Байкальская нерпа — единственное млекопитающее, эндемик и ключевое звено экосистемы одного из самых больших озер в мире. У нее нет природных врагов: в Байкале она — самый крупный хищник. Но это не значит, что нерпе ничего не угрожает: несколько лет назад власти всерьез заговорили о том, что ее нужно начать уничтожать. «Такие дела» узнали, кто спас нерпу тогда и охраняет сейчас, и выяснили, как каждый из нас может помочь сохранить вид, которого нет больше нигде в мире.
«Смирная, теплая, меховая»
«Сразу предупрежу — у нас нет ручного тюленя в ванной», — пишет мне перед встречей Мария Соловьева, научный сотрудник лаборатории поведения и поведенческой экологии млекопитающих ИПЭЭ РАН. Она с детства мечтала погладить байкальскую нерпу, а в третьем классе даже сшила себе «очень страшного» игрушечного зверя на уроке труда. Всякому, кто хоть раз видел настоящего тюленя (именно к этому семейству принадлежит байкальская нерпа, в отличие, например, от морского котика, который относится к ушастым тюленям), такое отношение понятно чуть более чем полностью: нерпы невыносимо милые.
Мои попытки подготовиться к интервью идут прахом после первой гугл-картинки, с которой мультяшно-огромными черными глазами на меня смотрит пухлая меховая подушка, озабоченно прикладывая коротенькие ласты к голове, — не оторваться. На видео, которые я залпом смотрю в ютьюбе, такая же подушка, взобравшись на торчащий из воды камень, беспокойно оглядывается по сторонам — за несколько веков непрерывной охоты нерпы стали пугливыми и разучились доверять людям. Им комфортно только среди «своих» — чтобы расположить нерпу, нужно самому быть хоть немного нерпой. Следующее видео это подтверждает: на нем подушки, никого не боясь и ничего не стесняясь, активно пихают друг друга толстыми боками, отвоевывая место на маленьких каменных островках, плюхаются в воду и снова упорно лезут загорать — так выглядит залежка нерп в их летнем «санатории» на Ушканьих островах в восточной части Байкала.
Туда летом 2019-го Мария и поехала трогать нерп, и нерпы ее не разочаровали — оказались мягкими, теплыми, «меховыми» и очень покладистыми. А предыстория поездки — очень грустной и страшной. Такой, после которой понимаешь: нерпа не зря боится людей.
Много — это сколько?
Байкальская нерпа не занесена в Красную книгу, но ее промысел запретили еще в 2007 году. Охотиться на зверя могут только коренные северные народы, на это каждый год выдается квота. Но последние несколько лет этот запрет не дает покоя ни региональным, ни федеральным властям. В 2015 году бурятский минсельхоз решил, что нерпы в Байкале стало слишком много, а значит, пора начать ее истреблять — и даже оценил возможную прибыль от забоя одной молодой особи в 7 миллионов рублей. Нерпу обвиняли в том, что она уничтожает популяцию байкальского омуля, которого, по словам ученых, в ее рационе не больше 1 процента.
В конце 2017-го министр природных ресурсов Бурятии Юрий Сафьянов заявил, что количество нерпы в Байкале превысило «все разумные пределы» и, если ее не вылавливать, она якобы начнет болеть и умирать. По оценке главы байкальского филиала «Госрыбцентра» Владимира Петерфельда, в Байкале должны жить 90—100 тысяч нерп, а на тот момент было «существенно больше». Поводом для очередных претензий к нерпе стал ее падеж в октябре 2017-го — тогда, по словам Сафьянова, на южных берегах Байкала нашли 141 мертвое животное. Точные причины массовой гибели зверя до сих пор не установлены, а на вопрос, сколько же все-таки тюленей в Байкале, Мария на манер нерпы поднимает руки к голове — этого не знает никто: может быть от 96 до 160 тысяч особей. Говорить о том, много это или мало, она не может — не с чем сравнить.
