подъезда, ее пульс не прощупывался, зрачки на свет не реагировали. Медики решили бороться до конца, и во время реанимации ее сердце заколотилось. Позже врачи сообщили, что пострадавшая скончалась в машине скорой помощи по дороге в больницу.
Это ведь та Люба, с которой я познакомилась в феврале, когда услышала крики в подъезде: в середине буднего дня на вопли выглянули из квартир только я и старушка-соседка. Старушка осталась присматривать за моим сыном, а я побежала наверх — там стояла раскрасневшаяся женщина в домашнем платье, на руках она держала испуганного младенца, а рядом к ее ноге жался старший сын.
Тогда Люба мне все и рассказала: что ее постоянно унижает и бьет муж, убеждает ее, что она никчемная, а потом все налаживается, и так хочется верить, что все будет хорошо, — но оскорбления всегда возвращаются. Я слушала, а потом рассказала Любе, что так чаще всего и бывает, что это — качели насильника, что после эпизода насилия всегда идет «медовый месяц», но вслед за этим снова идет насилие. Люба слушала меня и качала головой:
«Ну надо же, Насть, вы прям как про нас рассказываете»
А через полгода она [способ описания самоубийства] — и я поняла, что ее случай, скорее всего, не единственный.
Лена
Семь лет назад подруги, 13-летние Таня и Лена (имена изменены), как обычно, засиделись у Тани дома после школы: девочки крепко дружили, и семья Тани относилась к Лене как к родной. В небольшом поселке на берегу Черного моря развлечений было немного, поэтому после школы девочки гуляли, веселились и «всегда находили что-то интересное». Лена, вспоминает подруга, была очень жизнерадостной: на одной из фотографий девушка сидит на траве, на голове у нее — венок из ромашек. Лена смотрит в камеру и улыбается. Тем вечером она пошла домой около шести часов. Потом общая подруга рассказала Тане, что видела, как Лена шла домой и улыбалась.
«[Через какое-то время] мне позвонила ее мама и стала прямо кричать в трубку: “Лены нет, Лены нет” — и плакать. Я начала нервничать и перезванивать ей, но она уже не брала. Через несколько минут мне позвонила знакомая, сказала, что там какая-то Лена повесилась, по описаниям наша. И я поняла: вот почему ее мама кричала. [После этого] я не спала несколько суток: не могла поверить. И до сих пор не верю. Мне кажется, она просто уехала и мы перестали общаться», — рассказывает Таня семь лет спустя.
В результате самоубийства чаще всего проводится проверка, объясняет Сергей Авилов, калужский адвокат и работник милиции с 20-летним стажем. Так случилось и после смерти Лены. По итогам проверки следственный комитет по Краснодарскому краю возбудил уголовное дело о доведении до самоубийства против Лениного отца — 41-летнего Валерия.
«Отца Лена ненавидела, — вспоминает Таня. — Она и записку оставила, что отец виноват. Отец и мать [Лены] бил при мне, и посреди ночи мы убегали в одном белье звать полицию. Мать с отцом были в разводе, но он [Валерий] жил у них и не хотел уходить. Полиция ничего [не делала]. [Их] сосед был полицейский, но в тот вечер его не было дома. В итоге мы посреди ночи сидели с Леной и ее мамой около двора и боялись заходить в дом. Никто не жаловался [в полицию]. Мама только пугала, что заявит, они его боялись». Таня рассказывает, что Лена старалась засидеться у нее в гостях подольше, чтобы не оставаться наедине с отцом, пока мать на работе.
Следствие установило, что Валерий регулярно избивал дочь: кулаками, ремнем и автомобильным тросом, по голове и телу. Последняя их ссора, как установило следствие, состоялась вечером 18 сентября: Валерий, не прекращая извергать оскорбления, избил дочь ремнем по телу, наставив ей синяков на предплечье и бедрах. А когда он уехал встречать жену, Лена пошла в баню и [описание способов самоубийства].
