Школа — это храм знаний?
Для многих ребят поход на уроки становится настоящим подвигом из-за постоянных унижений и оскорблений со стороны других учеников. Жертвы такого насилия (да, это именно насилие) живут в стрессе каждый день.
Такая травля, или, как ее также называют, буллинг, становится причиной затяжной депрессии с суицидальными мыслями, аффективной агрессии. Раньше об этом не говорили, да и сейчас родители и учителя очень часто молчат: дети играют, сами разберутся. Школьные психологи появились у нас сравнительно недавно, а в некоторых школах их до сих пор нет. Да и далеко не всегда такой специалист в состоянии решить проблему. Многие предпочитают лечить симптомы, не углубляясь в причины травли: не хватает желания или компетентности.
Систематическая травля сильно влияет на дальнейшую судьбу жертвы. У некоторых уходят годы, чтобы избавиться от страхов и комплексов, которые остались после школы.
Это проблема, о которой нужно не просто говорить, а кричать во весь голос. Я нашел девять человек разного возраста, которые подвергаются или подвергались травле в прошлом, и поговорил с ними о том, что им приходится или пришлось пережить.
Я подумал, что будет важно попросить героев этой истории высказаться именно в письменном виде, как это принято в школе, около доски. Я попросил описать эмоции, которые вызывает у них буллинг. Герои оставили мне свои записки, короткие предложения или просто слова, вбирающие в себя весь пережитый опыт и боль.
Миша, 12 лет
Сейчас я учусь в шестом классе, но все началось еще в первом. Я был в большом предвкушении 1 сентября, хотел в школу, но через два месяца там стало невыносимо.
Я приходил домой весь в слезах. Меня били, оскорбляли. Они никак не аргументировали свои действия, но я думаю, что меня хотели достать из-за того, что я был в очках и картавил. Вот я не такой, как они, — в очках — и надо обязательно обижать, ведь такому нельзя быть человеком.
Во втором классе все продолжилось, в школу ходить вообще не хотелось. Помню, прихожу в класс позаниматься какой-нибудь фигней, может, порисовать, может, еще что-то. Смотрю — картина маслом: мой пенал разбросан, рюкзак попинали уже. На спинке кресла висел свитер — было уже холодновато, конец сентября. Они схватили его и начали кидать друг другу. Я бегу к одному, он перекидывает другому, я пытаюсь выхватить, а свитер летит обратно — не получается.
Помню случай, когда я переодевался на физре. Вот что тут может пойти не так? Может! Кто-то решил пофоткать, как я переодеваюсь. Потом фотки выложили в социальную сеть и начали издеваться.
Драки были. Один из драчунов даже приносил кастет. Я никогда не начинал драки, только оборонялся. Очки ломали — дужки были поломаны, пришлось ремонтировать несколько раз и дужки менять. Щекотали целой группой, но об этом как-то неприлично говорить.
У меня была любимая машинка — «Мини Купер», ее украли. Из рюкзака вытащили телефон и начали прыгать на нем — у меня совсем дешевый, ну нету у меня балдежного телефона, а у них у всех айфоны. Видимо, мой телефон надо было уничтожить и сказать: «Вот ты лошара, вот ты говно какое».
Союзников у меня особо не было никогда. 40 процентов враждебные, а остальные — нейтральные. Учителя то разбирались в ситуации, то нет — иногда верили врунам, которые воровали у меня игрушки.
Помню, один раз я не выдержал и обматерил обидчика, что уши завянуть могли бы, и вот тут появился учитель и наказал меня. Я никогда не жаловался, я тупо был терпилой, чтобы хуже не было. С четвертого класса стало полегче, некоторые драчуны ушли в другую школу. За последний год было всего около 15 стычек, не особо серьезных — что-то вроде ты идешь, тебя обозвали, ты кинул ответку.
Думаю, дети [неспроста] считаются самыми агрессивными существами на планете, — больше я никак не могу объяснить такую агрессию по отношению к себе. Обида, конечно, остается.