Ясно одно: без нерпы хуже в Байкале станет всем. «Что будет, если нерпу убрать из Байкала? Очень грустно будет. Приезжаешь на Ушканьи острова — а там не лежит эта красота, — улыбается Мария. — А еще нерпа — консумент [потребитель органического вещества] самого высшего порядка, то есть ее в Байкале никто не ест. Если ее не будет, то, скорее всего, резко упадет количество всех остальных компонентов пищевой цепи — рыбы, рачков. Их некому будет поедать. Есть понятие «емкость среды» [ предельная нагрузка биологического вида на среду обитания]. Если нерпы не станет — рыбу некому будет есть, и этой самой емкости среды хватит на меньшее количество рыб. Ведь часть рыб постоянно изымалась и уже не потребляла низшие звенья пищевой цепочки.
В очередном ролике — да, нельзя просто так взять и не пересмотреть абсолютно все видео, которые ютьюб выдает по запросу «байкальская нерпа», — консумент высшего порядка ловко перекатывает упитанное тело на край каменного островка, извивается, как преподаватель йоги, меняющий асану, и быстро уходит под воду. Плавают нерпы хорошо и быстро — могут разогнаться до 25 километров в час. Именно поэтому так важно вести подсчет нерп на всем озере, а не делать выводы по одному небольшому участку.
Для точного учета количества особей нужно каждую зиму облетать акваторию озера и считать логовища нерп, а потом сравнивать данные, чтобы понять, в каком объеме уменьшается и прирастает популяция. Но нерпу наблюдают по технологии 60-летней давности — на крошечном участке, который в тысячу раз меньше площади всего озера. В счет идут только детеныши, рожденные в «учетный» год.
«Есть государственный мониторинг численности байкальской нерпы, у него огромная погрешность в плане цифр — от 30 до 40 процентов минимум. Он проводится на одном маленьком островке, а потом цифры экстраполируются на всю акваторию, переписываются из года в год и умножаются на непонятные пропорции. Доверия этому мониторингу нет никакого», — рассказывает Анастасия Цветкова, генеральный директор фонда поддержки экологических прикладных разработок и исследований «Озеро Байкал». Именно этот фонд развернул масштабную кампанию по сохранению нерпы в тот момент, когда за нее стало особенно страшно.
Сохранять нельзя истреблять
В 2018-м охота на нерпу вышла на федеральный уровень: на портале нормативных правовых актов появился приказ Минсельхоза, по которому под защитой остались только кормящие самки и детеныши до трех месяцев — бельки, а все остальные автоматически становились объектом промысла.
Белек — это меховой батончик с парой огромных, типично нерпячьих глянцевых глаз. Он, как любой ребенок, ничего не может без мамы — она строит ему дом, подплывая под лед и продувая в нем «комнаты» горячим дыханием, приносит еду. Что он будет делать в своей подледной квартире один, если на маму откроют охоту, — непонятно. Точнее, понятно, но думать об этом не хочется.
Фонд «Озеро Байкал» мгновенно среагировал на поправку: собрал круглый стол с ведущими профильными учеными, устроил несколько интервью с ними, продумал стратегию защиты. Поправку сняли с обсуждения. Но, по словам Анастасии Цветковой, «если ветер уже подул в этом направлении», посягательства на нерпу могут продолжиться. Поэтому фонд решил действовать системно.
«Мы вышли на ИПЭЭ РАН и, начав переговоры с ними, поняли, что системной программы по изучению байкальской нерпы не существует. Еще мы поняли, что для того чтобы предупредить будущие необдуманные шаги со стороны государства или отдельных лиц в части регулирования ее численности, необходимо инициировать такую программу», — рассказывает Анастасия Цветкова.
Программа рассчитана на несколько лет и будет проводиться в несколько этапов. В 2019 году в рамках первого этапа фонд запустил проект «Год байкальской нерпы» и отправил на Ушканьи острова группу ученых, в которую вошла Мария Соловьева, — они должны были выяснить, как тюлень чувствует себя на самом деле. Нерпу, конечно, погладили, а еще — взвесили, измерили, осмотрели, обследовали на вирусы и токсины, взяли пробы биологического материала для гормональных и генетических анализов. Ведь для того, чтобы сохранить, надо изучить.
Не спугнуть нерпу
Кроме анализов, животных нужно было снабдить радиомаяками — их временно, до следующей линьки, прикрепляли к меху. Всего ученые выловили и исследовали 23 нерпы, но передатчики поставили только на 15. По словам Марии, оценивать всю популяцию по такой выборке — то же самое, что из города, где живет 100 тысяч человек, выбрать 15 кареглазых и решить: «У всех, кто здесь живет, карие глаза». Поэтому на следующем этапе программы «Год байкальской нерпы» ученые «оборудуют» маяками еще 15 нерп в другой, северной части озера — если у фонда найдутся на это деньги.
