«Мама говорит о судах даже с мастером во время стрижки»

Они ударили отца, ударили моего мужа, отца стали оттаскивать в ванную. Я думала, что нас всех сейчас перестреляют, и у меня в голове было: «Надо спасти хотя бы Оливию, хорошо, что мама не дома, если Оливия выживет, сможет жить с бабушкой». У меня тогда реально пробежала жизнь перед глазами — почему-то я видела картины из моего детства, как мы с Аней маленькие по даче бежим.

Иллюстрация: Ксения Анненко для ТД

Я взяла Оливию — и тут я готова петь оду детским коконам, если вдруг к вам придут с обыском. Спасибо кокону, он настолько мягкий, что это плюс ковер приземлило Оливию. Я ее швырнула, пятимесячную, на этот ковер и стала заталкивать ногами под кровать, чтобы спасти. И потом я с закрытыми глазами понимаю, что на меня навели автомат. А Оливия под кроватью начинает тихонько плакать, и я ее пытаюсь ногой покачивать, чтобы оперативник не услышал, что под кроватью ребенок. Я боялась, что он услышит и застрелит ее. И я пыталась с ним разговаривать очень громко, практически орала, чтобы он не услышал Оливию.

Потом зашел второй человек, он услышал плач и сказал: «Возьми ее, успокой». И я ее не беру на руки, я думаю: «А вдруг он так специально говорит и сейчас и меня, и младенца застрелит?» Я ему отвечаю: «Пусть она живет». Рыдаю, у меня слезы, и говорю им: «Она еще маленькая, она меня и не вспомнит, дайте ей жить». И они уходят, кричат, чтобы всех сгоняли на кухню, а меня оставили с ребенком в комнате и при мне начали обыск.

— Вам объясняли, кого и в чем обвиняют и что происходит?

— Ничего не объясняли. Я уже позже попросилась в туалет с ребенком, и пока я иду в туалет, вижу, что Аня лежит в фиолетовом халате лицом в пол, а вокруг обои летят — их срывают со стен, диван разломан. Выхожу из туалета, и меня один оперативник отводит в другую комнату и говорит: «Ну скажи честно, что это твой отец заставил твою сестру, и мы ее отпустим». А я даже не понимаю, в чем признаваться.

И он показывает переписку мою с отцом в WhatsApp. Дело в том, что Аня ходила на митинг за сохранение троллейбусов, она у нас за экологию, за Крылатские холмы выходила. И в переписке отец присылает фото Ани с митинга и пишет: «Горжусь ею». Троллейбусы, представляешь? Обоссаться просто, опасная преступница. Потом уже они сказали про «Новое величие», что Аня с друзьями «преступники, о семье не подумали», а теперь «всем плохо будет».

— Ты говоришь, что Костя и Аня тебе очень важны. Тебе в блоге часто пишут, «почему у вас на семью двое заключенных, наверное, заслуженно». Как ты на это реагируешь?

— Я очень себя полюбила и наплевала на чужое мнение. Когда мне пишут хейтеры, я смотрю, как человек настроен. Я всегда отвечаю: «Посмотрите фильм о нас, почитайте статьи, перейдите по нашему хештегу, приходите в суд». Есть те, кто проникается, а есть, кто не хочет ничего читать. Человек пришел нагадить, и ему пофиг, что у тебя на самом деле происходит. Такому не докажешь и не объяснишь ничего.

— А как Костя вошел в вашу семью?

— С Костей я первая познакомилась. Он участвовал в акциях в поддержку Сенцова (украинский режиссер Олег Сенцов, обвиненный в терроризме и пять лет проведший в российских тюрьмах, был освобожден в сентябре 2019 года в рамках обмена пленными между Россией и Украиной. — Прим. ТД). Видимо, когда арестовали Аню, поддерживающие Сенцова стали это обсуждать — и Костя узнал про нас. Друзья Ани интересовались на ее странице во «ВКонтакте», что случилось, и я оставила там свои контакты. Костя меня нашел — он даже не знал, кем я Ане прихожусь. И он написал: «Привет, я хочу сделать Ане передачу, скажи, пожалуйста, дату рождения». А мы в тот момент не просто боялись кого-то к себе подпускать, это был адский страх. Когда про каждого желающего помочь думаешь, что это провокатор.