Мартина, 16 лет
После второго класса мы с семьей переехали в тайгу — и три года я прожила без общения, особо ни с кем не контактировала. Ближайшая школа находилась в 9 километрах от нашего дома, в соседнем селе. В классе было четыре человека. Каждое утро за нами заезжал школьный автобус. Этот период как раз выпал на возраст, когда, наверное, формируется навык общения с людьми, я не научилась этому.
Потом мы резко переехали в город, и в школе начались издевки, что я не могу нормально общаться. Я боялась людей, разговаривать с людьми, дружить. Плюс у меня логоневроз, заикание, из-за этого издевок было еще больше. Меня считали ведьмой, всерьез. У меня натуральный цвет волос ярко-рыжий и зеленые глаза, и с чего-то они решили меня унижать именно так. Постоянно были жалобы учителям, что вот она нас может проклясть, она такая плохая, поговорите с ней.
Сначала это было даже забавно, но потом дошло до каких-то неприемлемых вещей. Я находила предметы своей верхней одежды, закопанные под снегом. Было очень много шуток по поводу того, что меня нужно сжечь. Однажды я увидела, как мои одноклассники держат мой шарф и поджигают его, а шапку просто топтали и закапывали в снег. Я подошла и крикнула на них, они бросили все и убежали.
Каждый день я приходила со школы с очень сильной истерикой, жаловалась родителям. Но ясно, что особо ничего с такими одноклассниками сделать нельзя. Родители старались меня мотивировать, подбадривать, но все равно все это сильно сказалось на посещаемости — я очень часто симулировала, что болела, просто боялась прийти.
С восьмого класса ситуация изменилась — я начала как-то контактировать с людьми, но тогда же появились проблемы с психикой. Поставили диагноз — «большое депрессивное расстройство, пограничное и расстройство пищевого поведения». Из-за этого я была постоянно в напряжении и, если кто-то ко мне лез, начинала грубить, меня стали бояться.
Я окончила школу, девять классов, и сейчас учусь в медицинском колледже. После окончания школы случилось обострение депрессии, были попытки суицида. Сейчас мне уже легче. Компания в группе неплохая, и меня хотят назначить старостой.
Думаю, школа очень сильно ломает людей. Она не дает формироваться так, как хочет этого ребенок. Есть постоянные запреты, рамки. Мне кажется, все, что происходило со мной в школе, сильно навредило моей психике. Если честно, раньше я долгое время держала обиду на родителей из-за постоянных переездов и «испорченного детства». Лишь около года назад смогла отпустить обиду и наладить отношения с семьей, я знаю, что они всегда хотели для меня только хорошего.
Катя, 17 лет
Травля началась после третьего класса. Летом я была в лагере, моей подружке не понравилось, что на дискотеку я отказалась надевать платье, она решила выставить меня посмешищем перед остальными, сказав: «Какой позор, как я могу так одеваться». Моя бабушка была в лагере — она работала в школе, и я решила ей рассказать. Когда школа возобновилась, та девочка вспомнила эту ситуацию и настроила весь класс против меня, говорила всем, что я плохой человек и чтобы со мной никто не общался. Я продолжала жаловаться бабушке, но постоять за себя не могла. Это было только начало.
С одноклассниками у меня все время были натянутые отношения, они относились ко мне настороженно. Я особо не хотела с ними общаться, так как не могла найти с ними общих интересов. Я думала, что проблема во мне, и поэтому решила задружиться с одной девочкой. Но у нас произошел конфликт, мы все были виноваты и написали друг другу гадостей. Девочка решила показать эту переписку классному руководителю и всему классу. Это было невероятно больно. На следующий день я умоляла мать, чтобы она меня не отправляла в школу.
Мне объявили бойкот, и начались издевки. Одноклассники могли спокойно сказать, что я долбанутая сука, тварь, так громко, что учительница слышала, но никто не реагировал на это. Одна девчонка отказалась в этом участвовать, но ее саму гнобили: она была умной и начитанной.