Иллюстрация: Влад Милушкин для ТД
«Любое насилие, что домашнее, что уличное, что школьный буллинг, причиняет людям травму, — рассказывает психолог Зара Арутюнян. — Чем характерно домашнее насилие? Оно не ограничено по времени, как, например, школьный буллинг. Человек постоянно остается в травмирующей ситуации, его жизнь — это перманентная травма. Постоянно находясь в травмирующей ситуации, человек имеет весьма истощенную психику, истощенное представление о себе и своих возможностях. Следствием этой ситуации является посттравматический стрессовый синдром, который проявляется затяжной депрессией и суицидальными мыслями. Чаще всего жертва домашнего насилия имеет самооценку ниже плинтуса, потому что ее бьют и ей постоянно говорят, что ты никто, звать тебя никак и никому ты не нужна. Когда насилию подвергается несовершеннолетний и исходит насилие от родителей, подросток испытывает те же чувства, но гораздо сильнее. Если взрослого человека надо еще как-то поломать, чтобы женщина стала думать, что она никчемная и никому не нужная, то у детей, которые растут в ситуации домашнего насилия, вообще нет другой реальности.
Они изо дня в день живут в семье, где им говорят: «ты никто»
Там полная безвыходность — если взрослая женщина может, условно [говоря], обратиться в какой-то кризисный центр, к своим друзьям, то подростку просто некуда пойти: он не может обратиться ни в соцслужбу, ни в школу. Этого сценария просто не существует».
Учителя, как говорят знакомые Лены, знали о ситуации в ее семье: сложно держать такое в секрете в маленьком поселке. О самоубийстве Лена рассказывала и близкой подруге. «Я ее поругала за такие мысли, — говорит Таня. — Но она говорила, что хотела это сделать [когда-то в прошлом], не что хочет».
«Когда с собой пыталась покончить несовершеннолетняя, то считается, что она была заведомо в беспомощном состоянии, а также в материальной или иной зависимости от насильника, и это является преступлением тяжким, квалифицируется по статье УК 110, части второй: “Доведение лица до самоубийства, совершенное в отношении несовершеннолетнего”», — рассказывает юрист из Краснодара Ирина Соловьева, у которой был опыт ведения в суде схожего дела. Наказание по этой статье — от восьми до пятнадцати лет лишения свободы. Следствие установило не менее пяти эпизодов, когда Валерий избивал свою дочь, но почему-то преступление Валерия было квалифицировано как статья 110, часть первая («Доведение лица до самоубийства»). Поскольку в суде Валерий признал вину, стало возможным применение особого порядка рассмотрения дела — в таком случае суд может назначить менее тяжкое наказание. Свою роль сыграло и то, что суд об условном сроке просила и мать Лены, которая фигурировала в процессе как потерпевшая. Она, как следует из приговора, «указала на отсутствие претензий материального и морального характера, просила назначить подсудимому наказание на усмотрение суда, не связанное с реальным лишением свободы».
Валерию дали два года условного срока — из зала суда он ушел свободным человеком. Сейчас, как рассказывают знакомые семьи, Валерий живет там же, «бухает, а летом подрабатывает на катере». Мама Лены все-таки уехала от бывшего мужа к старшему сыну в Санкт-Петербург. Брат Лены отказался общаться с корреспондентом «Таких дел». «Есть чувства и эмоции далеко не положительные, которые ну совсем не хочется переживать снова», — написал он в личной переписке с корреспондентом ТД.
Полиция
При рассмотрении уголовных дел, где фигурирует домашнее насилие, многое зависит от избрания меры пресечения обвиняемому, то есть насильнику, рассказывает Галина Ибрянова, адвокат из Санкт-Петербурга: «Если агрессору [на время следствия] избрали меру о заключении под стражу, это одно. Если он был под подпиской о невыезде и находился дома — это совершенно другая ситуация». В такой ситуации, когда мужчина, избивавший потерпевшую, находится на свободе, очень вероятно, что он продолжит оказывать давление на женщину, чтобы в суде она отказалась от своих претензий к нему.
Психолог Зара Арутюнян поясняет: в таком случае женщины не способны самостоятельно отстаивать свои права и предпочитают замять дело, так как подвергаются давлению со стороны насильника. «Что происходит, если женщина, например, выживает после самоубийства? Никакие поддерживающие организации в больницу к ней не приходят, другое жилье ей никто не пытается предложить. Женщина выживает, ее отправляют домой к тому же насильнику, который ей говорит: “Ну что, сука? Думала, избавишься от меня?”».
«Такие дела» ознакомились с рядом уголовных дел, возбужденных по 110-й статье УК РФ, и судебная практика косвенно подтверждает слова Арутюнян и Ибряновой. Например, в феврале прошлого года Центральный районный суд Тольятти рассмотрел уголовное дело против Подосинникова А. А. — мужчина четыре месяца угрожал девушке: звонил, говорил, что убьет ее или изобьет, опубликует интимные видеозаписи с ее участием. В результате она [описание способа самоубийства], чтобы покончить с собой, но выжила. В суде пострадавшая просила прекратить «производство по уголовному делу в отношении Подосинникова А. А., поскольку в настоящее время они помирились, подсудимый загладил причиненный вред, принес свои извинения». Суд согласился с ее просьбой и прекратил уголовное дело.