Я написала в ответ: «Да ладно, спасибо, ничего не нужно». А он ответил: «Я же все равно найду, спрошу у “ОВД-Инфо”» — и я дала нужные данные. И после он стал поддерживать, всегда спрашивал, что Аня любит, что ей прислать, они начали постоянно переписываться. Мы вообще тогда никого не подпускали к себе, а с Костей все само получилось. Потом был «Марш матерей», и Костя маму провел от начала до конца. Держал под руку и не отпустил ни разу.

— Были в результате действительно случаи провокаций, которых вы опасались?

— Аня все на свете сгладит, она добрая, наивная, и мама такая же, так было всегда. Я не знаю, как с ними [их доверчивостью и наивностью] бороться. Был, например, человек, который ходил на суды и вливался к ним в доверие, а когда Аня вышла замуж за Костю, он сказал, да зачем оно тебе надо, и кучу гадких слов. Еще в мой блог часто приходят не просто хейтеры, но и провокаторы, стараюсь их вычислять и блокировать.

— Сейчас вы снова с мужем и все живете в одной квартире — вы, Аня, ваши родители и Оливия. Бывает, что срываетесь друг на друге от напряжения?

— У мамы после судов очень сильно нарушилась психика, а ведь у нее еще и рассеянный склероз. Я это все понимаю и принимаю, но мама после судов стала очень вспыльчивая — если ей что-то не нравится, она весь день ворчит. И у Ани большие проблемы — ее надо лечить, мы этим занимаемся. Она после последнего суда Кости просто села и рыдала навзрыд, и когда звонков от Кости нет, плачет постоянно. И у меня бывает: закипаю от стресса, но никогда я даже в порыве не думаю, например, «какая мама плохая».

Я читала интервью жен, родственников политзаключенных, раньше я бы их не поняла: ну что значит «началась другая жизнь»? А теперь понимаю: Аня, например, не помнит, что было до задержания. У нее вся жизнь — это тюрьма. «А это мы делали в тюрьме», «О, а вы знаете, я из этого молока делала простоквашу в тюрьме». Сейчас Аня пошла в университет, это для нее шанс социализироваться. Мы боялись, что ее там узнают и плохо отнесутся, но ее очень хорошо приняли, поддерживают ее и Костю.

— Как ты решила начать вести блог?

— Я вела в инстаграме блог о том, где в Москве можно дешево поесть, потом где недорого провести время с ребенком. Во время беременности я занималась блогом как любитель, когда родилась Оливия, я все еще не разбиралась в блогинге, а полноценно вести страницу я начала меньше года назад — дело «Нового величия» уже вовсю разворачивалось.

Сначала от меня ушел муж. Я пошла на курсы для блогеров, это не помогло. Денег у меня не было, но я очень хотела помогать родителям. Папа после ранения в легкое, у него серьезная астма, у мамы рассеянный склероз.

Большое количество подписчиков пришло ко мне не из-за судов. Еще когда мы ездили на машине в Петербург вместе с мужем и дочерью, у нас хотели похитить Оливию. Мы сидели в кафе, было уже 12 часов ночи, нам надо было перекусить перед выездом, потому что Саше надо было сразу с дороги на работу. Я оставила Оливию у мужа на руках и пошла в туалет переодеться.

И вдруг я слышу, как Саша кричит. А мы на ребенка никогда голос не повышаем, это табу, а я слышу ор, как будто начинается потасовка. Я бросаю все вещи, выбегаю из туалета чуть ли не в трусах, в расстегнутом комбинезоне и вижу, как какой-то мужик тычет Саше в лицо корочкой и кричит: «Мне пришла наводка, что ребенка похитили». Мужчина этот явно пьян, лезет на Сашу, грудная Оливия плачет, я беру ее на руки и резко бегу на выход.

— Ты связываешь появление этого мужчины с удостоверением с делом «Нового величия»?

— Я сначала об этом даже не думала. А потом я рассказала эту историю в блоге, подписчики стали спрашивать об этом. Сейчас я думаю, что могла быть связь — мы тогда в кафе обсуждали и Аню, и дело, у нас же все разговоры, в принципе, в семье только об этом, а все произошло как раз накануне очередного суда.