Я начала ходить к психологу, который в итоге не смог мне помочь. Меня перестали интересовать хобби, были депрессия и опустошение. Я тряслась в холодном поту, когда открывала дверь класса. Психолог как-то вошла в класс и попросила написать на бумажке, что думают мои одноклассники по поводу меня. После этого трогать меня перестали, но я все равно ощущала все это давление на себе.
Мне все время говорили: «Ну что, пойдешь опять жаловаться?» Я начала прогуливать. Классная позвонила матери, пожаловалась на прогулы и сказала: «Не удивляйтесь, если ваша дочка будет прыгать с крыши». Вот прямо так. Я была в шоке.
Очень бесило, что все мои вопросы решаются за моей спиной. Моя мать звонит психологу, которая звонит классному руководителю, и так далее, без моего участия. От матери, кстати, поддержки я не ощущала. Я говорила ей, что хочу умереть, но максимум, что было, это обесценивание моих переживаний.
Я перешла в другую школу и думала, что все закончилось, но нет. В новой школе узнали о той ситуации, несмотря на то что я сменила свое имя во «ВКонтакте», многих из одноклассников поудаляла из друзей. Они просто знали людей из новой школы и слали мне угрозы в личку, что, мол, никто с тобой дружить не будет.
У меня началась какая-то паранойя, что я могу встретить бывших одноклассников в магазине. Были очень сильные проблемы с самооценкой. Было очень грустно, что все люди гуляют нормально, а я не живу реальной жизнью, больше в интернете. Сложно оправиться от этого всего. Мне кажется, такие вещи сильно сказываются на психике человека.
Единственный, кто передо мной извинился, — это та девчонка, которая слила переписку, остальные, наверное, испытывали стыд, но, скорее, навязанный, а не искренний. Обида на всех этих людей осталась, я просто не понимаю, как можно делать вид, что ничего не произошло.
Из-за буллинга я стала слишком чувствительная, ранимая, нервная. Но в то же время стала сильнее, смелее и прекратила молчать в конфликтных ситуациях — это был мой выход. Я могла открыто заявить о чем-то, возможно, поэтому меня и в новой школе считали проблемным человеком. Но у меня был выбор: отстаивать свое достоинство или плыть по течению, терпеть, как меня подавляют. Я выбрала первое.
Наталья, 18 лет
До средней школы я думала, что могу легко найти с людьми контакт. В то время я поменяла школу, которая находилась в Москве. Я пыталась найти общий язык с одноклассниками. Оказалось, что все устроено не так.
Я хорошо помню, что мне было плохо. Я оказалась среди людей на обочине класса. Поначалу казалось, что были друзья, но потом они как-то отстранились. Думаю, это случилось из-за того, что сначала я общалась с парнями, но они подросли — и им стало неинтересно со мной. Может быть, мне просто казалось, что мы дружили, — я была очень наивным человеком.
С девчонками общения не вышло: не сходились интересы, ну и я не суперженственный человек — не красилась, выглядела андрогинно. Людям не нравилась моя внешность — говорили про мой большой нос, что все очень некрасиво. Что бы я ни делала, все это высмеивалось.
Негатив исходил не только от учеников, но и от учителей. Это же все одна среда — особый менталитет, культура давления. Тебя постоянно оценивают, не только по твоим навыкам, но и как ты выглядишь. Порой именно учителя переносят свое давление на внешний вид. Таким образом, ты подстраиваешься под кого-то, даже не понимая: а оно тебе надо, быть таким, каким они хотят тебя сделать?
Некоторые учителя очень консервативны. Например, на уроке обществознания обсуждалась тема брака — учительница принесла фотографию трансгендерной пары и решила высмеять их, весь класс смеялся, а мне было грустно, мне подумалось, что они очень жестокие. Другие учителя пытаются сгладить углы. У нас была очень хорошая классная, но решить эти проблемы внутри коллектива было не в ее силах.
Попозже ситуация чуть улучшилась, так как из школы ушли люди, которые гнобили тех, кто был на обочине. Но к тому моменту у меня появилась жуткая тревога, я просто боялась выйти из дома, иногда из-за этого не приходила на занятия.