Иллюстрация: Влад Милушкин для ТД
Когда потерпевшая сторона говорит об отсутствии претензий к обвиняемому, исход дела, по мнению Галины Ибряновой, остается на усмотрение суда: «110-я статья Уголовного кодекса относится к форме публичного обвинения. Это значит, что потерпевшая сторона может заявить суду, что подсудимый загладил причиненный вред, и попросить суд освободить подсудимого от наказания. Но решение все равно остается за судьей — не должно такого быть, что потерпевшая отказалась от своих претензий, а суд берет и автоматически прекращает уголовное дело». В деле Подосинникова просьбу пострадавшей женщины прекратить уголовное дело в отношении агрессора поддержала гособвинитель, прокурор Центрального района Тольятти Елена Паникар.
В 2020 году старший лейтенант полиции из Тобольска Мухамедяр Нигматуллин исследовал 54 приговора, вынесенных по статье 110 Уголовного кодекса. «Масштаб домашнего насилия оказался крайне высоким […] Подавляющее большинство (87%) преступлений данной группы совершено в ходе жестокого обращения в семье и систематического унижения человеческого достоинства». Жертвами, установил Нигматуллин, в 58% случаев становятся жены или «сожительницы», а в 17% случаев — несовершеннолетние дети.
Мы с Любой один раз попытались обратиться в полицию: после первой встречи я оставила ей свой номер и убедила звонить в любое время, хоть глубокой ночью. Звонок раздался уже недели через две: муж оскорблял Любу, а потом заперся в квартире. Мы сели у меня на кухне, потому что в спальне спал мой сын, — Люба снова плакала, а у младших детей снова были стеклянные глаза. Мы вызвали полицейских, те забрали мужчину в полицию. Но в итоге ему вменили не побои, а насилие над представителем власти: в отделении он буянил и порвал полицейскому рубашку. На суде Люба слезно просила его отпустить.
Анна
Иногда женщина заинтересована в возбуждении уголовного дела и расследовании, но ни полицейские, ни медики, которые выхаживают ее после суицида, не оказывают ей никакой помощи. Так, 41-летняя жительница Смоленской области Анна (имя изменено) шесть лет подвергалась насилию со стороны своего мужа Андрея. Муж начал бить Анну, когда та была беременна, — резал ножом нижнее белье, громил квартиру, разбивал мебель, стены, люстру, раковину. Так продолжалось много лет, Анна дважды снимала побои, но заявления не писала, потому что боялась мужа. На суде Анна объясняла, что это началось несколько лет назад: сначала останавливал маленький сын, но потом мысли о самоубийстве стали приходить все чаще: «Жить так, как [я] жила с ним, [я] просто не могла, не видела выхода из создавшегося положения, не знала, как поступить, как жить дальше, единственное, что [меня] останавливало, это дети и внучки».
«Решение о суициде не принимается импульсивно, — рассуждает психолог Зара Арутюнян. — Это всегда выстраданное, длинное решение, это всегда результат накопленного страдания. В ситуации может быть некий триггер, но само решение возникает гораздо раньше».
«Суицид — это всегда тупик, и так человек пытается хоть как-то из него выйти»
По подсчетам британской исследовательницы, профессора социологии Сильвии Уолби, 34% женщин, предпринявших попытку суицида в Великобритании, подвергались домашнему насилию. В аналогичном исследовании, которое цитирует Уолби, в США анализ 176 больничных выписок женщин, которые обратились за медицинской помощью вследствие попытки суицида, показал, что 30% из них подвергались домашнему насилию, из них 65% посещали медицинские учреждения в последние полгода из-за травмы, полученной от избиений партнера. В других странах эта цифра может быть еще выше: согласно ряду исследований, проведенных в Индии, число женщин, которые покончили с собой, находясь в ситуации домашнего насилия, варьируется от 26% до 51% от общего числа женщин-самоубийц.
За 2018 год в России от самоубийств погибло 3127 женщин. Если подход исследовательницы верен, и ее расчеты перенести на Россию, не менее тысячи женщин в год кончают жизнь самоубийством, находясь в ситуации домашнего насилия.