По маякам можно отследить миграцию зверя, понять, какие части акватории Байкала для него особенно дороги, и сделать так, чтобы нога человека ступала на них по минимуму.
«Нам важно понять, где нерпе спокойнее всего лежать летом. Вот на Ушканьих островах — заповедник, там ограничено посещение. На то, чтобы туда подошло судно и высадило людей, нужно получать разрешение. Ушканьи острова — некий санаторий. Там довольно часто можно увидеть худых, больных тюленей, особей с какими-то кожными повреждениями. Им там спокойно, их никто не трогает, они могут отдохнуть, — объясняет Мария. — А если, к примеру, лежбище нерпы находится прямо под железной дорогой, которая проходит по берегу, ее будет спугивать каждый проходящий мимо поезд».
Анализы и пробы проводили очень нежно — ни одно из 23 животных в процессе не испугалось. Мария показывает мне иглу-бабочку с тонкой мягкой трубкой — такими берут кровь из вены у грудных детей. Ими у нерп забирали материал на серологию — это анализ на антитела, который позволяет выяснить, чем животное болело за всю жизнь. По мазкам из носа и глаза нерп проверяли на вирусы, волосы и шерсть исследовали на гормоны — так можно определить репродуктивность и уровень стресса. Вирусология оказалась почти чистой — только у одной из 23 исследуемых нерп нашли вирус гриппа А. Токсикология зато показала высокий уровень ретена — это загрязнитель, который, в частности, выделяется при лесных пожарах. «Основная причина возникновения пожаров — это человеческий фактор. К примеру, непотушенные костры. На Байкале довольно жарко и сухо летом, и эта высушенная тайга вспыхивает, — объясняет Мария. — Исчезновение видов, сокращение их численности — это естественный процесс. Если, конечно, к этому не приложил руку человек».
«Снимем угрозу навсегда»
К исчезновению нерпы государство прикладывает руку регулярно. Кроме отмены запрета на промысел, для этого существуют и другие, вполне официальные методы. Например, байкальский филиал ВНИРО, у которого есть квота на вылов нерп в научных целях, достает из воды живого зверя, а исследует уже мертвого — и естественной смерти нерпы, разумеется, никто не дожидается. Так ВНИРО оценивает плодовитость нерп — вскрывает беременных самок, чтобы изучить «степень развития плода».
«При этом генетические и гормональные исследования позволяют нам это делать без убийства животного. Через нашу программу мы пытаемся показать, что исследования в мире уже ушли вперед. В большинстве случаев необязательно убивать животное, чтобы понять, что с ним происходит», — объясняет Анастасия.
По словам Анастасии, генетические анализы могут раз и навсегда поставить точку в обсуждениях промысла нерпы. Когда об этом заходит речь, Анастасия немного пугается и начинает оглядываться по сторонам — совсем как нерпа: «Ученые призывают нас быть очень осторожными с этим предположением. Но существует гипотеза о том, что у байкальской нерпы могут быть подвиды. И если они есть, то мы просто раз и навсегда снимем вопрос о регуляции ее численности. Подвиды посчитать очень сложно, практически невозможно: особи очень тяжело отличить друг от друга. Разрешить охоту на конкретный подвид будет очень трудозатратно. Мы снимем угрозу со стороны государства».
Гормональные, серологические и генетические анализы еще не готовы — над ними сейчас работают специалисты ИПЭЭ РАН. Для генетических исследований нужны реактивы — они стоят 300 тысяч рублей. В 2018 году проект «Год байкальской нерпы» получил 5 миллионов от Фонда президентских грантов — они покрыли 60 процентов расходов на проект. Грант выдавался на год, и деньги закончились. Но программа продолжается. Любое пожертвование — это шанс сохранить саму нерпу и экосистему, которая с ней связана. Шанс уберечь еще один уникальный вид. Позволить нерпе расслабиться. Показать, что мы тоже немножко нерпы.
***
В материале использованы фотографии Алексея Сватова.