Школа учит подстраиваться под кого-то, в ней себя теряешь, как мне кажется. Я не держу обиду ни на кого из одноклассников — просто это не они виноваты, а вся эта система.
В конце девятого класса я решила забрать документы и поступить в колледж. В колледже проблем с общением нет, там не так остро реагируют на различия.
Таисия, 20 лет
Не помню, чтобы был определенный момент, когда начались насмешки и издевки, это все происходит постепенно. У меня в пятом классе были очень сильные прыщи, и, видимо, одноклассникам было неприятно общаться со мной, как-то контактировать, играть. Плюс я носила очки с класса второго — дразнили меня, естественно, Гарри Поттером, поэтому класса до девятого я не очень хорошо относилась к этому образу, он у меня ассоциировался с чем-то негативным. Это уже потом, когда я увлеклась кино и литературой, стало с этим полегче. Надо мной стебались в основном мальчишки, а для одноклассниц я не существовала.
Школа у нас была со двором, я вышла прогуляться и случайно наткнулась на компанию мальчишек. Я старалась спокойно себя вести, якобы держать свое достоинство, но это, конечно, не помогает, когда тебя травят. Боялась что-то сделать, чтобы не спровоцировать их на еще больший конфликт. Их было человек шесть-семь. Они меня снимали на телефоны, говорили: «Вот мы тебя снимем, Гарри Поттер, выложим на ютьюб, над тобой будут смеяться». Было страшно. Очень. Я поверила им и почему-то думала, что все увидят, какая я жалкая и уродливая. В моей голове не было даже мысли, что это они виноваты, а я ни при чем.
Помню, на порог школы вышел директор, он просто стоял и смотрел, а когда прозвенел звонок, он ушел, вообще не среагировал. Маме моей говорил, что дети так играют. Я его очень не люблю.
А однажды я была на лестнице, ведущей на второй этаж школы. Это была перемена, толпа детей, в том числе мальчишки из моего и параллельного класса. Было шумно и немного темно — лестница узкая. Помню цвет стен, отвратительный голубой, как в тюрьмах, честное слово. Мальчик-обидчик стоял на ступеньку или две выше меня. По-моему, я шла наверх, на урок, он оказался впереди меня и пытался не пропустить. Мы стали ссориться, и он меня ударил так, что очки слетели с лица. По-моему, я ему влепила пощечину в ответ, хотя, возможно, это мое воображение так работает.
Маме я рассказывала не все, это мы выяснили, уже поговорив позже, она, конечно, меня пыталась поддержать, приходила говорить с директором, но все равно до конца не понимала, что происходит что-то плохое. Очень часто взрослые воспринимают такие ситуации как детские разборки.
Из-за редкого диагноза после пятого класса я перешла на индивидуальное обучение, меня это спасло. Я ушла как объект травли, они переключились на кого-то другого.
Очень странно, что некоторые мальчики, которые унижали меня в компании, наедине вели себя нормально. С одним агрессором мы встретились, когда мне было 18, и он сказал, что ему просто было весело. Я очень долго чувствовала обиду, только недавно чуть отпустило, когда начала говорить об этом.
Если честно, я очень не люблю систему образования Российской Федерации. Туда идут работать много людей, окончивших педагогические вузы. Но поступить в эти вузы нетрудно, а с детьми работать в реальности совсем нелегко.
Мария, 21 год
В Россию мы переехали из Израиля, где в школе было все в порядке. То время я вспоминаю как самое лучшее в жизни. В Москве я поступила в маленькую школу. Поняла, что со мной никто не общается. Я пытаюсь играть c ними, но ответа не было.
Самый ужас начался в средней школе. У всех свои интересы, а я все еще хочу играть, не хочу краситься. Мне казалось, что я теннисный мяч: со мной день общаются, потом не общаются. И я никак не могла понять, что я делаю не так. В пятом классе общалась с девочкой. Она была красавицей и умницей, в нее все мальчики были влюблены. Однажды она забыла написать сочинение по биологии про каких-то рыбок. Она мне пожаловалась, что забыла написать. Я ей предложила свое сочинение. Помню, как она взяла листок и ушла, даже не сказала спасибо.