Почему-то после февраля мы с Любой перестали общаться: я встречала ее сына, спрашивала, как дела, но он быстро говорил: «Да все нормально» — и убегал прочь. Пару раз я видела саму Любу — она курила у подъезда и улыбнулась мне, когда я подошла. «Ой, да все хорошо, а у вас как?» Несколько секунд я внимательно всматривалась в ее лицо, чтобы увидеть там хоть что-то за непроницаемой маской благополучия. Надо было взять ее за руку, отвести в сторону, сказать: «Ну как вы, Люба, что, вообще, происходит, все по-прежнему?» Но как-то не очень вежливо настолько лезть в жизнь вроде бы посторонних людей, учить их, как им жить, поэтому я кивнула и ушла.
Когда на Новый год Андрей избил Анну и выгнал ее босой на мороз, а приехавшие сотрудники полиции просто взяли объяснение и уехали, Анна вышла из дома, «не понимая, куда она идет». С собой она взяла пачку таблеток, которые остались в доме после смерти ее бабушки. Анна пришла в магазин, который принадлежал ей, поздоровалась с продавщицей, вышедшей работать в праздники, взяла чашку чая, прошла в бар, не включая свет, села за столик и стала [описание способа самоубийства], то и дело отпивая чай из чашки.
Через некоторое время продавщица зашла в бар и увидела, что ее начальница без сознания. Анну срочно госпитализировали, в больнице она, по воспоминаниям близких, пришла в сознание и не давала врачам поставить себе капельницу, говорила, что не хочет жить. Родные уговорили ее не мешать медикам, состояние Анны стабилизировалось, но, как рассказывал родственник Анны в суде: «Потом пришел врач и сказал, что им надо освободить палату, а Анну переведут в психиатрическое отделение, или можно ее забрать из больницы. Тогда он отвез Анну к ним домой, уложил спать, а утром вызвал скорую помощь, и Анну положили в реанимационное отделение в больницу. Он сказал врачу, чтобы они сняли с Анны побои, но врач ответил, что может просто написать, что увидел». На написанное в полицию заявление первое время также никто не реагировал, пока близкие Анны не сходили на личный прием к начальнику полиции. В ноябре прошлого года Андрею вынесли приговор: три с половиной года лишения свободы и 104 тысячи рублей в качестве компенсации Анне.
Иллюстрация: Влад Милушкин для ТД
Кристина
Но иногда, когда у погибшей не находится ни родственников, готовых настаивать на разбирательстве, ни свидетелей, по факту смерти не проводится фактически никакого разбирательства, и спустя годы ясности нет, как и при каких обстоятельствах наступила смерть.
Три года назад в башкирском городке Янауле 22 мая две подруги, 19-летняя Эльвира и 20-летняя Кристина (имена изменены) сидели вечером в кальянной. Девушки разговаривали. Кристина готовилась к свиданию — накрутила кудри, сделала «шугаринг, реснички, ноготочки. Готовилась как на праздник». Около часа ночи Кристина попрощалась с подругами и ушла, пообещав вернуться через пару часов. Эльвира осталась ее ждать в кафе. Через несколько часов девушка позвонила подруге, но Кристина не ответила. А на следующий день Эльвире позвонили и сказали, что Кристины больше нет, — выпала из окна.
В смерть подруги Эльвира поверила не сразу: у Кристины осталась годовалая дочка, «большие планы в жизни». Девушка успешно работала визажистом: красила на фотосессиях, делала укладки, работала, арендуя место в местном салоне красоты, готовила учениц, разыгрывала бесплатный макияж среди подписчиц. «Она вкладывала свои деньги в учебу и косметику, чтобы заниматься этим профессионально», — рассказывает родственница Кристины Мила (имя изменено). «У нее и на следующий день, когда она умерла, были заказы, она должна была идти красить», — вспоминает Эльвира. Близкие Кристины говорят, что самоубийство никак не вписывалось в ее жизнь: «Она была более взрослой и ответственной, чем другие люди в ее возрасте. Со своей дочкой она обращалась очень бережно и ответственно, была очень серьезной [мамой]».
Уже после смерти Любы я столкнулась в подъезде с женщиной, которая гуляла с маленькой девочкой. Дочка Любы подросла, но я все равно ее узнала: так она похожа на мать. На меня взглянула маленькая Люба. Сейчас девочка живет с отцом, а старшего сына Любы от другого брака, по слухам, забрала к себе ее родственница.