Этот мужчина сидел в компании, они точно слушали наши разговоры, они сидели недалеко. И мы сидели рядом с этой компанией целый час, и все было нормально, а после уже наших разговоров этот мужчина подскочил к нам.

С другой стороны, мне многие писали о случаях кражи детей, когда показывали поддельные удостоверения и спрашивали, есть ли у вас с собой свидетельство о рождении. А если нет, то давайте нам в руки ребенка до выяснения обстоятельств. Некоторые родители в состоянии шока отдают ребенка, и человек с ним убегает.

— Ты в целом не боишься, что из-за дела «Нового величия» и твоего блога на вас будет давить еще и опека?

— Мы никогда на ребенка не кричим, кормили всегда только полезными продуктами, хотя это стоит гораздо дороже, чем фастфуд. Аня с Оливией занимается и играет каждый день. Хотя Оливия и ходила с нами в суды, она всегда была окружена огромной любовью. Если бы к нам пришла опека, я бы спросила: «А где вы были, когда к нам домой вломилась толпа людей в масках с автоматами, зная, что у нас дома спит маленький ребенок?»

Иллюстрация: Ксения Анненко для ТД

— Тебе комфортно вести блог на такую негламурную тему, как суды и СИЗО, в соцсети, где все хотят смотреть на красивую успешную жизнь?

— Я веду блог не только про суды, я рассказываю про себя, про материнство, про семью. Когда Аню задержали, я начала вести блог активнее, но я не говорила про «Новое величие». Блог, наоборот, был отдушиной. Про Аню я начала активно говорить меньше года назад, а делу уже почти три года. Говорить про дело я стала потому, что адвокаты сказали, что нужно развивать общественную кампанию, чтобы люди знали, что происходит. Я и сама уже это понимала. До этого я ходила, например, на метропикет, но понимала, что это слабо, что люди проходят мимо.

Сейчас мои сториз в инстаграме смотрит примерно 70 тысяч человек, и там практически нет активистов или журналистов, это все обычные люди, которые благодаря блогу узнали про происходящий беспредел, про политзаключенных, про Аню и Костю.

Еще на мой инстаграм подписаны судебные приставы. Я это узнала так: приезжаю я в Мосгорсуд к Косте. Внутри суда снимать запрещено. А мне важно осветить процесс, чтобы люди знали, что на самом деле происходит. Я сфотографировала только пол, чтобы не злить приставов, выложила и написала, что мы уже в зале суда. Подходит пристав и говорит: «А вы знаете, что снимать в зале суда нельзя?» И показывает мне фотографию в моем профиле в инстаграме. А у меня профиль закрытый, увидеть фото можно, только если подписан, а в тот день в суде я не отвлекалась и новых подписчиков добавить не могла. И так я впервые поняла, что они все подписаны на меня уже какое-то время. Сейчас они меня узнают, могут до того, как дам паспорт на входе, по имени обратиться.

— В какой момент ты начала осознанно раскручивать свой блог?

— Все началось с того, что ушел муж. Денег нет. Мы хотели сдавать квартиру, чтобы я, Оливия и мама уехали к бабушке, а папа собирался снимать комнату с рабочими, говорил: «Вы не переживайте, я гречку поем». А я с младенцем, но я думала, что я пойду работать, мама уговаривала докормить дочку.

Кое-как мы выживали. И я нашла кольцо, которое у нас от бабушки осталось. Мама мне его когда-то отдала и сказала: «Вот, всю жизнь будем ее помнить». Теперь я понимаю, что, правда, ее всегда буду помнить. Я отнесла кольцо в ломбард, и мне за него заплатили 60 тысяч, хотя сейчас понимаю, что оно наверняка стоило больше. Я сразу сказала, что выкупить его не смогу. Я могла эти 60 тысяч потратить на себя, но я все до копейки вложила в рекламу блога.

— Блог помог твоей семье в финансовом плане?

— Конечно. Блог я монетизирую рекламой. Недавно я первый раз провела именной гив [розыгрыш от блогера. — Прим. ТД]. Это было тяжело, потому что надо было готовиться, и я, по сути, пропустила день рождения дочери. Но на все деньги с этого гива я оплатила Ане университет.

Доход с блога помогает мне радовать маму и Аню, а я постоянно хочу делать их чуточку счастливее, потому что они 24/7 говорят о судах и тюрьме.