Решила пойти к художникам в колледж. Там я попала в какой-то совсем чужой мир. Я хромаю, у меня инвалидность и с рукой проблемы. В московских школе и колледже это было огромным барьером, меня спрашивали, не заразная ли я. Это странно: вроде целоваться ни с кем не собиралась. Были сплетни за спиной — почему я себя так странно веду.
Возможно, я в чем-то отстаю от своих сверстниц. Все девочки же обсуждают свидания, самое необычное из которых было в секс-шопе. Я просто хотела общаться, не мериться, кто круче. Я шла по коридору, в меня тыкали пальцем и говорили: «Интеллигент идет», так как мне не хотелось говорить о сексе и наркотиках. Совсем игнорировать меня начали, когда я попыталась объяснить, что Сталин был ужасным человеком, тираном и убийцей. Для них он был великий вождь и реформатор.
Еще у меня есть проблема с весом, и я точно знаю, я слышала, что на эту тему они про меня говорят. Но с этим ничего не поделать, я такая. Преподаватели не обращали внимания на эти вещи. И на меня тоже.
считает свое тело не очень удобнымФото: Сергей Строителев
В какой-то момент я осталась одна. Новых друзей нет, а старые не звонят и не приходят. Я рассказывала родителям, но не все. Рыдала, конечно, в самые трудные моменты. Толстая, хромая, странная… Но самое обидное было, когда меня называли больной.
Очень хочу нормальных друзей, компанию, которые бы звали меня куда-нибудь. У меня установка не жаловаться и не сдаваться, и я считаю себя сильным человеком — я очень многое перенесла.
Катя, 21 год
В пятом классе я поменяла школу и не вписалась в новый коллектив. Сначала меня отвергли по внешнему виду. Была школьная форма, а я с ней носила цветные колготки. Мама всегда говорила, что нет смысла в скучном, и мне форма казалась скучной. Мне говорили: «Ты нам не подходишь, давай в следующий раз, не хотим с тобой общаться».
В классе была группа из пяти девочек, все образцовые, из обеспеченных семей, нос по ветру. Мы их называли «кучка-могучка», и они решали, кто тут будет на каком месте. Они ко мне пренебрежительно относились, говорили: «Ой, опять пришла в своих цветных колготках», смотрели, как будто я не знаю, что натворила. Если посмотреть сериалы подростковые, то все прямо так и происходило, как в них показывают.
Но мне нужно было общение, и я пыталась дружить с одной девочкой из этой кучки-могучки, которая то была в этой группе, то ссорилась с ними. Однажды я увидела ее в этой компании, подошла. Главная вытолкнула ее вперед, мол, подойти, скажи, что я тут не к месту. Она сказала мне: «Не хочу с тобой больше общаться, ты мне не нужна». Это было первое предательство в моей жизни, было очень больно.
К седьмому классу эта кучка прекратила свое существование, но к тому моменту я уже была аутсайдером. Ситуацию усугубляло, что я была полной: один мальчик порвал мне жилетку — просто потому, что ему не нравились полные люди.
Мне понравился старшеклассник, я ему написала, но он добавил меня в черный список. Ну что ж, ладно. Через какое-то время ко мне подходит одноклассница перед физрой и спрашивает: «А ты в курсе, что твоя переписка с этим мальчиком у него в инстаграме?» Там была абсолютно банальная переписка из разряда «Привет, что делаешь?», но под каждым постом со скринами переписки он делал громкие подписи: «Господи, помогите мне от нее избавиться!», «Вы бы видели ее лицо!» Казалось бы, старшеклассник, мозгов должно быть побольше. Как оказалось потом, его к этому подтолкнула моя одноклассница.
У меня был страх общения с людьми, страх сказать что-то не так после окончания школы. Сидишь и думаешь: «Блин, боюсь сказать свое мнение, так как если оно не совпадет с мнением другого, то опять начнут меня гнобить».