Когда Эльвира с друзьями приехала к дому, откуда выпала Кристина, стало известно, что в тот день с ней был Айрат — ее бывший парень и отец ее ребенка: «Кристина с Айратом не были расписаны, у них был только обряд венчания — никях.
Но Айрат считал, что раз они женаты, то она — его собственность
Кристина с ним рассталась, но рассказала мне, что она не могла спрятаться от него, он ее искал, когда она пряталась у подруг», — рассказывает Мила. «Айрат нападал на Кристину, воровал у нее деньги. Когда она от него съехала, стала снимать квартиру, он приходил, угрожал, бил. За месяц до ее смерти хозяйка ее квартиры сказала им с дочкой съезжать: невозможно так, он стучит, ломится», — рассказывает Эльвира.
Подругам Кристина рассказывала о случае, когда Айрат взял их дочь и угрожал, стоя на окне вместе с ребенком, — но девушке удалось его отговорить. И Эльвира, и Мила говорят, что у Кристины всегда была тревожная кнопка на телефоне — чтобы быстро вызвать полицию в случае нападения. Но все заявления, по словам Эльвиры, Кристина из полиции забирала. Подруги рассказывают, что деньги, которые Айрат забирал у Кристины, он тратил на наркотики. О том, что Айрат был наркопотребителем, говорит и приговор по 228-й статье, который был вынесен ему и его приятелю в 2014-м за покупку почти трех граммов психоактивного вещества.
«В тот день Айрат узнал, что Кристина пришла к [своему нынешнему] парню, и пришел к ним домой. А что дальше происходило — неизвестно. Кто еще был в квартире — неизвестно. И Айрат, и тот парень отказываются что либо говорить, и полиция установила, что это было самоубийство». Подруги Кристины не согласны с таким результатом: «Сама бы она не выбросилась. Только если от страха, не добровольно, а только из-за того, что он идет на нее с ножом», — говорит Эльвира. «Я вообще не верю, что она это сделала бы. Даже гипотетически не верю», — рассуждает Мила.
В подобных делах, по мнению Галины Ибряновой, многое зависит от результатов предварительной проверки, которая проводится правоохранительными органами по факту самоубийства: «Правоохранители могут просто опросить близких и на этом остановиться. При этом важно понимать, что в ситуации домашнего насилия агрессор делает все, чтобы сузить круг общения пострадавшей, и женщины живут в изоляции, не рассказывая никому о насилии. И последующее самоубийство является для всех полной неожиданностью. Поэтому возможных доказательств для следствия тут нет: никто не знал, никто не предполагал, все только догадываются, а на догадках и сомнениях обвинение не построишь».
Это совпадает с картиной, которую корреспонденту «Таких дел» описывали близкие Кристины: Мила, родственница девушки, узнала о физическом насилии со стороны Айрата только после смерти девушки. «Она, скорее, закрытый человек, какие-то переживания могла держать в себе и не делиться ни с кем», — рассуждает Мила.
Айрат ответил на сообщение корреспондента «Таких дел» фразой: «Не стоит [говорить]». Рузиль, юноша, который был с Кристиной в тот день, трижды заблокировал корреспондента ТД в ответ на вопрос. Дочка Кристины сейчас живет с мамой Айрата.
Лена умерла семь лет назад, Кристина — три. Люба покончила с собой прошлым летом. Из-за договоренностей с их родными и близкими мы не можем назвать настоящие имена.
Как быть
Если вы подозреваете, что ваша близкая столкнулись с домашним насилием и, возможно, планирует совершить суицид, не стоит вмешиваться самостоятельно. Неквалифицированная помощь может отразиться непредсказуемым образом на психике травмированного человека. Есть другие способы — в первую очередь, как можно скорее следует связаться со специалистами.
Так, у правозащитной организации «Зона права» работает горячая линия для пострадавших от домашнего насилия. По номеру +7 (917) 897-60-55 вам ответят на сообщения в WhatsApp, Telegram. Также есть чатбот в Viber.
Также можно позвонить на всероссийский бесплатный телефон доверия для женщин, подвергшихся домашнему насилию, — 8 (800) 7000-600. Линия работает по будням с семи утра до девяти вечера по московскому времени. Адреса центров помощи в разных городах России можно найти по ссылке.
Консультацию психолога также можно получить по телефону неотложной психологической помощи: звоните 051 — с городского телефона (бесплатно) или +7 (495) 051 — с мобильного.
Несовершеннолетние и молодые взрослые могут обратиться за помощью в центр «Твоя территория».