— А лично тебе монетизация блога помогла стать более независимой?

— Да, и от этого кайфую. От того, что я сходила с Оливией в магазин и купила ей спокойно ботинки, ни у кого ничего не попросив. Я сейчас зарабатываю больше мужа, мы однажды ссорились, и он мне бросил: «Ты весь мир хочешь купить». Но я не хочу весь мир купить, мне для себя ничего не надо, никакие бренды, а вот эмоции подарить маме, сестре, дочери очень хочется. Я всем сказала: «Костя выйдет — буду работать ночами, чтобы им с Аней помогать».

— Ты очень откровенна в блоге, рассказываешь про ссоры с мужем, про переживания из-за судов. Тебе всегда было так легко открыться?

— Если говорить о стеснении, то мне всегда было наплевать, я везде снимаю не скрываясь, могу и на улице потанцевать, и про неудачи рассказать.

А вот про «Новое величие» я первое время боялась что-то выложить, я думала, что об этом нельзя никому рассказывать. После ареста, 15 марта 2018 года, я выставила пост, в котором написала, что это худший день моей жизни и что я «никогда не расскажу, что случилось», — я думала, что так и будет. А еще что все скоро закончится, что Аню забрали из-за того, что она ходила на митинг, и ее скоро отпустят.

И после этого я из блога пропала. Я не хотела вообще ничего, я положила Оливию на грудь и просто не могла встать, у меня был шок. Мне и сейчас пишут, что я устраиваю из дела шоу, но на самом деле я считала, что вообще никогда не смогу ничего рассказать.

— Ты очень честно рассказываешь в блоге про отношения с мужем. Получаешь из-за этого осуждение со стороны подписчиков?

— Конечно, мне, когда Саша ушел, писали: «Ой, да муж просто ушел из-за ваших постоянных судов». Но на самом деле Саша всегда нас с Аней поддерживал, просто в наши отношения постоянно вмешиваются. Я честно все пишу про нашу жизнь, а родителям мужа это не нравится.

— Ты понимаешь их позицию?

— Да, но я считаю, что говорить о случившемся — нормально. Мы до сих пор адвоката расспрашиваем про Костю [Котова] обо всем абсолютно: в каких носках был, что ел. У меня есть важный принцип в воспитании дочери: если Оливия плачет, самое последнее слово — «ноешь». Любое «что ты ноешь» или «что ты плачешь» у нас запрещено. И когда меня спрашивают, что ты опять все про Костю, про суд и СИЗО, я отвечаю: «Да потому что у меня это болит». Зачем доказывать тем, кто говорит «забей», что ты это все отпустила, если это не так?

Мы не сможем отпустить эту историю, даже когда Костя будет на свободе. У меня блог далеко не политический, он про мою жизнь, а она уже неотделима от судов. Я была в отпуске и меньше в блог писала об Ане, о Косте, у меня из-за этого началась подавленность. Мне психолог сказала:

Когда у меня забрали Аню, я месяц лежала в депрессии не вставая, и это нормально. И я страдаю до сих пор, хотя делу три года. А мама говорит о судах даже с мастером во время стрижки. И я не представляю, чтобы я ей сказала: «Забей, отвлекись».

— Ты радуешься, когда понимаешь, что не только помогаешь своей семье, но и тем, кто ничего не знает о политзаключенных, узнать о них?

— Да, и мне важно все освещать в блоге, потому что я раньше была дурочкой, которая думала, что у нас в стране все идеально, пока не столкнулась с произволом сама.

У меня есть подруга, которая жила в Луганске. И когда я планировала беременность, я этой подруге рассказывала, что у нас все супер, как нам платят пенсии, пособия, как в России классно.

И вот обычно все говорят: «Ты меня потом вспомнишь!», но я ни разу в жизни ничьи наставления не вспоминала, ни родителей, ни бабушки, а эта подруга сказала: «Настя, вот когда тебя коснется весь ужас, ты вспомнишь мои слова о том, что не все классно». Я эти ее слова вспоминаю чаще чем раз в неделю.

Мне периодически говорят, что я это делаю не из хороших побуждений, а ради хайпа. Пишут: «Да кому нужен будет твой блог, кем ты будешь, когда суды закончатся?» А я отвечаю: «Да я буду самым счастливым человеком».