Маме я не рассказывала подробностей, она говорила лишь: «Пройдет, пройдет, пройдет». Со временем устаешь от этого и перестаешь открывать душу, чтобы не услышать в ответ одно и то же. От отца я слышала, что это все выдумки либо что я виновата сама, так как что-то сказала не то. Я стала заниматься селф-хармом, резала руки дома, в позднее время у себя в комнате. Мы говорили друг другу «Спокойной ночи!», а потом я брала лезвие от точилки. Я хотела привлечь внимание к себе: «Смотри, я не выдумываю, мне нужна помощь!» Но это не сработало. Я могла бы забить шрамы татуировками, но оставляю их как засечки.
Всех этих людей я увидела на встрече выпускников. Я услышала объяснение их действиям — я была не такая, как нужно, по их представлениям. Возвращаться в родной город после учебы мне было сложно: он небольшой и мы обязательно с одноклассниками встречаемся где-нибудь в клубе или баре. Но постепенно эти воспоминания уходят, ведь я переехала.
Борис, 32 года
Я пришел в школу очень тепличным ребенком без особых навыков социализации. Конечно, это не оправдание для буллинга.
Самая жуть была с начальной школы до восьмого класса. Условной точкой отсчета стал случай, произошедший в первом классе. Помню, как я сидел за партой, у меня были аккуратно разложены карандаши и ластики. Я и мои карандаши полетели в стенку, так как я сказал, что родился в Петербурге, а школа была в Тюмени.
К абьюзу приложили руку все, и мальчики, и девочки. Очень часто мой рюкзак оказывался в туалете, часто из него выкидывали все вещи. Были и физические издевательства.
С самым главным моим абьюзером все происходило по сценарию цикла насилия. Сначала конфетно-букетный период — «Привет, Борян, как дела», а потом он стал меня душить, бить, инициировал массовую травлю, когда на меня набрасывались вообще все. Все — это сложившаяся группа из четырех-пяти человек, в которой также были свои лидеры. Сейчас я понимаю, что некоторые из этой группы шли на буллинг, чтобы самим не оказаться на обочине.
Я отличался от пацанов. Мне не нравились уроки труда, меня совершенно раздражало пилить, сверлить. Я хотел готовить и шить. Мне приходилось сидеть и терпеть насмешки, что я не умею определять расстояние по штангенциркулю. У других пацанов все это получалось, и это давало превосходство. Ну и по классике — «Педик, баба». Когда тебя так называют, ты автоматически исключен из мужского социума, идешь к девочкам, но ты им тоже не нужен: ты же мальчик.
Иногда я отвечал словесно, но это вызывало дополнительную физическую агрессию. Все это копилось, копилось. Мне кажется, если бы я жил в Америке и у меня был доступ к оружию, то я бы стал одним из масс-шутеров. Или странно, что я не пришел в школу с ножом. Просто в какой-то момент находиться в классе стало абсолютно невозможно: все время в напряжении, и после уроков тоже. Когда учились во вторую смену зимой, старался уйти пораньше, чтобы меня где-нибудь во дворах не поймали в темноте и не замесили бы.
Каюсь, всплески аффективной агрессии у меня все же случались. Один раз я запустил стул в обидчика, толкнул девочку, а однажды всадил циркуль в плечо одному. Он, кстати, потом начал со мной общаться. Я его понимаю. Сначала в плечо, а потом и в глаз может прилететь. Из-за этого часто взрослые разбирались со мной, так как считали, что я мешаю учиться детям в классе. Они не понимали, что это ответная реакция, работали с тем, что есть, — с моей аффективной агрессией. Соответственно, доверия у меня не было ни к кому.
Я много читал, условно был интеллигентным, домашним ребенком, не любил командные виды спорта на физре. Кто это? Конечно, педик, девочка, но никак не человек. В принципе, условно это можно считать виктимностью. Хотя буллить могут за что угодно, даже за красоту.
Кстати, помимо детского абьюза, есть же еще учительский. Перед этим меркло все — «Вы никто, и звать вас никак». Это власть. Перед ними детская иерархия выравнивалась. Например, когда пристыжают непослушного ученика перед всем классом, что он потом делает, чтобы восстановить авторитет перед одноклассниками? Унижает более слабых.
Я особо не жаловался, не хотел стать ябедой. Один раз в школу встретить меня пришел мой брат — в малиновом пиджаке, с терьером. Но этого хватило ровно на месяц, дети забыли, что у меня есть такой родственник.
Позже все устаканилось более или менее, появилась какая-то компания. Можно было всех перестрелять либо апгрейтить себя. Я решил пойти на танцы, с подругой начали делать газету. Нас считали фриками, но я был уже не один.
Все вышесказанное послужило причиной серьезных проблем в коммуникации, с уверенностью в себе, которые присутствуют у меня до сих пор. Есть ощущение, что я не заслуживаю хорошего отношения, что я должен чего-то добиться, что-то из себя представлять, тем самым заслужить хорошее отношение. Я очень долго оценивал свои действия через призму мнения одноклассников. Думал, что приду на встречу одноклассников, покажу им, что перед ними не лох какой-то, а прямо человек — с крутой машиной, загородными домами и яхтой, и все начнут ахать: «А мы-то думали». Долго заходил на их странички в социальных сетях и сравнивал себя с ними.
Только в прошлом году я частично отпустил всю эту историю, после психотерапии. Но не думаю, что это уйдет до конца. Надеюсь, мои абьюзеры не обижают своих детей, я их простил по-христиански, но встречаться с ними не хочу.
Татьяна, 40 лет
Середина 90-х. Моя мама была инженером, но после развала Советского Союза, как и многие, попала в довольно шаткое положение, ее сократили. Она сумела сориентироваться и найти работу, но жили мы очень плохо. Уровень безденежья был такой, что в школу приходилось ходить с пакетом, если ручка ломалась, новую не покупали — подклеивали.
Я училась в гимназии, и дети у нас были немного из другой социальной прослойки. Еще я любила читать. И сочетание бедности и умности играло не в мою пользу. Травили меня жестко. На самом деле были и другие ребята из семей с низким достатком, но они решили примкнуть к агрессорам, так как, видимо, боялись, что начнут травить их.
В прекрасном фильме «Чучело» была какая-то отправная точка для травли, у меня такой не было. Я просто была удобным объектом для травли. Когда приходила в класс, мои вещи были разбросаны повсюду, меня постоянно толкали. Я нашла способ, как с этим бороться: как только звенел звонок на перемену, я хватала вещи, убегала из класса и безостановочно перемещалась по школе, чтобы ни в коем случае не стоять с классом перед следующим уроком.
Меня спасал тот факт, что за пределами школы у меня все было благополучно: хорошие отношения с матерью, друзья. Такие, что, если бы я им пожаловалась, они бы вступились, но я не жаловалась. Для матери это было бы серьезной травмой: помочь она все равно не смогла бы, но расстроилась бы сильно, она переживала из-за всего. А друзьям не говорила, так как они могли прибежать, накостылять, но какие последствия бы это имело? Разборки с влиятельными родителями? Легче было промолчать.
Все изменилось, когда я познакомилась со своим будущим мужем и в одиннадцатый класс пришла немножко беременной. Это было неочевидно, но уже заметно. Мои одноклассники сидели в шоке, вглядываясь в мой живот и пытаясь понять, располнела я или что. Уже было не до травли, я ждала ребенка — один раз чуть в обморок не упала, ходила, сползая по стенкам. Интересно, что, когда я забеременела, мои одноклассники увидели во мне человека. Возможно, у них произошел когнитивный диссонанс. В их системе ценностей такой человек, как я, не мог оказаться в такой ситуации. А возможно, они стали человечнее — даже обсуждали, не скинуться ли на свадьбу.
В общем-то, мой опыт преодоления можно назвать успешным, однако я очень долго боялась толпы подростков на улицах, лет 15 после школы это точно. Я стараюсь, чтобы у моих детей не возникало подобных ситуаций, потому что для ребенка это очень тяжело.
Редактор — Владимир Шведов